Главная » Статьи » Мои очерки

ОСНОВАНИЕ БЕЛОВОДСКОГО И ДОРЕВОЛЮЦИОННАЯ ИСТОРИЯ СЕЛА. ЧАСТЬ 5-АЯ.

Продолжение, начало в 1-ой части.
«Имя Черняева живёт между каракиргизами. Он умел привязывать к себе этих дикарей, и они звали и зовут его батыром. Один старый и почтенный манап из рода сарыбагиш начинал свои письма к Черняеву так: «Сыну моему, военному губернатору, генералу Черняеву». По мнению Черняева, «требовать, чтобы киргизы и сарты Туркестана управлялись одинаково с подмосковными жителями – значит насиловать природу вещей». Поэтому он стремился решать многие вопросы с помощью привлечения знаний и опыта коренного населения, в чём не всегда находил поддержку окружающих.

Даже его адъютант С. А. Вронский писал, что генерал «излишне возится с сартами и киргизами» и «старался дать почувствовать, что и он, и все русские – для сартов, а не наоборот». Такая  позиция генерала вызвала непонимание и недовольство окружающих. Действиям Черняева стали мешать и сопротивляться. В Петербург полетели жалобы и искажённые сведения о его деятельности, ускорив его отставку с поста генерал-губернатора за несогласие с проектом нового «Положения об управлении Туркестанским краем».

Так как Черняев был противником массового изъятия земель у кочевников и сторонником «городской» колонизации, то он считал проект «неприменимым к делу». В результате в 1884 г. он был отправлен в отставку, а Положение было утверждено в 1886 г. Но недоброжелатели Черняева не успокоились и после его отставки. В 1876 г. ему был выставлен начёт в сумме 3391 рубль и 9 с четвертью копеек. На что Черняев саркастически ответил:

«На запрос Командующего Туркестанским военным округом, не поступало ли от меня на покрытие насчитанного мне долга, имею честь ответить, что 8 апреля настоящего года истекает ровно 10 лет со дня оставления мною Туркестана, и потому я припомнить не могу как образование этого долга, так и относительно его погашения. Я помню только одно, что мне не с чем было выехать из покорённого мною края, и что теперь, кроме выслуженной за 35 лет пенсии, у меня ничего не имеется.

«Эту пенсию я и могу предоставить на погашение насчитанного на меня долга и затем сохранить неоспоримое право считать, что покорение к подножию русского престола обширного и богатого края сделано мною не только дёшево, но и отчасти и на собственный счёт». Однако взыскания начались и были прекращены только после вмешательства наследника престола цесаревича Александра (будущего императора Александра III), сказавшему начальнику штаба Гейдену: «Оставьте эти мерзости против Черняева».

С 1884 г. Черняев член Военного Совета. В 1886 г. за статью, критикующую неправильно выбранное направление строящейся тогда Закаспийской железной дороги (дорога Оренбург-Ташкент подтвердила это) и другие недочёты в Туркестане, Черняев был отправлен в запас с половинным содержанием. Заботясь о материальном положении своей семьи, он обратился к Государю, обещая «не прикасаться более к печатному слову ни в оправдание, ни в объяснение своих действий, как в прошедшем, так и в недолгом остающемся будущем». Так закончилась деятельность талантливого генерала.

Роль и образ генерала Черняева, смелого инициатора, действовавшего на свой риск, «вопреки предписаниям начальства», лучше всего рисует донесение его непосредственного начальника и противника – Оренбургского генерал-губернатора Крыжановского. Перечисляя «самовольные» поступки Черняева, Крыжановский в своём донесении сообщал: «Известно, что об экспедициях, им совершённых, Черняев доносит только тогда, когда они уже начались. Начиная с 1864 г., после взятия Аулие-Ата, он взял Чимкент, Ниязбек, атаковал первый раз Ташкент, потом взял его в 1865 г., теперь производит зимний и отдалённый от запасов свой поход на Джизак».

Будучи предельно честным человеком, Черняев заботился о сбережении казённых средств и постоянно напоминал своим подчинённым: «Господа, берегите казённую копейку, она плод тяжёлого труда орловского мужика». Во время своего второго губернаторства он силами сапёрного батальона благоустроил площадь у памятника Кауфману, затратив на это 3000 рублей. Тогда как перед этим подрядчик представил смету на 35 тысяч рублей. Жители Ташкента называли этот сквер Черняевским.

На фоне всеобщего воровства чиновников Крыжановский сомневался в расходовании средств Черняевым и в верности его отчётности, подозревал в приписках. В уже цитируемом донесении он писал: «Соорудил несколько укреплений (в Туркестане и Чимкенте), в Ташкенте построил казармы и госпиталь. Но никаких до сих пор нет официальных сведений, даже нет простого перечня о них. Я слышал, что в Ташкенте освещена уже русская церковь, установлена почта. На удовлетворение этих расходов, составляющих, вероятно, только половину сделанного им, он получил в начале похода 1864 г. всего 150 тысяч рублей экспедиционной суммы».

Невозможно, кажется, написать лучшего отзыва о деятельности смелого, инициативного и честного подчинённого. Если казённый сундук стараниями Черняева был защищён от хищений, то его личный карман часто был пуст. С нуждающимися он делился последней копейкой. Достоверный факт. При жаловании 5000 рублей в год Черняев, не имея в тот момент собственных средств, уехал из Ташкента на деньги своего адъютанта. О заботливом отношении Черняева к своим солдатам военный обозреватель писал следующее:

«Приходилось слышать мнение, что занять Чимкент и Ташкент ничего не стоило. В доказательство этого приводили незначительность наших потерь, например, при штурме Ташкента. Действительно, на первый взгляд кажется невероятным, что двухтысячный отряд занял город, окружённый мощной стеной, с 30-итысячным гарнизоном, 100-тысячным населением и 60-ью орудиями, потеряв при этом всего 120 человек убитыми и ранеными. Между тем, это объясняется очень просто.

«Генерал, получивший боевое воспитание не в канцеляриях, а на Малаховом кургане и на вершинах Кавказа, любил и берёг русского солдата. Поэтому свои военные операции в Средней Азии он обставлял условиями, обеспечивающими успех при возможно меньшей потери людей». О заботе о своих подчинённых говорит и следующий анекдотичный случай. Овладев Ташкентом, Черняев решил двинуться на Бухару. Опасаясь среднеазиатской жары, он выступил зимой 1866 г. При переправе через Сыр-Дарью одно орудие соскользнуло с утлого парома и ушло под воду.

Потеря орудия в начале похода была существенной утратой. Черняев решил поднять орудие, для чего нужно было завести под него канат. Водолазов, конечно, не было. Уральские казаки, участвовавшие в походе, с детства привыкшие к зимней ловле осетров в реке Урал, взялись достать орудие. Черняев, заботясь о здоровье ныряльщиков, приказал приготовить спирт, и как только казак вылезет из воды, давать ему чарку спирта. И вот казак-уралец раздевается при 8-иградусном морозе, берёт в руки конец каната и ныряет в ледяную воду.

