Продолжение, начало в1-ой части.
Наконец-то, преодолев все трудности и препоны, рассчитавшись по налогам и получив увольнительную от своего общества, переселенец мог ехать в Сибирь или Туркестан, в Семиречье. Были и самовольные переселения, когда крестьянин запасался паспортом, якобы, для поездки на заработки, скрытно ликвидировал все свои дела и уходил с семьёй на восток. Чтобы избежать насильственного возвращения обратно, для движения выбирал самые глухие пути, а для поселения самые отдалённые места, откуда возвращать переселенца по этапу для администрации было затруднительно и дорого.

Народная мудрость утверждает, что два переезда равняются одному пожару. Но для переселенцев, приехавших в этот край, и один их переезд можно приравнять к пожару. В брошюре для переселенцев «Семиреченская область. Описание участков» во вступлении крупным шрифтом было выделено: «Ходоки и переселенцы предупреждаются, что путь на участки тяжёлый и долгий». До 80-х гг. XIX в. переселенцы передвигались гужевым транспортом. Продовольствием запасались заранее, перед поездкой, состояло оно, главным образом, из сухарей.

Для экономии в дороге не гнушались просить подаяние. Путешествие занимало несколько весенних и летних месяцев, иногда продолжалось и два лета кряду. В этом случае переселенцы проводили зиму в каком-нибудь посёлке, снимая скромное жильё за небольшую плату, или строили землянку для зимовки и подрабатывали случайными заработками. С появлением железных дорог и водных перевозок время в пути значительно сократилось,  но увеличились стоимость переезда и затруднения с перевозкой скота. Поэтому случаи переезда гужевым транспортом продолжали существовать.

Трудности переселения и непредвиденные случаи в пути заставляли крестьян переселяться партиями от 5-и до 30-и семейств. При этом переселенцы из одной общины заранее договаривались помогать друг другу в случае несчастья: не покидать заболевшего, у кого падёт лошадь – купить за общий счёт, умрёт кто – всем остановиться и похоронить по обряду. Партии из сёл, волостей или уездов по указанному им маршруту прибывали в Семипалатинск, который являлся сборным пунктом всех переселенческих партий, направлявшихся в Семиречье.

В пути до Семипалатинска во главе партий стояли ответственные за порядок в них старосты, избранные самими крестьянами. Этим старостам выдавался путевой лист, который указывал переселенцам маршрут следования, а местным властям на пути следования до Семипалатинска предписывал оказывать им содействие. Именно только содействие. Описанные Н. В. Леденёвым пособия и льготы при переселении касались только «государственных крестьян» «с непременным условием зачисления их в казаки».

Основная масса переселенцев была из юго-восточных губерний Центральной России. Чтобы добраться сюда, в Чуйскую долину, они на подводах преодолевали длинный по расстоянию и долгий по времени путь. Из Саратова, Царицина и Астрахани путь пролегал по маршруту Оренбург, Орск, Петропавловск, Омск, верх по Иртышу до Семипалатинска, затем на юг через Аягуз и Копал до Верного, откуда через Кастек или Курдай к Пишпеку. Переселенцы, чтобы добраться из Семипалатинска в Верный, должны были преодолеть свыше 1000 вёрст, пешком или на телеге, по весенней распутице или летней жаре.

Напуганные такими трудностями перехода некоторые переселенцы, особенно ходоки, возвращались обратно. С постройкой Закаспийской и Оренбурско-Ташкентской железных дорог, как писал заведующий Семиреченским переселенческим участком, «замечается приход переселенцев и со стороны Ташкентской и Закаспийской железных дорог, особенно – первой из них». По прибытии в Семипалатинск крестьянские партии уже распоряжением местного губернатора направлялись в Семиречье. Уже упоминавшийся Г. Е. Катанаев писал:

«Степь тогда, особенно её южная часть в районе нынешних Сергиопольского, Лепсинского, Копальского и Верненского уездов Семиреченской области, ещё не вполне была замирена. Казачьим конным отрядам и сотням, находившимся при степных укреплениях, то и дело приходилось выезжать из крепостных поселений в степь для преследования «барантачей», угонявших скот у мирных киргизов; для погони за партиями дикокаменных киргизов и кокандцев, вторгавшихся в наши пределы.

«Без казачьего конвоя никто в те времена ещё не решался проезжать через степь даже на таких трактах, как Семипалатинск – Аягуз – Копал – Верный». Так, в мае 1859 г. в Сергиопольском округе грабители, проникшие из Китая, напали на разъезд под командованием хорунжего Путинцева. [РГИА, ф. 1265, оп. 13, д. 9, л. 52]. Поэтому, если крестьянские партии не присоединялись к вооружённым казачьим отрядам, то они отправлялись далее под охраной специального казачьего конвоя.

Начальник конвоя становился и начальником партии. Прежние же старосты перемещались на вторую роль, в помощники. Состав конвоя зависел от численности партии. Для сопровождения крупных партий начальником конвоя назначался офицер и конвой до 15-и казаков. Мелкие партии шли под командой урядника и с меньшим прикрытием. Иногда они даже отправлялись с одним сопровождающим, со сменной охраной от пикета до пикета из служивших на пикетах казаков. Семьи, переселявшиеся в одиночку, были и такие, отправлялись с что-либо перевозившими обозами, или вместе с казачьими частями, двигавшимися по этому маршруту.

Крестьяне перевозили с собой свою домашнюю кладь, хозяйственный инвентарь, перегоняли свой скот. Но надо отметить, что всего этого у крестьян было немного. Первыми русскими, создавшими в Семиреченской области оседлые поселения, были казаки Сибирского войска. В течение 20 лет, с 1847 по 1867гг., ими было основано 14 казачьих станиц и выселков. В этих казачьих поселениях переселенцы смогли приютится на первое время, заработать первые средства для обустройства, казаки давали им советы, помогали приспособиться к новым условиям.

По прибытии в Семиречье места поселения прибывших крестьян уже определялись местными властями.  Если в Северной Америке заселение новых мест шло, главным образом отдельными фермами, то водворение русских переселенцев отличалось тем, что они, в подавляющем большинстве, селились и жили обществами.

Но были и редкие исключения, например, образование села Сливкино на Иссык-Куле, когда крестьянин Сливкин поселился один. Поселившиеся потом рядом с ним переселенцы в честь его назвали своё село Сливкино. Зачисление переселенцев в область производилось по представлению увольнительных приговоров или других документов из прежних мест причисления. До водворения в поселении запланированного в нём числа жителей, зачисление совершалось без приёмных приговоров общества, по указанию администрации.

После достижения намеченного количества душ в поселении, соответственно количеству выделенной земли, зачисление производилось по приёмным приговорам сельских обществ, то есть с их согласия. Условия самого поселения крестьян, в отличие от казаков, тоже были иными. Для водворения первых русских переселенцев в Туркестанском крае до 1886 г. не было не только никаких законодательных актов, но даже административных инструкций. Исключение составляли только отставные нижние чины, прослужившие в Туркестанском военном округе.