Через полторы-две минуты показывается над водой. Завести канат ему не удалось. Лекарь торопливо поддет казаку порцию спирта. Вслед за первым казаком в холодную воду ныряет второй. Опять неудача, но всё равно получает порцию спирта. За вторым ныряют третий, четвёртый, и каждого генерал приказывает согреть порцией спирта. Когда счёт ныряющих перевалил за дюжину, к генералу подошёл урядник (младший командный чин у казаков) и сказал: «Ваше превосходительство. Осмелюсь доложить, прикажите спирт не давать, а то они «беспречь» в воду будут лазить».

Генерал искренне удивился. Оказывается, что казаки, из чувства товарищества, дабы не лишать своих сослуживцев лакомого напитка, намеренно шли на неудачу и ныряли в ледяную воду за спиртом. Пришлось последовать совету урядника. Чарку пообещали тому, кто заведёт канат. После этого канат был заведён с первой попытки, и орудие вытащено. За солидарную хитрость никто не был наказан. Впоследствии в одной из бесед Черняева спросили о правдоподобности этого случая.

«Да, – ответил генерал, – что-то в этом роде было. Удивительные эти люди уральцы. Выносливость во всех отношениях прямо-таки нечеловеческая. С такими молодцами на край света можно идти – не подведут!» В таком ответе тоже проявилась его черта: даже в необычной ситуации видеть не только юмор, но и положительные качества своих подчинённых. Таков был  этот талантливый, своеобразный и в то же время сложный и противоречивый человек, первый губернатор Туркестана.

Если у вышестоящего начальства Черняев был в опале, то его боевые товарищи с благодарностью помнили о нём. Бывшие воспитанники дворянского полка, учившиеся вместе с Михаилом Григорьевичем, в память о нём в церкви села Тубышки Могилёвской губернии, где он умер и был похоронен, установили образ св. Архистратига Михаила. Выпускники Константиновского артиллерийского училища в память о Черняеве подарили училищу альбом-сборник адресов и стихотворений, посвящённых Михаилу Григорьевичу.

К. и. н. Сумароков Л. И. в работе «Истрия российской пограничной стражи на Тянь-Шане и Памире» писал: «В тогдашнем (вторая половина XIX в – Б. М.) российском общественном сознании продвижение России в Туркестан ассоциировалось с покорением Ермаком Сибири. Туркестан становился ростом военной карьеры. Офицеры добровольно покидали столичные гарнизоны, направляясь в войска, действующие в Средней Азии. Но не только возможностью сделать карьеру и духом военной романтики привлекал офицерство Туркестан.

«Служба на дальнем пограничье открывала двери для исследований незнакомого края, путешествиям, для познания культуры и языков восточных народов, знакомства с сопредельными странами». (Стр. 11). Яркий пример тому деятельность Г. А. Колпаковского, который не только сам занимался изучениям Семиречья, но и много способствовал исследованиям других учёных. Такими же примерами служат исследования первых начальников Пишпекского уезда.   

В газете «Голос» (Санкт-Петербург),  №233 от 24.08.1871 г. была помещена заметка «Из Токмака», в которой сообщалось: «В нашей отдалённой глуши, на стыке Сыр-Дарьинской и Семиреченской областей, притом вдали от областных городов, трудно, кажется, найти материал для сколько-нибудь интересной корреспонденции. Жизнь наша, немногих русских, слагается так монотонно, так прозаично, что всем любителям далёких странствий и службы в новых краях стоит рекомендовать наше захолустье, чтобы раз и навсегда излечить его от бродяжнических наклонностей».

А вот первый начальник Токмакского уезда майор Г. С. Загряжский нашёл много «интересной корреспонденции» для себя, а теперь и для нас. По переписи населения России 1897 г. на туркестанского чиновника приходилось наибольшее количество жителей. Если в уездах Европейской России на одного чиновника приходилось 664 человека, в среднем по России – 707, то в Средней Азии – 2112 человек. То же самое и по величине поднадзорной территории. Туркестанскому уездному начальнику приходилось управлять территорией, превышающей губернии в Центральной России и некоторые государства Европы.

Токмакский уезд включал территорию от низовий реки Чу до Нарына, и от Заилийского хребта до реки Карабалта. На этой территории сейчас располагаются две области. В то же время, как писал в 1875 г. историк М. А. Терентьев: «Туркестанские уезды управляются администрацией едва соответствующей по её составу и содержанию большому русскому селу. Уездный начальник, старший помощник, младший из туземцев (впоследствии он был отменён – Б. М.) и, пожалуй, письмоводитель – вот и всё». И вот в таких трудных условияхслужбы Загряжский нашёл возможность оставить для нас записки о Токмакском уезде, о киргизах Чуйской долины.

Нечасто офицер далёкого, захолустного гарнизона на окраине империи занимается исследованием края и народа, где он, как военный, временно служит (в 1871 г. Загряжский был переведён в Перовск). Кокандское ханство окончательно перестало существовать только в 1876 г.. Поэтому Токмакский уезд в это время был приграничным районом, и поездки в его загорной части были небезопасны. Но это не останавливало Загряжского в его служебных и исследовательских поездках. В одной из таких своих поездок по уезду он был ограблен; а в другой – попал в засаду к Усману Ормонову.

В мае 1868 г. владетель Кашгарии Якуб-бек, используя войну России с Бухарой, стал распространять антирусские воззвания среди тянь-шаньских киргизов. Под влиянием этих воззваний манапы рода саяк Осман и Койчи в июне в на Нарыне напали на начальника Токмакского уезда Г. С. Загряжского, который вёл перепись кибиток для формирования волостей и выборов должностных лиц. Не имея конвоя, Загряжский едва не попал в плен. Пользуясь ночной темнотой, он смог спрятаться в зарослях. Но сопровождавшие его переводчик, писарь и несколько джигитов были взяты в плен.

Узнав о нападении, Шабдан Джантаев срочно со своим отрядом отправился на выручку и отбил пленных. Этот поступок Шабдана говорит об авторитете Загряжского среди киргизов Токмакского участка. Другим заметным начальником, теперь уже Пишпекского уезда в 1891-1900 гг. был Александр Андреевич Талызин. Хотя в Туркестанском крае было военное правление, но здесь работало много и гражданских чиновников. Таким чиновником был статский советник (гражданский чин 5-го класса по Табели о рангах), занимавший офицерскую должность начальника уезда.  

Он оставил нам интересный «Исторический очерк Пишпекского уезда». Одним из приставов Беловодского участка был Александр Петрович Фовицкий, потомственный семирек. Его отец генерал-майор Пётр Гаврилович Фовицкий служил в Семиречье. Пристав – в России до 1917 г. начальник полиции небольшого административного района. Но в Туркестане его полномочия и обязанности были гораздо шире. Фактически он был главой административного участка.

Пристав, начальник уезда и губернатор области, кроме административных и военных (Туркестанский край был в ведении Военного министерства) обязанностей должны были выполнять полицейские, судебные, транспортные и другие функции. Обозреватель того времени (А. Д. Соколов. Дорожные заметки по Семиречью. «Сибирский наблюдатель». 1904 г. №5) писал, что «в Туркестане от административного чиновника, кроме его прямых обязанностей, требуется ещё и знание всевозможных специальностей: он должен быть и следователь, и землемер, и агроном,  и инженер, и прочее».

Исследователь Семиречья Г. К. Гинс писал о местной администрации: «Управление Туркестанского края правильнее назвать военной администрацией. Уездные начальники и участковые приставы – офицеры. За немногими исключениями, личный состав администрации стоит довольно высоко. Правда, отвечать всем требованиям, какие предъявляются к начальникам уездов и участков, совремённый состав их не может. Но это и немыслимо при тех чрезвычайно сложных и ответственных функциях, которые несёт администрация.

«Участковый пристав не только охраняет порядок в своём участке, но он же в роли крестьянского начальника является судьёй по крестьянским делам. В роли охранителя благоустройства ему нужно следить за дорогами, мостами, за системой поливных канав. Из-за отсутствия врачей и агрономов к нему обращаются просить лекарств и советов. И помимо всего этого приходится вести большую переписку, отвечать на сотни предписаний, прошений и т. п. Каждый чиновник считает нужным просить содействия, жаловаться на его подопечных, просить проводников и лошадей.

«Сколько же им надо силы воли, чтобы не растеряться в этом многообразии обязанностей, чтобы сохранить свой авторитет и престиж власти среди кочевого и оседлого населения на большой территории, где сталкивается столько непримиримых интересов и столько племенной вражды». [(215), стр. 304]. И вот, несмотря на такую нагрузку, пристав Беловодского участка А. П. Фовицкий принимал активное участие в сборе материалов и экспонатов для Семиреченского областного музея, изучал ихтиофауну Пишпекского уезда.

По просьбе Главного ботаника Лесного института Э. Л. Вольфа, автора труда «Ивы Средней Азии», он собрал образцы ив, произрастающих в Пишпекском уезде. Занимался этнографическими исследованиями. В «Семиреченских ведомостях» неоднократно печатались его материалы о киргизах, записи киргизских легенд и басен. Например, интересная его статья о киргизских именах, в которой он индейские имена Соколиный Глаз, Быстроногий Олень, Мудрая Черепаха из произведений Майн Рида и Фенимора Купера сравнивает со многими киргизскими именами.

За службу на посту Беловодского участкового пристава он был награждён орденом св. Станислава 2-ой степени. Приказом губернатора Семиреченской области от 17.07.1910 г. было отмечено гражданское и человеческое мужество Фовицкого: «Во время происшедшего 9-го мая сего года в селе Беловодском пожара участковый пристав капитан Фовицкий, услышав крики женщины-сартянки, что в доме осталась девочка 5-и лет, бросился для спасения девочки в горящую саклю. Но возвратиться из неё тем же путём, через дверь, он уже не мог и выскочил в окно, выходящее во двор.

«Вслед за этим потолок в сакле рухнул, и в толпе, не видевшей обратного выхода пристава из сакли, разнёсся слух, что пристав погиб. Хотя капитану Фовицкому не пришлось найти в сакле девочку, так как последняя, как потом оказалось, была унесёна соседями в начале пожара в безопасное место, тем не менее, этой случай свидетельствует о большом мужестве и готовности к самопожертвованию названного офицера. За энергию, распорядительность и самоотверженную деятельность капитана Фовицкого во время пожара считаю своим долгом выразить ему мою глубокую благодарность». [(160), №59 от 23.07.1910 г.].

Если Колпаковского называли «Петром Великим для Семиречья», то Фовицкий повторил поступок Петра I, когда тот спасал матросов, потерпевших крушение. Наградой Фовицкому была благодарность односельчан. «3-го февраля 1913 г. Беловодское общество в здании сельской лечебницы устроило вечер в честь Александра Петровича Фовицкого, переведённого помощником Пишпекского уездного начальника, и его супруги Анны Дмитриевны. Вечер прошёл очень оживлённо. Говорились речи.

«Был поднесён серебряный стильный кофейный сервиз с надписью «Анне Дмитриевне и Александру Петровичу Фовицким от беловодчан 1912 г.». (Приказ о переводе был опубликован в декабре 1912 г. – Б. М.). При поднесении подарка участковый врач И. Пелюшенко отметил симпатичные стороны характера А. П. Фовицкого. Затем говорили крестьяне, киргизы и сарты, и все они отметили доброе и внимательное к себе отношение Александра Петровича. Разъезд начался около 3-х часов утра». [(160), неоф. часть, №42 от 21.02.1913 года].

Не знаю, по ошибке, или в огульной критике царских чиновников, К. Усенбаев обвиняет Фовицкого во взяточничестве, приводя в доказательство жалобу жителей Кара-Буринскй волости. Но такой волости, ни в Беловодском участке, ни в Пишпкском уезде не было. Кара-Буринская волость находилась в Таласской долине, входила в состав Сырдарьинской волости, и Фовицкий к ней никакого отношения не имел.

Знакомясь с исследовательской и просветительской деятельностью русских офицеров Колпаковского, Черняева, Кауфмана, Загряжского, Талызина, Фовицкого напрашивается вопрос: «Часто ли сейчас в далёких захолустных гарнизонах среди офицеров встречаются подобные личности, занимающиеся изучением края, в котором они служат?» Перечисленные фамилии не исключение. В «Семиреченских областных ведомостях», неофициальная часть, №20 от 09.03.1901 г. помещено объявление:

«В Верненском военном собрании будут сделаны сообщения: 20 марта поручика Складовского «Краткий обзор Илийского края» и 22 марта подпоручика Стрельбицкого «Исторический очерк Туркестанского края и наступательное движение в него русских». Обратите внимание, что лекции читают не маститые исследователи, не приезжие лекторы, а свои младшие офицеры – подпоручик и поручик. Подполковник А. П. Чайковский оставил нам описание Иссык-Кульского уезда. Доктор биологических наук В. Н. Шнитников, работавший в Семиречье с 1907 г., в своих воспоминаниях писал:

«На моё счастье, уездным начальником в Копале в моё время был Н. В. Лебедев, один из умнейших и культурнейших людей, каких я только знал». После смерти Джаркентского уездного начальника полковника В. В. Смирнова осталась богатая коллекция птиц и зверей Семиречья. Эта коллекция была передана в музей при Семиреченском статистическом комитете. В сообщении из того же Джаркента сообщалось, что полковник князь Баратов, в своём батальоне устроил солдатский клуб с читальней.

«Он же читает в казармах лекции и ведёт беседы, развивающие прапорщиков и унтеров». [(160), №18 от 29.02.1908 г.]. Таковы были офицеры русской армии. Вспоминаю свою армейскую службу, когда темой политзанятий были внешняя политика и материалы очередного пленума партии, но не краткий исторический обзор Калининградской области, где я служил; и лекции были не «развивающие», а пропагандистко-натаскивающие.