Им, желающим остаться жить в Туркестане, по ведомственной инструкции выделялась земля, и выдавалось единовременное пособие до 100 руб. В остальном никаких специальных управлений или комитетов, ведающих переселением крестьян и образованием русских поселений, не было. Водворение переселенцев было полностью на попечении туркестанской администрации и выполнялось имевшимися в её распоряжении силами и средствами. До утверждения Положения о переселении 1886 г. местная администрация для устройства каждого русского посёлка договаривалась с кочевниками об уступке ими земель под посёлок, иногда за денежное вознаграждение. [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 1803, л. 20]. 

Чтобы как-то упорядочить переселение крестьян в 1867 г. областной администрацией были разработаны временные правила о переселении в область. Хотя проект Колпаковского, утверждённый Туркестанским генерал-губернатором, не был утверждён законодательно, переселенцы устраивались по этому положению до 1886 г. Главные положения этих правил, по которым были заселены первые крестьянские поселения, заключались в следующем:

1. Душевой надел на каждую мужскую душу устанавливался в 15 десятин удобной земли с 15 десятинами запаса на предполагаемое количество жителей поселения, а для переселенцев, впервые водворяемых во вновь основываемых поселениях при пикетах на почтовых трактах, отводилось по 30 десятин и с тем же 15-десятинным запасом. Пользование землёй устанавливалось общинное, без права выкупа.

2. Вместо государственных пособий предусматривались льготы. Поселяющиеся в сёлах освобождались на 15 лет от государственных податей и повинностей, в том числе и от рекрутской. Поселяющимся на пикетах предоставлялись такие же льготы, но на 25 лет. Земские повинности (ремонт дорог, строительство небольших мостов, гужевая повинность для войск) не отменялись.

3. Административное управление – общероссийское, крестьянское. Поселения образовывали сельские общества, управляемые выборным старостой, сельским сходом и мировым судом.

4. В большинстве случаев переселенцы прибывали в состоянии полной нищеты. С 1871 г. Военному министерству, в управлении которого находился Туркестанский край, разрешали для выдачи пособий переселенцам использовать остатки средств интендантского управления Туркестанского военного округа.  Ежегодно для выдачи ссуд переселенцам выделялось от 2,5 до 3 тыс. руб. на уезд. Ссуды выдавались уездными начальниками под круговую поруку общества, не более 25 руб. на семью, с рассрочкой возврата от 3 до 5 лет.

В связи с увеличением количества переселенцев размер душевого земельного надела в 1882 г. был уменьшен до 10 десятин. В 1886 г. было издано положение об управлении Туркестанским краем, в котором определялись и правила переселения в край. Однако и после издания этого законодательного акта центральное правительство не особо содействовало  переселению крестьян из Европейской России в азиатскую часть империи. В переселенческой политике оно действовало по принципу, изложенному Министром внутренних дел П. А. Валуевым: «К переселению нужно относиться с величайшей осторожностью, дабы тем внушить населению, что правительство, раз устроив поземельный быт сельского населения, не считает себя обязанным продолжать это устроение и раздавать ценные казённые земли для удовлетворения временных и случайных потребностей».

Окончательно правила переселения крестьян и выделение им земель законодательно были определены только в 1903 г. [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 1803, л. 22]. Началось создание Переселенческих управлений, ведающих образованием переселенческих участков. Также в 1867 г. был разработан проект положения об управлении Сырдарьинской и Семиреченской областями. Согласно этому проекту была проведена перепись юртовладельцев местного населения и разделение их на волости, а для управления волостями ввели выборное начало.

11 декабря 1867 г. в Токмак прибыла переписная комиссия и, проработав до 8-го июля 1868 г., насчитала в Токмакском уезде 24072 юртовладельца, разделив их на 19 волостей. Сразу же были проведены выборы волостных управителей, старшин аулов и народных судей. [(280), стр. 14]. Село Беловодское было на землях Багишевской волости. В 1897 г. Багишевская волость по реке Аксу была разделена на две волости: Багишевскую (741-а кибитка западнее реки Аксу) и Джамансартовскую (570 кибиток восточнее Аксу). [(160), №10 от 07.03.1898 г.]. 

Как уже было сказано, конкретная (день и месяц), документально подтверждённая дата прибытия первых переселенцев к Аксуйскому пикету мне не известна. Можно только сказать, что это были весенние месяцы. В большинстве случаев, ещё со времён водворения первых казачьих поселений в Семиречье, было принято за правило выступать на новое место поселения с первым подножным кормом для скота и лошадей. [(203), стр. 121]. В частности, экспедиционный корпус Черняева, наступавший на Кокандское ханство с севера, выступил из Верного 1-го мая и проследовал мимо укрепления Аксу 20 мая 1864 г.

В редких, исключительных случаях переселенцы прибывали ранней весной, что и относится к Беловодскому. В прошении жителей села Беловодского от 12 марта 1872 г. о строительстве церкви в селе говорится, что «бо́льшая часть из нас поселилась нынешним годом». Обыкновенное же время прибытия на место поселения, чаще всего, приходилось на конец мая – начало июня. Также в редких, исключительных случаях, в связи с какими-нибудь непредвиденными задерживающими обстоятельствами, прибывали во второй половине лета.

Так же мне неизвестно, были ли это переселенцы из тех первых 242 семей, или вновь прибывшие. Скорее всего, были те и другие, потому что мне по воспоминаниям старожилов не удалось точно установить, кто поселился первым и откуда. В Токмаке соскучившиеся по «русскому духу» солдаты и комендант укрепления встретили переселенцев хлебом-солью [(160), №46 от 15.11.1897 г.]. Скорее всего, такая же радостная встреча переселенцев с казаками была и у Аксуйского пикета. Дружелюбно встречали переселенцев и киргизы.

Наблюдатель отмечал: «Невозможно, вероятно, встретить таких благодушных киргизов, как в Кукрековской волости (киргизская волость Пишпекского уезда Беловодского участка, в низовьях реки Чу). В первое время киргизы, видя, что у переселенцев маленькие дети, даже давали им даром дойных коров». И хотя это сказано не про Багишевскую волость, на землях которой был расположен Аксуйский пикет, и в другое время (в 1908 г.), беловодских поселенцев киргизы тоже встретили дружелюбно.

Беловодский староста в поселенном бланке в 1909 г. отмечал: «С киргизами жили мирно, в пастьбе скота киргизы поселенцам не мешали. Пашни давали сколько угодно. Стеснение от киргиз начали испытывать по мере проведения мер с землеустройством».  Впоследствии проблемой и головной болью местных властей были незаконные сделки крестьян с киргизами на аренду земель, заключаемые по взаимному согласию, без законного оформления. Семиреченский губернатор в 1911 г., докладывая генерал-губернатору о таких незаконных арендных сделках, писал:

«Лёгкость заключения частных сделок по, так называемым, тёмным распискам обусловлена исстари сложившимися, основанными на взаимном доверии русских и киргизов». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 970, л. 20]. Гостеприимство киргизов отмечали и другие наблюдатели. Иеромонах Харитон из станицы Самсоновской (Бурулдай) тепло говорил, что «киргизы сочувствуют переселенцам, без того многие помирали бы с голоду и нужды» В. В. Радлов, проводивший свои исследования в Чуйской долине в 1869 г., писал:

«В Чуйской долине, близ Токмака, я прожил почти месяц в юртах кара-киргизов племён сарыбагиш и солто. Удивительно, как усмирились в течение нескольких лет эти дикие племена, наводившие страх на купцов и всех проезжающих. Я жил между ними без казаков и без всякого конвоя и проехал до Иссык-Куля без малейшей опасности». В то же время в докладе начальника Управления земледелием и государственных имуществ говорилось:

«Отрадно видеть такое дружелюбное отношение туземцев к нашим переселенцам, но было бы отраднее, если бы благополучие переселенца, зиждилось не на случайных пожертвованиях (имелась в виду помощь местного населения), а на более прочных фундаментах». А вот этот фундамент, судя по пособиям, предоставляемых переселенцам, был жиденьким. В противоположность Кавказу, известному своими разбойниками-абреками и захватом заложников, в том числе и по «Кавказскому пленнику» Л. Н. Толстого, офицер А. П. Хорошхин, служивший в Туркестане, описывая Беловодское, в 1875 г. сообщал:

«По дороге в этих местах нередко встретите в телеге мужика или даже одну женщину. Их никто не тронет: они сжились и сблизились с киргизами. Оригинально, что и киргизы выучились звать малороссов хохлами». [(208), кн. 1, стр. 5]. Путешественник по Семиречью К. Менский писал: «Живут киргизы чрезвычайно мирно, и путнику, даже одному среди огромных пустынных степей, не угрожает никакая опасность. Так что взятый нами пистолет преспокойно пролежал весь длинный путь в чемодане». [(235), стр. 129].

Но с развитием хозяйственной деятельности отношения переселенцев с местным населением усложняются. О чём и говорил выше беловодский староста. Главной бедой для крестьян была барымта – угон чужого скота. Колпаковский отмечал: «По издавна укоренившемуся обычаю киргизское население в краже скота, особенно лошадей, не видит ничего преступного. Конокрад, умеющий угнать скот, скрыть следы и избежать преследования, даже пользуется в народе славою удальца».

Но для крестьянина-переселенца, первое время имевшего одного коня, угон этой единственной лошади был большой бедой в его хозяйстве. Губернатор Семиреченской области А. Я. Фриде в своём отчёте о поездке в Иссык-Кульский и Токмакский уезды в 1883 г. писал: «Кара-киргизами на своих родовичей принесено мне жалоб ограниченное число и притом самого пустого свойства. Зато повсеместны, обильны и настойчивы жалобы крестьян-переселенцев на производимые потравы пашен и сенокосных участков, а также повреждения пасек произвели на меня тяжёлое впечатление.

«Желание русских переселенцев избавиться от соседства киргизов весьма сильное. Выслушивая в городе Токмаке препирательства крестьян с киргизами из-за потрав пашен и лугов, я получил заявление от переселенцев, что в случае отделения их от киргизов более прочным образом и удаления последних от крестьянских наделов крестьяне готовы даже отказаться от 30-идесятинного надела и удовольствоваться 10-идесятинным». [(160), №26 от 25.06.1883 г.]. 

Увеличение числа переселенцев вообще, и неудовлетворённых новыми местами поселений, в частности, привело к введению, так называемого, ходачества – права посылки ходоков (ознакомителей, разведчиков) от группы крестьян или от отдельных семей с целью ознакомления с местами и условиями будущего поселения. Этой мерой власти пытались уменьшить количество необдуманных переселений, часто завершавшихся переездом в другое место или возвращением на родину и разорением неудачливых переселенцев.

Все документы, нужные для ходачества и переселения, ходоки и переселенцы получали по месту жительства. Ходок от одной или нескольких семей (не более пяти) должен был поехать на предполагаемое место поселения, разузнать про условия жизни на новых местах, осмотреть предлагаемые для переселения участки, выбрать наиболее подходящий для него и оформить его в установленном порядке. Только те, для кого зачислена таким образом земля, пользовались льготами, предоставляемых переселенцам.

Остальные считались самовольцами и с ними вопросы обустройства на новом месте решались по возможностям сложившихся обстоятельств. После того, как ходоком был выбран и заявлен участок, давался срок в один год  для прибытия на выбранный участок. В течение этого срока переселенцы должны были решить свои дела на родине  и прибыть на место поселения. Впоследствии, когда с 1911 г. переселение стало свободным в любые районы, по выбору самих переселяющихся, правило ознакомления с местом переселения стало даже обязательным.

Тем, кто этим правилом пренебрегал, землю отводили во вторую очередь. Путешественник  по Семиречью писал: «Несчастные переселенцы проводят в дороге 2-3 месяца, растрачивая деньги на продовольствие, терпя нужду и лишения, перенося болезни, и в конце своих странствий почти измождённые садятся на землю». [(235), стр. 145]. Указывая длительность пути, автор, наверное, сравнивает с ездой на почтовых перекладных. В работе А. А. Кауфмана «Переселение и колонизация» говорится, что весь путь из Воронежской губернии на Алтай занимал 10-18 недель (стр. 34).

Большая разница в сроках пути объясняется тем, что многие переселенцы ехали без средств к существованию и добирались за счёт случайных заработков в пути. А нашим переселенцам ещё нужно было добраться от Семипалатинска до Верного и Чуйской долины, что ещё занимало от 20-ти до 30-ти дней. А вот что писала газета «Туркестанские ведомости» о передвижении переселенцев на новые места: «Ежегодно весною по почтовым дорогам можно встретить самодельные фургоны наших переселенцев. И какой вид они имеют!

«Тощие лошадёнки едва тащат неуклюжие низкие телеги, покрытые сверху от дождя и солнца дырявыми плетёнками и рогожками. В некоторые повозки впряжены волы или верблюды. Измученный хозяин помогает своим обессиленным коням вытащить повозку из грязи или поднять на гору. Исхудалая хозяйка, едва передвигая ноги, идёт сзади повозки и несёт на руках грудного младенца. Другие ребятишки, босоногие и оборванные, рассыпались по дороге или сидят на телеге среди беспорядочно наваленных бедных пожитков».

Переезжали не на другую улицу, не в соседнюю деревню, а в далёкий неизвестный край. Уезжали из обжитого места, а приезжали после многочисленных лишений в голую степь. Ведь сведений о месте нового поселения было мало. Рассказы и слухи ненадёжны, иногда устаревшие, иногда противоречивые и даже неверные. Чиновники давали нужную себе информацию, одни приглашали к переезду, другие, не желая отпускать, отговаривали и пугали. Наиболее достоверными источниками были «ходоки» – люди, посылаемые обществом для осмотра новых мест. Но и с ними бывали неприятности.

Одни, собрав деньги на поездку с желающих переселиться, пропадали. Другие, вернувшись, сообщали недостоверные сведения: или не совсем верные личные впечатления, или, по каким-либо причинам, вообще ложные. Наконец, после долгих размышлений и колебаний, после распродажи имущества и земли следовал отъезд. Путь был долгим и трудным из-за дальности переезда и способа передвижения, ехали на телегах, запряжённых лошадьми и быками. Кроме естественных трудностей дальней поездки, были и неприятности, например, воровство лошадей, поломка телеги, падёж скота.

Были и несчастья. Вспомните картину А. А. Иванова «Смерть переселенца». В степи, у телеги женщина с малолетними детьми, упав на землю, рыдает над телом умершего мужа-кормильца. Наблюдатель того времени писал: «В числе функций, возложенных на туркестанскую администрацию, находилась и забота о водворении русских переселенцев и об их преуспеянии. За переселенцами во внутренние губернии посылался какой-нибудь чин из администрации, привозил их, кое-как снабжал и водворял.