О первых двух этапах переселенческого движения в Семиречье я уже рассказал. С 30-х годов XIX века и до середины 60-х колонизация была казачьей. С середины 60-х годов начинается крестьянская колонизация. В 70-х годах стратегические цели освоения края были в основном решены, и на первое место выдвигаются причины экономические – развитие края и решение вопроса малоземелья в центральных областях Европейской России. Начинается третий этап переселенческого движения в Семиречье. Я уже приводил слова Колпаковского о преимуществах крестьянской колонизации перед казачьей.

Главное Управление землеустройства и земледелия также отмечало: «Крестьяне, располагая наделом втрое меньше казачьего, держат под обработкой треть своей земли, тогда как казаками возделывается всего десятая часть наделённых участков. На основании этого нельзя не признать, что водворение в Семиречье крестьян имеет большее значение для экономического развития края». Поэтому на этом этапе переселение в Казахскую степь, в Семиречье и на Сырдарью было преимущественно крестьянским.

Другой особенностью этого этапа было то, что переселение не пользовалось особой поддержкой правительства, но и не встречало от него особого противодействия. Колонизация на этом этапе складывалась под воздействием двух факторов: с одной стороны, в зависимости от существующих общих правил переселения, а с другой – по распоряжениям местной администрации, которая устанавливала ряд ограничений с целью защиты прав и интересов местного населения.

Это не пышные слова, не голословное утверждение. Яркий этому пример – случай с поселением Явленным Петропавловского уезда. Первые его самовольные поселенцы были выдворены военным отрядом, а их жилища были разрушены и сожжены. [РГИА, ф. 1276, оп. 17, д. 132, л. 383]. Как уже говорилось, переселение на этом этапе не пользовалось особой поддержкой правительства. К тому же, по существующим тогда правилам для любого изменения места жительства, в том числе и за Урал, требовалось разрешение властей.

Поэтому начинается самовольное переселение, появился термин «самовольцы». Люди, переселившиеся в другое место без разрешения, становились нарушителями закона о местожительстве и подлежали возвращению на прежнее место в принудительном порядке. Впрочем, в Сибири и Туркестане относительно самовольных переселенцев принудительное выдворение из мест поселения было, скорее, угрозой, чем действительной мерой. На практике выселение на прежнее место жительства, почти, никогда не применялось.

Самовольцы, прожив в крае год-два, как правило, получали законное устройство. Но это самовольное переселение в отдельных случаях имело и положительное последствие. В 1869 г. Разграничительная комиссия при установлении границы с Китаем во время объезда пограничных территорий обнаружила поселение русских крестьян в отрогах Алтая, на тогдашней китайской территории. Это обстоятельство при заключении договора с Китаем в 1881 г. послужило поводом к изменению границы с включением русских поселенцев в российскую территорию.

Всё возрастающий поток переселенцев побудил правительство принять меры к упорядочению переселенческого движения. В 1881 г. были разработаны временные правила, а в 1889 г. принят закон о переселении. По этому закону также требовалось разрешение на переселение, обоснованное «уважительностью причин» для его осуществления и наличием земель, свободных для переселения. Предоставляя некоторые льготы, закон в тоже время предусматривал суровые меры против переселенцев, предпринявших переселение без разрешения. Такие люди подлежали возвращению на родину.

По временным правилам Туркестанского генерал-губернаторства к переселению в Туркестан допускались «исключительно русские подданные христианских вероисповеданий, принадлежащие к сословию сельских обывателей». Кроме того здесь могли селиться после выхода в отставку местные чиновники, офицеры и солдаты, поскольку край находился в ведении Военного министерства. Этим объясняется объявление токмакского уездного судьи о розыске наследников умершего 23.09.1881 г. в селе Беловодском отставного фейерверкера (унтер-офицерское звание и должность в артиллерии русской армии) А. Ф. Киселёва.

Скорее всего, одинокий старый солдат, выслужившийся в унтер-офицеры, выйдя в отставку, поселился в Беловодском, тем более что таким давали пособие на обзаведение, и дожил до конца своих дней, не имея в Беловодском наследников. Большинство местных старожилов по своему происхождению являются переселенцами из Воронежской губернии. А если брать Семиречье в целом, то подавляющее большинство. Некоторые авторы объясняют это тем, что Колпаковский, якобы, выходец из Воронежской губернии, и он вызвал оттуда несколько сот семей.

Да, воронежцы прибыли первой крупной партией, но Колпаковский выходец из Харьковской губернии [(166), стр. 146]. То, что воронежцев большинство, объясняется, во-первых, малоземелицей в Воронежской губернии, где средний надел на ревизскую душу составлял 4 десятины, включая усадьбу и неудобные земли. В 1881 г. Воронежский губернатор обращался к Министру внутренних дел: «В Воронежском губернском собрании в сессиях 1879 и 1880 гг. обсуждался вопрос об обеспечении сельского населения землёю.

«При рассмотрении этого вопроса Губернское земство признало необходимым ходатайствовать перед правительством об облегчении населению переселения на свободные земли, ввиду действительного существующего недостатка, в некоторых обществах, крестьянского надела». [РГИА, ф. 391, оп. 1, д. 3, л. 2]. Поэтому переселение русского крестьянина на окраины было бегством мелких производителей от разорения, в поисках мест, где можно было бы возродить своё небольшое хозяйство, приложить свою рабочую силу.

Но с такими показателями количества земли на душу были и некоторые другие российские губернии (например, Полтавская), где земельные наделы были намного ниже средних по губерниям Европейской России. В Воронежской губернии вступал в силу ещё один фактор. В Острогожском и Богучарском уездах, откуда в Семиречье большинство воронежцев, традиционно существовали  отхожие  заработки  на  полевые  работы  на  Дон и  Кубань и  на  рыбный промысел в Каспийское и Азовское моря.

Люди по своему характеру были готовы к переезду в поисках лучших условий. Это исходные причины. Дальше вступал в действие человеческий фактор, который подметил один из первых исследователей села Н. И. Неумывакин, – чувство общности и личные связи воронежцев. Убедившись в благоприятных условиях нового местожительства, вновь прибывшие писали своим родственникам и односельчанам, а те больше верили своим людям, чем информации чиновников, и ехали к своим родственникам и землякам.

Агроном Семиреченской переселенческой партии Квитко в отчёте по обследованию земельного надела села Дмитриевского Пишпекского уезда указывал, что новосёлы, «которые живут сейчас в Дмитриевке, если не все, то почти все, имеют те или иные родственные связи с крестьянами этого селения, уже наделёнными землёю, или же земляки по родине в Европейской России». [РГИА, ф. 391, оп. 2, д. 1572, л. 14]. Беловодский староста также отмечал, что после основания в село «народ прибавлялся небольшими группами из разных мест, больше по знакомству».

При переселении не обходилось и без казусов. Находя на новых местах хорошие условия для земледелия и приемлемые возможности для жизни, переселенцы писали землякам письма с хорошими отзывами: и земли здесь много плодородной, и яблони есть, как на родине, и лето тёплое. Но одно для них было необычным: пашню надо поливать из канавок, а без этого не вырастает. Получатели всему верили, но одно не могли понять и поверить, что пашни поливают из ручья, а не дождём «по Божьему благоволению».

Удивлялись, что собирают навоз и выделывают из него топливо, называемое «кизяк», на котором – о Господи! – даже пищу готовят. Кизяк – от искажённого тюркского «тезек» – животный помёт. Удивлялся этому и путешественник, побывавший в Семиречье. «На топливо, вместо дров, бедные жители употребляют назём, разрезанный на плитки. Пирамиды этих кирпичей, поставленные для просушки, стоят почти в каждом дворе». Теперь, читая об этом, приходится удивляться нам. Приказ губернатора области Колпаковского от 10.10.1872 г. гласил:

«Известно, что в Семиреченской области лесов очень немного. В числе мер по сбережению леса русскому населению области были даны указания на замену дров кизяком и предложены способы к лучшему его приготовлению, изложенных в предписании начальникам уездов от 30.11.1867 г. На замену дровяного топлива кизяком указывалось и в «Правилах о лесах Семиреченской области». Эта полезная мера для сбережения леса весьма слабо исполняется в среде русского населения. Всё-таки, по собранным сведениям, некоторые жители занимаются приготовлением кизяка на топливо в достаточном количестве для своего хозяйства».

Далее в приказе следовал перечень таких жителей станицы Алматинской. «Объявляю выше поименованным урядникам и казакам благодарность за предпринятый ими экономичный способ заготовления топлива, а наиболее отличившимся в этом деле назначаю денежное вознаграждение казакам: Петру Новосёлову, Власу Ровнягину и Тимофею Семёнову по 15 рублей каждому, а Ивану Козлову – 10 рублей». [(189), №42 от 14.10.1872]. Для сравнения значимости вознаграждения: фунт – 400 грамм – мяса в то время стоил 5 коп, то есть, премия составляла 120 кг. мяса.

При отъезде с родины переселенцы брали с собой, кроме денег и домашнего имущества, всё, что позволяли каждому свои возможности увезти: зерно, семена, инструмент, земледельческие орудия, перегоняли скот. Поэтому ещё одним казусом был гнёт – камень на крышку кадки при засолке капусты. Выходцы из чернозёмной Среднерусской равнины везли его, как редкость и драгоценность, сюда в горную Киргизию.

Взаимно для местных жителей были в диковинку русские переселенцы. М. А. Терентьев писал: «В первое время к окнам невысоких русских домов то-и-дело прилипали любопытные, чаще взрослые, чем дети. Бывало, ничем нельзя было отогнать бесцеремонного наблюдателя нашей домашней жизни». Причины, заставившие людей покинуть родные места и их трудности, отразил поэт того времени.
                   

                    ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ.
Я видел стариков с нахмуренным челом,
Старух морщинистых с печальным взором,
Подростков, их отцов, теснившихся кругом,
Смотревших в даль родимую с укором.

Запомнил также группы бледных детских лиц,
Не по летам серьёзных и пытливых.
В ушах моих звучит случайный смех девиц,
Как эхо гор пустынных, молчаливых.

«Скажите мне, кто вы? Куда лежит ваш путь?
Зачем звучит тяжёлый вздох мольбою?
О чём скорбит душа, что давит вашу грудь?
Какая мысль терзает вас собою?

«Мы – люди, – был ответ, – желанье в нас одно,
Одна мечта сплотила дорогая:
На родине нет сил трудиться, там бедно,
Влечёт нас ширь неведомого края.

Хотим найти земли незанятый простор,
Приволье рек, чащу лесов дремучих.
Идём в Сибирь, идём среди равнин и гор
Поднять свой дух, набраться сил могучих.

Мы всё покинули: родимые места
И отчий дом, где молодость промчалась,
И где под тяжестью житейского креста
Не раз душа болела, надрывалась.

Мы всё покинули. Идём мы в новый путь.
Душа полна сомнений и тревоги.
О, Боже! Укрепи, поддержкой нашей будь
И дай нам сил не потерять дороги».

Затихли голоса, умолк их звук глухой.
Весь этот люд, лишь знавший беспокойство,
Он у тебя пусть, край мой дорогой,
Найдёт и труд, и силы, и довольство.
           С. И. Москвин. 1883 г.

В работах советского периода часто говорилось, что было специальное переселение зажиточных крестьян, «кулаков», для превращения их в опору самодержавия в новом крае. [например, (185), стр. 10]. Сразу же предостерегаю читателей, что здесь и далее понятие «кулак» применяется в коммунистическом толковании. В прошлом социальные различия крестьян в деревне улавливались и в языке. Богатый – это состоятельный человек в силу своего сословного и служебного положения или в результате неправедных дел.

Отсюда и произошли революционные понятия «богачи», «богатеи». Зажиточный – это наживший имеющееся у него состояние своим трудом. До революции зажиточный крестьянин-земледелец не считался кулаком. Газета «Сын отечества» от 29.05.1887 г. в статье «Сети сельского кулачества» писала: «Сельский кулак распространяет свою зловредную и пагубную для крестьян сеть разными путями. Первая удочка, на которую он ловит крестьян, заключается в продаже крестьянину необходимых материалов для его изделий непременно с возвышенной платой. …

"Другая удочка заключается в том, что кулак обязывает крестьянина продавать свои изделия именно ему и по цене, какую ему вздумается назначить. … Третья удочка, на которую ловится крестьянин сельским кулаком, заключается в ссудах нуждающимся в деньгах. … За это своё «спасительное» для крестьянина «одолжение» требует … работы на него в течение определённого числа дней без всякого за то вознаграждения, или за сделанную крестьянину денежную ссуду налагает на крестьянина процент, по своему размеру превосходящий пресловутые жидовские проценты».

Массовое раскулачивание проводилось в 1928-1932 гг. Многие ли из раскулаченных подходили под приведённое выше описание? Кулак держался и процветал не от земли, не на хозяйстве и не на труде, а на капитале, которым он торговал, отдавая его в долг под проценты. Богатством кулака были не хозяйство и скот, а деньги. Таких хозяйств в дореволюционной деревне было 1-2%. И только после революции все зажиточные крестьяне стали кулаками. Прямо-таки новая Швейцария возникла.

Хотя в политических словарях советского периода «кулачество» трактуется верно – социально-экономический слой «капиталистических предпринимателей в земледелии, живущий за счёт капитала». Но на практике в советской исторической, а тем более в политической литературе понятия «кулак» и «сельская (крестьянская) буржуазия» употреблялись, как синонимы. Истребив землевладельцев, использовавших наёмный труд, ещё во время революции и гражданской войны, большевики, используя крестьянскую неприязнь к ростовщикам, стали применять термин «кулак» к зажиточным крестьянам и особенно к настроенным против советской власти.