«Не спеша, по своему усмотрению администрация устраивала в год по 1-2 посёлка там, где она считала наиболее отвечающим соображениям общей политики, давала им название и считала свой долг вполне исполненным. Так практиковалось лет 30». Длительность и трудность пути не позволяли взять с собой всё необходимое, а прибывали в неустроенное место с новыми непривычными условиями жизни. Особенно трудными были первые два года.

Ограниченность собственных средств (в дорогу на телегу много не возьмёшь и, даже при наличии денег, первым новосёлам купить необходимое было негде) и отсутствие казённого пособия не давали возможности переселенцу в первый же год выстроить себе приемлемое жилище. При любом варианте приезда, к весенней посевной опаздывали. Поэтому в первый год, в течение одного лета и осени нужно было построить жилище к зиме, посеять озимые, а в крайнем случае, подготовить целинную землю к весеннему севу – от этого зависело всё будущее переселенца.

Газета «Сельский вестник», предупреждая желающих переселиться о трудностях переселения, писала: «Чтобы избавить хотя кого-нибудь от тяжких испытаний и удержать от опасного для многих шага, пишущий эти строки решил сказать о переселении несколько слов истинной правды. Переселенцам сразу же приходится разделывать под пашню никогда не пахавшиеся залоги, а поднимать их дело нелёгкое. Попадаются такие целины, которые не вздерёшь иначе, как на 4-х – 5-и лошадях или пара волов. Пары пашут и заборанивают самое меньшее два раза, затем для ярового сева троят». (Т. е. для весеннего сева вспахивают третий раз).

При позднем прибытии на место поселения казаки пикетов оказывали переселенцам посильную помощь, например, в заготовке сена. Первое время, до получения своего урожая, переселенцы-первопроходцы получали небольшое «снабдение», но только одной мукой. И без того скудный паёк поступал нерегулярно, часть его прилипала к рукам чиновников, а после устройства первых поселений «кормовые деньги» были отменены совсем. Для покупки скота на убой переселенцы не имели средств.

При изобилии дичи охота и рыбалка были случайными, потому что не было охотничьих и рыболовных принадлежностей. Жили впроголодь, питались дарами природы: съедобными травами, кореньями, ягодами, яйцами диких птиц. Сказывалось различие климатических условий. В начале XX в. беловодский староста вспоминал: «Лихорадки были, но теперь акклиматизировались. Новосёлов и теперь треплет. Раньше были камыши, трясины и болота, теперь всё это исчезло».

Для посева администрация помогала (выдавала в кредит) только хлебными  семенами, которые переселенец был обязан возвратить в четырёхлетний срок. Семян других культур (овощные, подсолнечник и прочие) не было; достать их в кочевой стране было невозможно. Следовательно, и после получения первого урожая для большинства переселенцев пищей оставался всё тот же хлеб. Поэтому из-за недоедания и однообразия питания возникали болезни. И только после получения первого урожая переселенцы чувствовали себя окрепшими.

Закреплялись переселенцы на новом месте благодаря упорному труду и предприимчивости. М. А. Терентьев приводил пример: «Весной вся степь в зелени и цветах. Переселенцы упорно занялись  кошением и наметали вокруг своих становищ множество стогов сена. К зиме нарыли землянок, живут. У киргизов такой моды, косить траву, нет, а зима подошла снежная, тебенёвки (добыча скотом корма из-под снега) невозможны. Вот и являются они к русским покупать сено. Денег нет – меняют на скот. За зиму у переселенцев появился скот, сразу разбогатели».

Несмотря на дружелюбие киргизов, остро сказывались взаимное незнание языков и обычаев. Поэтому надо отметить, что на первых порах крестьянского переселения казаки, кроме государевой службы выполнили немаловажный гражданский долг. Благодаря им, благодаря их пикетам и  устроенным станицам, первые переселенцы в этом, хотя и богатом, но диком и чуждом им по своим условиям  крае, нашли русские избы, где могли временно пристроиться. Нашли русских людей, которые предоставили им заработки, продали им семена и скот и научили, как лучше приспособиться к условиям новой жизни.

Но и крестьяне, решая переселением свои экономические проблемы, тоже исполняли гражданский долг. Александр II в послании командующему войсками Кавказской линии Евдокимову писал: «Переселение вперёд наших линий, конечно, не может не быть тягостным, но это переселение есть жертва, приносимая верноподданными для блага отечества». Поэтому впоследствии и освоителей целины, и строителей Нарынского каскада назовут героями. Чуйская долина представляла собой благодатный район для земледельческой колонизации, что было оценено ещё переселенцами из Согда.

Офицер П. И. Шрейдер, служивший в Туркестане, отмечал: «Бассейн реки Чу, пересекаемый значительным числом речек, бегущих из ущелий Александровского хребта, и множеством впадающих в них притоков, обильно согревающее солнце, выпадающие росы, плодородная почва, зелёные бархатные волны горных возвышенностей, дающих богатые пастбища и мягкая зима – всё это не оставляет желать ничего лучшего для колонизации этой местности». Но при всех благоприятных условиях места первых поселений возникали не стихийно, а определялись администрацией с учётом военно-стратегических соображений.

Поэтому неслучайно основанный выселок, впоследствии село Беловодское, располагался у Аксуйского пикета на полпути между укреплениями Токмак и Мерке. Причинами, определившими основание села в данном месте, кроме военных соображений и наличия казачьего пикета, были следующие. Колонизация направлялась таким образом, чтобы русские поселения закрепляли овладение районами важными в военном отношении, расположенными на исторически сложившихся путях. В данном случае торговый путь из Ташкента в Западный Китай и через Верный в Сибирь.

Вспомните фразу Сырдарьинского губернатора Гродекова, что «каждый русский посёлок в Туркестане равносилен батальону русских войск». Даже в 1916 г. генерал Куропаткин, проезжая по Чуйской долине, записал в своём дневнике: «Много русских селений. Тянутся 6-7 вёрст и все в одну линию, трудно защищать». [(186), стр. 53]. Далее уже развитие, а иногда и существование поселения зависело от удачного выбора места. Пришедшие из земледельческой полосы России переселенцы – русские и украинцы – искали в Киргизии земельных просторов для хлебопашества, которое было в то время их главным трудовым занятием.

Местность села Беловодского как раз отвечала этим требованиям переселенцев-хлеборобов: благоприятные условия для земледелия, в том числе  и для богарного (неполивного) земледелия, что особенно важно, ибо переселенцы – выходцы из центральных и малороссийских губерний – не были знакомы с орошением. Один автор (Весь Казахстан. Справочник на 1926 г.», стр. 352.) даже с пафосом восклицал: «Земли здесь (в Семиречье) в предгорьях считаются лучшими в мире!» 

Традиционно на Руси поселения располагались на берегах рек, как удобные пути сообщения и сфера деятельности для дополнительного промысла – рыболовства. В данном случае это была река Аксу. Это сейчас все воды горных рек разбираются на орошение, а тогда они были достаточно полноводными. Е. Скорняков, проводивший изыскания Чуйской долины в 1910 г., отмечал, что левые притоки реки Чу, в том числе Сукулук, Аксу и Карабалта, «питаются снегами и ледниками Александровского хребта (прежнее название Киргизского хребта) и довольно многоводны».