Постановление Совета Народных комиссаров от 21 мая 1919 г. разъясняло, что «к кулацким хозяйствам относятся все крестьянские хозяйства, обладающие одним из следующих признаков: … если в хозяйстве имеется мельница, маслобойня, крупорушка, просорушка, чесалка, шерстобитка, тёрочное заведение, картофельная, плодовая или овощная сушилка или другое промышленное предприятие – при условии применения в этих предприятиях механического двигателя, а также если в хозяйстве имеется водяная или ветряная мельница с двумя или более поставами».

При строгом подходе, такие критерии для определения кулака неверны. К тому же на практике, при выполнении указаний центра о сплошной коллективизации, эти критерии для выявления этой социальной прослойки произвольно толковались и расширялись. К «кулакам» в деревне, при революционной необходимости, можно было отнести любого хозяина, если у него усадьба была получше, чем у соседа, на одну корову больше или лошадь посправнее. В результате, термин «кулак» всё больше терял своё социально-экономическое содержание и превращался в политический ярлык для борьбы с крестьянством.

Под него подгонялись все крестьяне, несогласные с советской властью и недовольные её политикой. Поэтому в период коллективизации было «раскулачено» значительное число не только середняков, но и бедняков, почти каждое третье крестьянское хозяйство. Сравните с двумя процентами до революции. Я тоже вынужден применять термин «кулак», потому что вся советская литература другого понятия даже не имеет. А каждый раз ставить кавычки и оговариваться слишком накладно.

Да, в отличие от коммунистов, апеллировавших к люмпен-пролетариям, конечно, опирались на собственника. Но это было только желание правительства поселить в крае крепкого мужика, но не реальность. Есть отдельные люди, склонные к путешествиям и перемене места жительства, но основная масса уступает только необходимости. В жизни человека должны сложиться особые обстоятельства или тяжёлые условия, чтобы он расстался с привычным укладом жизни и отправился в неизвестный край от своих обжитых мест от родных и близких.

Так вот для основной массы из нескольких причин переселения главная была экономическая. По пословице: «От добра – добра не ищут», переселялись от земельной тесноты и помещичьей эксплуатации, поэтому шли на новые земли, в первую очередь, разорённые и обедневшие. Экономист и статистик Ф. А. Щербина в работе «Крестьянское хозяйство по Острогожскому уезду» писал: «По рассказам крестьян, в прежнее время, 30-40 лет тому назад (книга издана в 1897 г. – Б. М.), по экономической степени переселенцы представляли далеко не однообразную массу. Богатые и среднесостоятельные почти всегда преобладали. И это понятно.

«Для того, чтобы двинуться с места и иметь возможность на чужой стороне приступить  к ведению хозяйства, необходимы материальные средства. Только крестьяне, располагавшие на родине относительным достатком, имели возможность после долгих, иногда годичных, странствий сохранить средства, необходимые для первоначального хозяйственного обзаведения. С течением времени, из-за ухудшения общих экономических условий и увеличения населения, между переселенцами начал возрастать процент бедняков.

«Только нужда и полная невозможность сносно устроить свою жизнь на родине заставляют крестьян идти на чужбину без средств, наугад, с явным риском не дойти до места переселения, а дойдя – нигде не устроиться». То же самое писал и обозреватель того времени местный семиреченский священник В. Яковлев: «Не пустой каприз, а безземелье и тяжёлые жизненные условия заставили большую часть обитающих здесь крестьян покинуть свою родину в Европейской России и переселиться сюда. Много горя и всяческих досаждений пришлось испытать им во время своего продолжительного следования в этот край».

Косвенным доказательством того, что люди были вынуждены переселяться, говорят и трудности переселения. «Туркестанские ведомости» писали: «Давно знакомы русским людям лишения, которые выпадают на долю переселенцев. Скудость средств при оставлении родины, долгий томительный путь, болезнь и смерть ослабевших членов семьи, трудность водворения на новом месте, многолетняя борьба с непривычными условиями далёкого края – вот те материальные нужды, с которыми сталкиваются переселенцы». [(161), №1 от 01.01.1898 г.].

Другой автор того времени писал: «По дороге переселенцы питаются милостыней, приберегая последние гроши для первого обзаведения на новом месте». По данным П. Г. Галузо, переселенцы, имевшие на родине более 10 десятин земли, составляли всего 18%. При этом 52% составляли переселенцы, имевшие от 2 до 5 десятин, т. е. таких, которые приближались к беднякам, а 23% – заведомо бедняцкие семьи. Приезжавшие переселенцы не отличались и достатком. 37% переселенцев прибывали в край без имущества и 61% – без денег [(182), стр. 159 и 160].

Видный экономист и статистик того времени А. А. Кауфман отмечал слабое экономическое положение большей части переселенцев, их задолженность по ссудам, а также крайне необеспеченное положение переселенцев, водворённых на «кабинетных» землях. Вот что писали о переселенцах другие исследователи. «Крестьянство, наголодавшееся и обнищавшее на родине, ищет себе простора и достатка в неведомом крае». (Глебов А. 1907 г.).

«Измотав свою душу в бессильной борьбе с суровыми, со дня на день усложняющимися экономическими условиями родины, потеряв надежду хоть когда-нибудь получить столько хлеба, чтобы его хватило на все потребности семьи, бросили они, с болью в сердце, старые пепелища и пошли искать вольной земли и дешёвого хлеба». (Гейер И. 1892 г.). И всё же были кулаки или нет? Как отмечал исследователь переселенческого движения А. А. Кауфман, из общего правила наблюдались и исключения. Среди переселенцев были и такие, которые вовсе не испытывали недостатка земли и никакой нужды.

«Переселялись в предвидении ещё только могущего наступить утеснения на родине или для того, чтобы найти больший простор для рабочих сил своей семьи и для своего капитала». Чтобы сделать переселенца богатым, нужно было позаботиться о достаточном наделении его землёй и о помощи при поселении. Но рассчитывать на помощь надежд было мало. В соответствии с политикой правительства действовала практика «предоставлять совершение переселений исключительно собственными силами переселенцев, оказывая им материальную помощь в совершенно исключительных случаях».

В числе общих льгот крестьянам, переселяющимся из малоземельных губерний, существовало сложение податных недоимок. Но в Семиречье сложение недоимок и выдача обязательных узаконенных пособий не применялись. В отчёте за 1883 г. губернатор области писал: «Накопление недоимок и неимение средств на прокормление при переселении, во многих случаях, указывают на дурное хозяйство на прежнем месте жительства и не обещают в таком переселенце хорошего хозяина на новом месте водворения. Для верного успеха русской колонизации края необходим хозяйственный состав колонистов». [РГИА, ф. 1263, оп. 1, д. 4406, л. 365].

Так что, в основе политики привлечения в край хозяйственных переселенцев были экономические, а не политические причины. О наделении землёй и льготах в первые годы освоения края уже рассказывалось. В дальнейшем норма надела неоднократно уменьшалась: в 1876 г. до 17, а в 1883 – до 10 десятин. Сроки освобождения от податей и повинностей также сократились до 3-х лет, и в последующие три года переселенцы облагались налогами в половинном размере.