В. В. Бартольд после экспедиции 1893 г. писал, что река Аксу, «самая многоводная из этих трёх рек». Во время таяния ледников в горах, в июне месяце начинался разлив горных рек, и они становились бурными и особенно многоводными. Путешественник, проезжавший по Чуйской долине в 1887 г., писал, что, начиная от Ташкента, где часто приходилось слышать, «что в Чирчике утонул человек, и до самого въезда в долину Иссык-Куля» бурные реки, пересекающие тракт, «составляли предмет всеобщих толков, предупреждений, остановок и несчастий».

В рубрике «Происшествия» газета «Семиреченские ведомости» сообщала: «27 мая 1904 г. крестьянин села Петровского Беловодской волости Александр Белогуров при переезде верхом через реку Карабалта утонул вместе с лошадью». [(160), неоф. часть, №47 от 11.06.1904 г.]. А вот как описывал наблюдатель разливы рек Алаарча и Аламедин: «Путешествие на Токмак стало возможным лишь с объездом двух разлившихся речек, Аларчинки и Аламединки, по мосту, находящемуся в 4-х верстах от Пишпека.

«Люди дела и скорой наживы, однако, не признавали объездного пути, считая такой путь экономически невыгодным (потеря времени), и двигались по бушующим водам упомянутых рек. Результат таких путешествий всегда сопровождался потерями имущества. Кроме того, лошади выбивались из сил, тонули люди. Иных спасали, а иные уже погребены». [(160), неоф. часть, №198 от 03.09.1916 г.]. Даже во времена моего детства мы, мальчишки, во время таких разливов вязали себе снопы из курая, садились на них верхом, чтобы не ударяться о камни дна реки. Поток воды нёс нас вниз по течению до канала БЧК, а дальше мы шли купаться на Лопатинский пруд.

Следующая причина основания села в этом месте – наличие богатых выпасов и сенокосов. Путешественник Северцов особо отмечал: «Хорошие луга есть и у рек Аксу, Сукулук». Немаловажную роль сыграло наличие почтово-торгового тракта Ташкент-Верный и казачьего пикета возле него. Учитывая, что земледелие здесь поливное, то  под  новые  поселения   выбирались  также  места,  на  которых  сохранились  следы оросительных систем прежнего времени. Наличие таких старых канав всегда указывало на возможность  с  меньшими  затратами  провести  на  поля  воду,  куда  она  была  проведена встарь. Для поселения Беловодского такими указателями были следы бывшего средневекового города Нузкета.

С 1868 по 1883 гг. по плану, разработанному Колпаковским, в Семиречье было образовано 36 крестьянских селений, из которых, однако, обосновались только 29. [(242), стр. 25]. Некоторые места поселений, определённые в спешке не всегда удачно, из-за отсутствия нужных специалистов, например, ирригаторов, не удовлетворяли санитарным и хозяйственным требованиям. В будущем они или исчезали, как, например, посёлок Сомовка в 14 верстах от Пишпека (район с. Георгиевки) из-за болотистой местности и лихорадки.

С другой стороны и сами переселенцы, преимущественно из равнинной, неполивного земледелия Центральной России не могли приспособиться к условиям хозяйствования в нагорьях и местностях, требовавших искусственного орошения. Поэтому они нередко покидали свои наделы, не имея навыков ведения поливного земледелия. Руководитель экспедиции по изучению Степного края Ф. А. Щербина приводит пример, когда партия переселенцев в 107 душ из Острогожского уезда Воронежской губернии ушла в Семиреченскую область.

Но через четыре месяца 77 душ вернулись обратно, «так как побоялись неудобной земли», и узнав, что в Семиречье «кручи, горы, разноверие и башкиры».  Другие поселения впоследствии испытывали различные неудобства как, например, Токмак от подтоплений из реки Чу. Третьи оставались маленькими придорожными селениями, живущими скудной жизнью, не обещающей в будущем ничего лучшего, потому что своим возникновением обязаны исключительно административному плану заселения почтовых трактов.

Имея рост и развитие села Беловодского впоследствии, надо признать, что место для него было выбрано удачно. Офицер М. Фредерикс, служивший в Семиречье, в 1874 г. писал: «Из всех селений Токмакского и Иссык-Кульского уездов село Беловодское и соседние деревни  Сукулук и Карабалты можно считать наиболее выгодными пунктами по расположению в отношении сбыта сельскохозяйственных продуктов. Расположение Беловодского на Ташкентском тракте делает его житницею фуража и резервом почтовых лошадей». [(161), №36 за 1874 г.].

Если предгорья южнее села, как уже говорилось, были хороши для пастбищ и пашен, то северные окрестности были сильно заболочены. Например, даже на месте улицы Луговой росли камыши. Поэтому проезжавшие путешественники отмечали, что пашни крестьян находятся почти исключительно на юг от почтовой дороги, а на север же – сенокосы. Старинное предание киргизов повествует, что в районе села Беловодского ранее было озеро, которое сильным землетрясением занесло. Потом на этом месте образовалось болото.

В некоторых источниках называется и дата этого землетрясения – 1770 г. Торговый путь из Ташкента тогда обходил эту местность около самых гор. [(158), №42 от 22.10.1887 г.]. Археологи же связывают заболачивание местности с затуханием городской жизни средневековых поселений. Брошенные, не регулируемые человеком оросительные системы заливали оставленные человеком пашни. Вот как описывает окрестности Беловодского Г. Сярковский, участник похода Черняева 1864 г.:

«От Токмака до Мерке Чуйская долина ещё сносна: слева, на горах Александровского хребта, хотя и не заметно леса, как против Токмака, но всё-таки предгорья покрыты растительностью. Вправо от дороги зеленеет полоса густого камыша, окаймляющая местами на десятки вёрст реку Чу: там притон тигров и кабанов; там спокойно выводятся никем не тревожимые бесчисленное множество гусей, уток, журавлей, куликов и других болотных птиц. Там же кишат мириады комаров и мошек, и оттуда испаряются те миазмы, порождающие упорные лихорадки, от которых страдают наши колонизаторы Чуйской долины». [(144), стр. 360].

Об этом же писал востоковед В. В. Радлов, посетивший Чуйскую долину в 1869 г.: «Нелегко было жить в этих болотистых местах, наполненных вредными миазмами». В отчёте о состоянии Семиреченской области за 1885 г. сообщалось, что наибольшее число заболевших малярией находятся в Токмакском и Верненском уездах. В 1890 г. из 11797 заболевших малярией по области 5892 пришлось на Токмакский уезд. [РГИА, ф. 1263, оп. 1, д. 4868, л. 718]. И весьма трудно представить и поверить, но на Балхаше и на больших озёрах в низовьях Чу, севернее Пишпека километров за 40 встречались лебеди и розовые фламинго.  [(160), неоф. часть, №236 от 06.11.1911 г.].