С увеличением населения появилась возможность освобождать поселенцев на три года от выполнения натуральных повинностей, давая им возможность обустроиться: построить дом, подворье и другие хозяйственные дела. Даже при переложной системе земледелия, при получаемых урожаях на душу хватало 4-5 десятин пашни, поэтому первоначально наделы использовались не полностью. При образовании области в её штатах управления не было землемеров. Земли для переселенцев отводились уездными начальниками в, так называемые, временные наделы, как правило, без съёмок на планы, без точного указания границ на местности и без составления актов об отводе земель.

Впоследствии на большей части земель, временно находящихся в пользовании крестьян, военными топографами были произведены съёмки, но официальных отводов по-прежнему не было. Поэтому между моментом прибытия переселенцев в какую-нибудь местность и моментом прибытия межевщика для отвода земли, как правило, проходило некоторое время. Так, у Аксуйского пикета первые переселенцы поселились в 1866 г., а межевание надела было выполнено только в 1871 г. Распоряжение губернатора Семиреченской области «О поземельных наделах в текущем году» от 10.04.1871 г. гласило:

«Согласно плану топографических работ предложено в текущем году произвести во вверенной мне области следующие работы: … 2) В Токмакском уезде: производство наделов для поселений Токмакского (150 семей), Беловодского (Аксу), Аламединского и Карабулакского (12 семей). Начальнику 6-го съёмочного отделения корпуса военных топографов прапорщику Васильеву производство работ начать с Верненского и Токмакского уездов. Командировать топографов для производства работ прежде других наделов для поселений Аламединского, Токмакского, Беловодского, Узун-Агачского и Чиликского». [(189), №16 от 17.04.1871].

Это распоряжение наглядный пример того, как пока до чиновника доходило сведение о прибытии переселенцев, пока землемер выберется приехать к ним из Верного, переселенцы за это время уже успевали кое-как обустроиться и часто уже вспахать землю. В таких случаях «приходилось думать, – как писали чиновники, – не об образовании участков, а об ограничении тех земель, которые новосёлы желали получить в своё пользование». Но иногда и сами чиновники безответственно относились к отмежеванию.

«Приедет, – говорили переселенцы, – землемер, воткнёт шест с пучком травы-ковыли, да и скажет: «Селись здесь, ребята», тем и покончит». В результате такого положения среди первых переселенцев бытовали поговорки: «Мерили Иван да Тарас, да верёвка оборвалась. Мерила бабка клюкой, да махнула рукой». Но не надо думать, что в этом вопросе царили полное беззаконие и своеволие, а в работах советского периода постоянно говорилось о захвате земель, в работах же постсоветских публицистов даже делается упор на это.

Вспомним само начало крестьянской колонизации. 1861 г. В Семиречье прибыло 242 семьи. Казалось бы, всё просто: выбирай участок, захватывай землю и селись. Но ещё не были разработаны законы, положения и инструкции о порядке наделения землёй переселенцев. Поэтому все эти прибывшие переселенцы были зачислены в мещане города Верного. Часть из них занялась различными промыслами, а те, кто все же занялся хлебопашеством, арендовали себе землю у казаков и казахов.

Земли у киргизов изымались по согласованию с волостным собранием соответствующей киргизской волости, владеющей этими землями. После образования в 1905 г. Переселенческого управления и проведения им статистико-экономических исследований были установлены нормы землепользования для кочевников. Для Пишпекского уезда они определялись от 40-а десятин на одну кибитку (предгорная зона Чуйской долины, в том числе Багишевская и Джамансартовская волости, с. Беловодское) до 82-х (Кукрековская, Дулатовская и Сейкимовская волости в низовьях реки Чу). [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 911, л. 69 и 70].

При изъятии зимовок владельцам выплачивалась компенсация. Более подробно о «захвате земель» будет рассказано далее в очерке «Восстание 1916 г. в Пишпекском уезде» в разделе «Опровержение утверждений о самовольном захвате киргизских земель переселенцами». В 1875 г. Туркестанский генерал-губернатор, в целях защиты киргизов, разрешил Семиреченскому губернатору издать временные правила, по которым:

«Киргизам при их перекочёвках разрешено травить своим скотом все незапаханные, незасеянные и незагороженные места, кому бы они ни принадлежали, за исключением только лугов (покосов – Б. М.) и останавливаться на зиму на всех уже сжатых полях, не спрашивая на то согласия владельцев. Древесные же насаждения и озимые посевы должны обозначаться их собственниками видимыми знаками». [(257), стр. 47]. Понятно, что эти ограничивающие требования киргизами, из-за их традиционного понимания общности земли, не выполнялись, даже если эти земли обозначались видимыми знаками.

А ограждение посевов, конечно, выполнить было невозможно. При таких различных традициях на земельную собственность возникали столкновения. Циркуляр губернатора Семиреченской области от 28.02.1877 г. «О мерах к прекращению потрав со стороны киргиз» гласил: «Жители русских поселений часто обращаются ко мне с жалобами на некоторых киргизов за производимые потравы полей и запасов сена. Особенно терпят от этого жители Беловодского. Здесь дерзость некоторых киргиз простирается иногда до невероятной степени так, что от неё не избавляются даже огороды.

Вследствие этого предписываю уездным начальникам объявить киргизам, что если ими не будут прекращены потравы на полях русских поселений, то я буду вынужден виновных в потравах удалять с земель, отведённых в надел крестьянам, и отдать эти места в пользование таким кочевникам, которые дорожат спокойствием и умеют жить мирно с русскими поселенцами». [(189), №10 от 05.03.1877 г.]. К тому же, такие правила перекочёвок препятствовали развитию лесоводства и садоводства.

Поэтому в 1891 г., после вмешательства центрального правительства (комиссия сенатора Плеве), это положение было отменено и принято повое: «Установить на землях оседлых поселений и частных собственников отвод скотопрогонных дорог определённой широты для бесплатного прогона скота кочевниками при кочевании». [(257), стр. 47]. Не способствовали неограниченному занятию земель и экономические обстоятельства. При благоприятных климатических условиях на новых, неистощённых почвах переселенцы получали богатые урожаи.

При потребности хлеба 35 пудов на человека в год, обеспеченность в Пишпекском уезде на одну душу оседлого населения составляла 91 пуд [(260), стр. 91]. Из-за отсутствия железнодорожных и водных путей сообщения, транспортировка гужевым транспортом обходилась дорого. Например, доставка зерна в Сырдарьинскую область из Центральной России железной дорогой обходилась дешевле, чем из Семиречья. Хлеб некуда было девать. Рынками сбыта являлись только Мерке и Аулие-Ата, где существовали, так называемые, сартовские (узбекские) рынки, но их возможности были ограничены.

Из-за отсутствия сбыта расширение посевов не имело смысла и останавливалось где-то на 4-х десятинах. В справке о землеустройстве киргизов Сукулукской волости сообщалось, что при поселении крестьян в 80-х годах XIX в. выделялось по 10 десятин на душу. «Но жизнь показала, что этот надел велик и даже обременителен. В первое время крестьяне, с одной стороны, ходатайствовали об отрезках (чтобы не платить лишний земельный налог – Б. М.), а с другой стороны – охотно принимали на свои наделы новых переселенцев.