Следует добавить, что, кроме водоплавающей, водилась и степная дичь: дрофы (дудаки), достигавшие веса 16 кг. и стрепеты,  в горах кеклики и улары, а в зарослях облепихи в пойме реки Аксу – фазаны. О количестве фазанов в крае говорит следующее сообщение 1890 г. газеты «Туркестанские ведомости»: «В Москве перед праздником Рождества Христова цена на фазанов понизилась до 1 руб. 50 коп. за пару фазанов; тогда как куропатки продавались не дешевле 2 руб. за пару. Такая низкая цена на фазанов никогда прежде не существовала в Москве. Причина тому, что в нынешнюю зиму фазанов привезли в излишке. Главная масса их ввозится из Сырдарьинской области». [(161), №6 от 06.02.1890 г.].

В 1887 г. из Сырдарьинской области за пределы края было вывезено 15 тыс. пар фазанов [(161), №10 от 06.03.1890 г.].  Не меньше их было и в Семиречье. Даже ещё в 1900 г. газета «Туркестанские ведомости» сообщала: «Нам пишут из Аулие-Ата (современный Тараз). С оттепелью, т. е. 14 февраля начался прилёт птиц. Гуси, утки, дрофы явились в большом числе». [(161), №21 от 12.03.1900 г.]. О количестве фазанов говорят и такие факты. На областных выставках в 1902 [(160), №87 от 29.10.1902 г.] и в 1913 годах [(160), неоф. часть №200 от 20.09.1913 г.], были представлены халаты, сшитые из шкурок фазаньих шеек.

Объявление в «Семиреченских ведомостях» сообщало: «Полицмейстер г. Верного разыскивает хозяина оставленных 17 января 1906 года на площади у малого базара саночек, корзины и 14 фазанов». Такие же впечатления о девственной природе края и у подполковника Шульца, проводившего рекогносцировку реки Чу в 1852 г. «Река богата рыбою. Вредных насекомых немного (Шульц имеет в виду ядовитых), зато комары и мошки составляют истинный бич для людей и скота.

«Эти насекомые многочисленны от обилия камышей, которыми одето всё побережье Чу по обеим сторонам от самого Токмака. Иногда эти камыши столь высоки, что достигают трёх сажень (примерно 6 м.). Тут настоящее царство кабанов и даже тигров». [(151), стр. 146]. Вот что писал о кабанах в 1859 г. М. И. Венюков: «В местах, где речки, сбегающие с Алатау, расходятся, в камышах попадаются кабаны довольно многочисленными стадами. Киргизы охотятся на них для развлечения.

«Для казаков, выступающих в походы налегке, кабанья травля всегда есть праздник, потому что тогда они наедаются до отвала за всю обычную бескормицу, над которой сами и смеются, говоря, что их порционный скот ходит в камышах или плавает в Иссык-Куле и Чу». Побывавший в Семиречье художник Н. Н. Каразин в 1872 г. писал: «Какое приволье здесь для отвергнутых Магометом животных, и какое множество плодится их в этих ненаселённых низменностях! Молодые побеги камыша, гнёзда водяных птиц, бесчисленные земноводные – всё служит им обильным и сытным кормом.

«В летнюю жару есть, где спрятаться от палящих лучей солнца: заберётся зверь в прохладную болотную грязь и нет ему дела до 35-иградусного жары. Одна только щетинистая, вооружённая белыми клыками морда виднеется на поверхности и тяжело сопит и хрюкает, отфыркиваясь от мириад комаров и разных болотных мошек. Большие приземистые волки, которых тоже довольно водится в окрестностях, подлавливают молодых поросят, и частенько в камышах раздаётся пронзительное, жалобное взвизгивание. Но плодлива эта щетинистая порода, и на убылые места являются по несколько кандидатов разом, не давая редеть этому толстокожему населению».

Похожее писал о кабанах в 1874 г. и П. М. Зенков, руководивший работами в Токмакском уезде: «Прокормы (питание рабочих) крестьяне считают самым подручным делом и берут крайне низкую  цену за хлеба. Например, с моих рабочих в Беловдском берут по 3 и даже по 2 руб. 50 коп. с человека (автор не указывает за какой срок, скорее всего, за месяц, так как пуд говядины в Верном стоил 1 руб. 50 коп.), причём в большом употреблении мясо кабанов, за которыми охотятся не сами крестьяне, а преимущественно киргизы.

«Последние, разумеется, не для себя, а ради истребления и хотя какого-нибудь сбыта. Поэтому нередко у киргиз можно купить целого кабана в 8 пудов весу (130 кг.) за 40 коп. Но съездить за убитым нужно самому, киргиз не повезёт поганого зверя». [(161), №38 от 24.09.1874 г.]. «Ради истребления»  потому, что «кабаны, во множестве живущие в этих местах, нападали на изнурённых овец и ели их, не уступая в алчности волкам. И это были не единичные случаи, но общее бедствие, заставлявшее предпринимать большие охоты на этих всеядных зверей». [(249), стр. 66].

Но П. А. Галицкий предупреждал: «Охота за этими животными была весьма прибыльна, но небезопасна: случалось убивать кабана весом до 15 пудов» (230 кг. – Б. М.). [(301), стр. 298]. По словам дунган того времени, «нередки потравы посевов риса кабанами, особенно тех полей, которые примыкают к зарослям камышей. Может быть, читателю покажется невероятным, что потравой причиняются значительные убытки. Нет ничего удивительного, если кабаны появляются стадами голов по 30-50, то, наверное, можно сказать, что после нескольких таких посещений немало будет съедено и потоптано. В более глухих уголках, где нет стреляющих мультуков (ружей), кабаны становятся очень назойливыми и даже бросаются на сторожей».

У старожилов села хранилось предание о том, что в 80-х гг. XIX в. охотники Шапарев и Пухов убили тигра. Причём, убили прямо на территории села на месте нынешней  бани. Когда  впервые  услышал  об  этом  от  старожилов,  я  подумал,  что  и  в старину в нашем селе были «охотники» приукрасить. Но в энциклопедии, а потом и в других источниках прочитал, что один из видов тигра обитал в Средней Азии в зарослях тростников и кустарников. Причём не только в тугайных зарослях Сырдарьи, а именно в камышах рек Чу, Или и озера Балхаш, откуда тигры, иногда, совершали далёкие рейды по окрестностям.

Натуралист С. Аркашов так описывал вечернюю природу Семиречья: «По ночам слышится хруст камыша, хрюканье кабана, крик фазана и свист пролетающей над головами разнородной дичи. Сентябрьские тёплые ночи с мириадами мерцающих звёзд невольно погружают тебя в какое-то блаженное самозабвенье. Но нередко эта чарующая картина природы нарушается отдалённым рычанием голодного тигра. Всё смолкает, инстинктивно предчувствуя предстоящую расправу кровожадного хищника».

Упоминавшийся Н. Н. Каразин писал и о тиграх в Семиречье: «Довольно часто встречается эта кровожадная порода. Полосатый красавец заляжет в камышах, прильнувшись к земле, положит на передние, когтистые лапы свирепую морду с прищуренными, как-будто дремлющими, глазами и, едва шевеля вытянутым кольчатым хвостом, подстерегает или беспечную свиную семью, или же робкого джигитая (разновидность кулана, среднеазиатского осла), который осторожно, едва щёлкая своими копытцами и навострив уши, пробирается к водопою».

Купец В. П. Кузнецов, в поисках более короткого и более дешёвого пути поставки товаров в Сырдарьинскую область, совершил сплав по реке Чу. Вот как он описывал стоянку в низовьях Чу: «Ночь мы провели в камышах, и эта ночь останется мне на долгую память. С самого заката солнца вокруг нас стали раздаваться крики и рычания тигров. Огня мы не могли развести и, чтобы отогнать непрошенных гостей, должны были всю ночь быть на страже и стрелять из ружей. Долго, бесконечно долго тянулась эта томительная ночь. Наконец рассвело, и рёв хищных зверей стал слышаться только вдали». [(161), №2 за 1874 г.].

Исследователь Балхаша и Семиречья А. М. Никольский, побывавший здесь в 1884 г., писал: «Здесь же довольно обыкновенны тигры. Киргизы устраивают на тигров капканы, представляющие собой несколько настороженных брёвен, к которым для большей верности часто приделывают ножи. Но эти сооружения часто не соответствуют могучей силе зверя. Тигр, разрушив ловушку, убегает и мстит впоследствии на людях и скоте. Раны, наносимые этим зверем, ужасны. Нам случалось видеть людей, у которых в течение трёх лет не заживали укусы тигра. Некоторым подспорьем в его пище служат бараны, лошади и пастухи.

«Главным образом он охотится на кабанов, но не всегда решается напасть на старого секача. Рассказали нелишённый правдоподобия случай встречи этих зверей: «Однажды киргиз увидел огромного старого кабана, который медленно пятился к нему задом. В нескольких шагах от этого зверя, припав к земле, сидел в камыше тигр, уставив на него свой блестящий взор. Испуганный киргиз забился в камышовый загон для баранов. Но кабан, пятясь, наполовину зашёл в узкое отверстие изгороди. Киргиз, недолго думая, ударил ножом зверя, который, считая удар происходящим от тигра, бросился на него, пропорол ему живот, но скоро и сам упал от полученной раны. И тигр, и кабан были мертвы». [(249), стр. 57 и 69].

Первый начальник Токмакского уезда Г. С. Загряжский, описывая охоту у киргизов, сообщал: «Охота у каракиргизов принадлежит к числу любимых развлечений, но промысла не составляет. На тигров охотятся с ружьями и капканами. Капканы русского изделия (волчьи) тигр большей частью уносит. Более эффективны местные ловушки с применением ножей, называемые чапкан. Кроме приведённых способов применяют и травлю хищника. Для этого при охоте на тигра применяют остов юрты (керега).

«Остовы юрты устанавливают один на другой и крепко связываются. Чегарак (верхний, дымовой круг юрты) помещается так, чтобы через него тигр не мог попасть в юрту. Под юрту подвязывают  две жерди, при помощи которых охотники, находящиеся в юрте, переносят её по следам тигра. Когда юрту таким образом приблизят к тигру на уверенный выстрел, несколько охотников при помощи рогаток, забитых в землю, закрепляют юрту. В это же время охотники с ружьями открывают огонь по тигру. Разъярённый зверь бросается на юрту, но здесь его встречают пиками, саблями и выстрелами в упор.

«Зверь отскачет, заревёт от боли и снова бросается. После нескольких таких прыжков тигр или падает мёртвый, или тяжело раненый уходит в камыши, куда следом за ним идут охотники. Редко удаётся тигру уйти от такого преследования. Но иногда не остаются безвредными и охотники. Разъярённый зверь хватает зубами за сабли и вырывает их из рук охотников, а так как сабли киргизов на концах эфеса имеют круги и пристёгиваются ремнём за кисть руки, то случаются повреждения кисти. Иногда даже круг эфеса вырывает кусок тела из ладони охотника. Мне случалось видеть такие раны». [(161), №30 за 1874 г.]. 

Были сообщения о тиграх длиной более 4 аршин (около 3 м.) и весом более 15 пудов (240 кг.). Прежде, когда за шкуру тигра платили охотникам премию, зверя сильно уничтожали. Но с 1867 г. премию давать перестали, и с того времени их меньше стали уничтожать. [(161), №32 от 13.08.1874 г.]. Премию давали не именно за тигра, а как поощрение охоты среди офицеров. Первый генерал-губернатор Туркестанского края К. П. Кауфман после прибытия в край создал комиссию по выработке мероприятий для поднятия морального и нравственного уровня войск.

Рекомендациями комиссии предусматривалось устройство гарнизонных библиотек, организация скаковых обществ и других кружков, привлечение в край членов семей военнослужащих и другое. Одной из таких мер было поощрение охоты. За особые охотничьи трофеи были учреждены призы, в частности за тигра 25 рублей. Были охотники, которые получили несколько призов. Однако уничтожать зверя продолжали, так как тигры, кроме диких кабанов, нападали на домашний скот и даже на людей.

Вот как описывал тигра охотник того времени: «Уж больно он вороват и не упустит случая поживиться за счёт отшатнувшейся от стада или юрт скотинки». «Тигры, – добавлял другой наблюдатель, – утаскивали с покосов лошадей также легко, как волки баранов». По данным «Семиреченских ведомостей» «число всякого рода скота, ежегодно истребляемого хищными зверями, тиграми и волками, по области составляет от 50 до 60 тысяч голов». [(160), №51 от 20.12.1897 г.]. 

Газета «Восточное обозрение» №50 от 11.12.1886 г. сообщала: «10 октября сего года, с восходом солнца селение Токмак посетил нежеланный и страшный гость. Гость этот был тигр, забежавший в Токмак, Бог знает откуда. По словам одних с гор, по словам других – из камышей, растущих у реки. Последнее предположение более правдоподобно. Хотя в Чуйской долине водились, да и теперь водятся, тигры, но чтобы они забегали в многолюдное село, среди белого дня – это первый случай.

«Лет 12-15 назад тигры водились в камышах, но не было ещё подобного примера в жизни Токмака с самого начала его существования. Вбежавший тигр встретил на улице крестьянина, шедшего с кадкой. Последний, видя, что спасение бегством невозможно, остановился и, чтобы как-то защитить себя, выставил впереди себя кадку. Зверь бросился на крестьянина, выбил кадку, поранив при этом кисть руки мужика, который успел лечь на землю, затаив дыхание. Тигр начал расправляться с кадкой, два-три раза ударил её так, что обручи разлетелись.

«Крестьянин лежал и, насколько возможно, не дышал. Тигр же удалился, перебегая со двора во двор, и очутился в центре Токмака, в одном большом и густом саду, заросшем мелким тальником, камышом и кураём. Крестьянин же, счастливо отделавшийся от тигра, поспешил заявить в волостное управление о случившемся с ним происшествии. Но ему не поверили, пока не пришли другие с такою же вестью. Паника и страх напали на токмакских обывателей. К счастью, большинство токмакских крестьян-охотников были дома.

«Начались поиски непрошенного гостя. Но оказалось, что отыскать этого гостя хотя бы и в саду, находящемся в центре селения, было делом довольно трудным, так как сад был довольно густым. После поисков, продолжавшихся до половины дня, благодаря смелости четырёх охотников, тигр был найдён и убит после 14 пуль в него всаженных. Такое количество пуль говорит только за плохое качество ружей, которыми обладали охотники. Так, например, одному охотнику удалось попасть прямо в лоб, но пуля пробила только кожу и тут же вышла, сделав рикошет.