Так, в селе Ново-Троицком Пишпекского уезда на 200 надельных душ приняли 91 душу, т. е. крестьяне добровольно понизили свой душевой надел почти наполовину. «Ныне (1910 г. – Б. М.) их надел является только 3-ём десятинам удобной земли на душу. Но, однако, их благосостояние вполне удовлетворительное». [РГИА, ф. 391, оп. 11, д. 2, л. 7]. Следует отметить, что «удовлетворительное» за счёт аренды земли у киргизов.

Поэтому крупных земельных владений, южноамериканских латифундий не было, но вот количество скота на одно хозяйство продолжало расти. По данным 1883 г. в селе Беловодском число душ мужского пола, планируемых к поселению – 530, фактически зачисленных – 441 и непричисленных – 6. Количество удобной земли, подлежащей  в надел на планируемое количество душ – 5300 десятин. Количество действительно находящейся в пользовании 5318 десятин удобной и 799 десятин неудобной земли. [РГИА, ф. 1291, оп. 82, д. 42, л. 14].

Неудобными землями считались: занятые дорогами, улицами, кладбищами, водами (реки и озёра), крутизнами оврагов и ущелий. А также пространства естественно неудобные: пески, солонцы, болота каменистые утёсы и земли, покрытые сплошным слоем камней или гальки, обработка которых невозможна. К отводу окончательных наделов, с выдачей владенных записей, приступили в 1885 г. и к концу 1889 г. почти все селения области (26 из 31) получили наделы и владенные записи. [(257), стр. 107].

Однако со временем положение меняется. П. И. Соколов, проводивший обследование проектируемой трассы Туркестано-Сибирской железной дороги, в 1908 г. о беловодчанах писал: «Их наделы окружены тесным кольцом земель, принадлежащих киргизам, которые, как и во всём Семиречье, являются главными владельцами в буквальном смысле, несмотря на закон, предоставляющий им землю «во временное пользование». Беловодцам нарезан надел на 500 душ, теперь у них 1060, вследствие чего они арендуют землю у киргизов по 6-7 рублей за десятину». [(260), стр. 71].

Так как большинство переселенцев было из южных губерний, то общинное землепользование было южнорусского типа. Усадебные земли находились в подворно-наследственном пользовании, поэтому ими распоряжались свободно: передавали по наследству, продавали, сдавали в аренду. Пользование пахотными землями было непостоянным. Над ними постоянно висела угроза нового передела, если того пожелает большинство членов общества или назреет необходимость в связи с увеличением членов общины. Первоначально переделы были через 10 лет.

Постепенно, с увеличением числа членов общины сроки переделов сокращались. В начале XX в. они были 5 лет, и уже ставился вопрос о сокращении до 3-х лет. [РГИА, ф. 391, оп. 8, д. 6, л. 2]. Переделы были трёх типов: подворный, на мужскую душу и по едокам. Администрация предпочитала второй способ. Дело в том, что при распределении земли на количество дворов, хозяйства, имеющие «подростков» (сыновей, желающих обзавестись семьёй), настойчиво обращались к администрации с просьбами и требованиями о дополнительном выделении земли для «подростков».

Какой тип переделов практиковался в Беловодском, мне не известно. Но что интересно, Беловодское сельское правление 21.11.1912 г. постановило: «примакам (муж, вступивший в семью, в хозяйство жены – Б. М.) надельной и усадебной земли без общественного договора не отводить». Понятно только, что это отсутствие постоянности владения землёй являлось одной из причин, тормозящих прогресс землепользования: невыгодны были серьёзные улучшения земли, если её владелец знал, что он не будет в будущем постоянно пользоваться отдачей своих трудов и затрат.

Сенокосные угодья делились ежегодно перед сенокосом «по наличному числу душ», по едокам. Для охраны покосов от выпаса скота назначались два объездчика. В Чуйской долине надельная земля делилась, в среднем, в следующем соотношении в процентах: усадьбы – 3, пашни – 18, покосы – 4, выгоны – 75. [(305), стр. 34]. По конкретным сёлам эти показатели несколько колебались. Если первое условие – наделение землёй – ещё решалось изъятием земель у кочевников, то на второе (обзаведение на новом месте, создание условий жизнедеятельности и мелиорацию земель) у правительства денег не было.

Хотя и стремились это частично компенсировать льготами по налогам и освобождением от воинской повинности, чтобы сохранить работников в семье, но переселенцам приходилось всё создавать своим трудом. Пункт 9 «Положения об устройстве в Семиреченской области» гласил: «Переселенцам не даётся никаких денежных пособий от казны. Переселение и домообзаводство на новом месте производится на собственные средства переселенцев». Освобождение переселенцев от воинской повинности дало неожиданные последствия.

Старинное крестьянское семейное правило гласило: «Один сын для Бога (умирал при существовавшей тогда высокой детской смертности), второй – для царя (забирали в рекруты, где часто погибали), третий – для родителей (содержать в старости)». На трёх мальчиков на продолжение потомства нужно три девочки. Поэтому крестьянские семьи были многодетными, минимум шестеро детей. Путешественник писал:

«Нам приходилось слышать сетования мужского поколения на недостаток в посёлках невест, которых недостаёт подрастающим парням. Нарушение равновесия в распределении полов является результатом льготы от воинской повинности и отсутствия отхожих промыслов». [(235), стр. 130]. Проблема была не новой для Семиречья. Первоначальное переселение сибирских казаков в Семиречье проводилось по жребию, потому что ехать из лесных краев в пустынные степи добровольно желающих не было.

Семейные, если на них падал жребий, старались откупиться, нанимая за себя холостяков. Поэтому на новых местах переселенцами были в основном молодые казаки. Возникла проблема с женщинами. Указом Сената от 11.02.1865 г. (обратите внимание: это уже после отмены крепостного права) семиреченским казакам было разрешено покупать и выменивать девочек у кочевников. Их крестили, размещали в русских семьях, до 15-илетнего возраста на них выделялось хлебное и денежное довольствие.

Женихов они выбирали по своему усмотрению, но с определённым условием – только из казаков. Вот почему  известный генерал Лавр Корнилов, выходец из сибирских казаков, имел калмыцкие черты лица, так как его мать была казашка. Из-за недостатка невест свадьбы для женихов обходились дорого, потому что не за невестами давали приданное, а женихи платили откупные, так называемая, «кладка».

Один казак станицы Малой Алматинской Верненского уезда при выдаче своих дочерей замуж брал за каждую 100 руб. деньгами, два ведра водки, один пуд растительного масла и 100 яиц. Было даже предложение специально завозить из России девиц с условием, чтобы женихи кроме калыма уплачивали труды «сватов» и дорожные расходы невесты. (Акмолинские ведомости, 1876, №8). Епископ Туркестанский Александр (1878-1883 гг.) писал:
Продолжение в 6-ой части.

Категория: Мои очерки | Добавил: Борис (11.02.2018)
Просмотров: 958 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0