«В общем, отделались счастливо от тигра, который поранил пять человек, в том числе одного киргиза. Из четырёх пораненных крестьян, двоим тигр причинил обширные и тяжёлые раны. Пострадавшие были направлены на излечение в лазарет. К числу тяжело раненых принадлежит один из четырёх охотников». Убитый тигр был три аршина длиною (2 м. 13 см.). На тушу немедленно явились покупатели-дунгане, у которых тигровое мясо и внутренности употребляются как лекарство от всевозможных болезней, а главное, что счастливец, вкусивший мяса тигра, приобретает, будто бы, силу и мужество этого зверя.

«На этом основании мясо тигра у дунган ценится очень дорого, кости же идут частью в лекарства, а частью – на разные поделки и украшения. «Общество» обрадовалось первому же покупателю, который и купил тушу за 10 рублей. А «общество», получив десять рублей, отправилось в кабак праздновать скорое и благополучное избавление от непрошенного гостя». Благополучный конец, страхи закончились, а дальше началось интересное и смешное. Покупатель убитого тигра перепродал его другому дунганину за 30 рублей, а к вечеру один из дунганских лекарей довёл цену до 100 рублей.

Токмакское общество, для защиты которого один из охотников рисковал жизнью и сильно пострадал, и частично за его счёт хорошо покутившее, когда он был в лазарете, на первом же сходе единодушно отказалось платить за лечение пострадавших, и даже осталось крайне недовольно помещением их в лазарет. Как всегда, в таких случаях события обрастают домыслами. В другом сообщении о появлении тигра в Токмаке уже говорилось о 14-и пострадавших, из которых пятеро, якобы, находятся при смерти.

О распространении тигра говорит и то, что он упоминался в охотничьих байках. Газета «Семиреченские ведомости»  в статейке «У страха глаза велики» сообщала: В 1888 г. кружок верненских охотников, охотясь в  иссыкских камышах на фазанов, в самый интересный момент охоты встревожен был окликом проводника, казака Илийского выселка Дашина: Назад, господа! Тигр! Смотрите, свежий след». И действительно, на песчаной отмели Иссыка виднелись огромные следы, постепенно заполнявшиеся водой.

«Как и следует, все бросились к бивуаку под предлогом, якобы за винтовками, и на благородной дистанции ожидали выхода зверя из камыша. Раздался зловещий треск камыша, сердца охотников застучали. … Но каково же было разочарование, когда из камышей выехала киргизка на верблюде». То, что это охотничья байка, а не действительный случай, говорят сомнения. Что же это за охотники и проводник, если не  могут отличить след тигра от верблюжьего? Зачем и почему женщина в одиночку разъезжает на верблюде по зарослям камыша? Сделаем снисхождение известной охотничьей и рыбацкой слабости.

В отчёте о состоянии Семиреченской области в 1904 г. в разделе «Охота» сообщается: «Охота на тигра, бывшего когда-то грозой прибалхашских и причуйских камышей, которая при удаче может составить для охотника-промышленника целое состояние, становится случайным явлением. В 1904 г. было убито только два молодых тигра в Кукрековской волости (Беловодский участок) Пишпекского уезда». [(190), 1904 г., стр. 28]. Во-первых, отчёт называется «всеподданнейшим», т. е. об убийстве тигра считали нужным сообщить царю.

Во-вторых, действительно, что добытый тигр – «целое состояние». В 1887 г. за шкуру тигра платили 50 руб., значит, в 1904 г. ещё дороже. Для сравнения, в Пишпекском уезде в 1904 г. годовая плата наёмного работника была от 30 до 70 рублей. Пойманный живой тигр стоил от 1500 до 2000 рублей. Последнее упоминание о тиграх я встречал за 1908 г., когда в газете «На рубеже» сообщалось, что в нескольких верстах от Верного пастухи увидели на снегу хорошо сохранившийся свежий след тигра.

Кроме названных причин (ценность шкуры и нападений на домашний скот и людей), уничтожению популяции тигров способствовала преувеличенная ценность их внутренних органов. В киргизском эпосе «Манас» беременная жена Джакыпа (отец Манаса), прежде чем родить сына – легендарного героя – пожелала съесть сердце тигра, и верные слуги доставили ей драгоценное снадобье. Особенно эти поверья распространилось с переселением в Киргизию дунган, использовавших традиции китайской медицины. Что и подтверждалось сообщением из Токмака. Но главной причиной исчезновения тигров было уничтожение их естественной среды обитания.

Много было и другой живности. В 1891 г. в Токмакском уезде было добыто 24 медведя, 17 барсов, 226 волков, 176 лисиц, 36 куниц, 73 кабана, 90 козлов, 123 сайгака, 3 рыси, 7 маралов, 395 барсуков, 16 хорьков. [РГИА, ф. 1263, оп. 2, д. 4935, л. 1008]. О наличии и численности хищных животных говорит сообщение за 1899 г., когда дикими зверями было уничтожено 13090 домашних животных. Из них овец – 11288, коров – 408, лошадей – 1220, других животных – 175 голов. [РГИА, ф. 1263, оп. 2, д. 5502, л. 379].

Сообщение подполковника Шульца, что река Чу богата рыбой, подтверждается и другими источниками. М. И. Венюков в 1859 г. писал о рыбной ловле у казаков: «Снастей никаких, и если кто вздумает позабавиться рыбною ловлей, то бьёт проплывающих рыб саблею или пикой». А первые наши переселенцы добывали рыбу почти как Робинзон Крузо – заострённым колом, самодельной тростниковой сетью из чия или мордушкой из лозы. В отчётах начальника Токмакского уезда сообщалось, что хотя в уезде рыболовство, как промысел не существовало, но для собственного потребления русские жители ловлей рыбы занимались активно.

Если в отчёте за 1873 г. сведений об улове нет, то в 1874 г. сообщается, что на реке Чу и в озёрах Чуйской долины добыли рыбы 600 пудов (пуд – 16,38 кг.) и почему-то в 1875 г. спад – 300 пудов. Оказывается, летом 1874 г. в Токмак временно прибыл из рыбного края – Астраханской губернии – наверное, любитель и знаток рыбалки крестьянин Леонтьев. Он обнаружил, что в озёрах по реке Сокулук много рыбы и увлёк крестьян ловить её. Им было поймано 100 сомов, 680 усачей, 100 сазанов и много маринки.

Этот удачный почин увлёк крестьян заниматься рыболовством, что служило хорошим подспорьем в хозяйстве [(161), №17 от 04.05.1882 г.]. Даже в 1907 г. «Семиреченские ведомости писали: «Многоводная река Чу изобилует рыбою: щука, сом 4-5 пудов весом (65 – 80 кг. – Б. М.), сазан, усач и краснопёрка». [(160), неоф. часть, №62 от 03.08.1907 г.]. Рыбы было много не только в реке Чу, но и в её притоках и протоках. Старожил села, Волков Николай Митрофанович, повествуя о прошлом села и вспоминая о своём детстве, рассказывал, как он мальчишкой ловил рыбу в родниковом ручье по ул. Красноармейской.
Продолжение в 3-ей части.