Главная » Статьи » Мои статьи

ПРЕДАНИЯ ЧУЙСКИХ КИРГИЗОВ.

                               РОДОСЛОВНАЯ ПЛЕМЕНИ СОЛТО.
       В результате войн 1661 – 1665 годов калмыки вытеснили из Семиречья киргиз-кайсаков в Туркестан и Ташкент, а кара-киргизов – в Фергану и на Алай. Владычество калмыков (джунгаров) продолжалось до 18-го века, когда китайцы в 1755 – 1758 годах покорили их ханство и произвели страшное избиение калмыков. После этого киргиз-кайсаки и кара-киргизы вернулись в Семиречье. При исследовании землепользования западных волостей Пишпекского уезда я записал у знатоков (карие) народных преданий несколько преданий о происхождении кара-киргиз. Все опрошенные карие согласно заявили, что их предки пришли в Чуйскую долину из Ферганы, из Андижана через Александровский (Киргизский) хребёт. Их деды и отцы кочевали, преимущественно в горах, и сначала спускались в долину для выпаса скота только многочисленными группами из-за опасения нападения киргиз-кайсаков.

  Карие, передававшие мне родословную кара-киргиз Сукулукской волости, связывают существующие родовые подразделения с именами знаменитых предков. Кара-киргзы Чуйской долины принадлежат к роду Солту. Этот род делится на две ветви: булюкпаевцы (восточная часть Чуйской долины, до Пишпека) и талкановцы (западнее Пишпека до Аулиеата). Родословная кара-киргизов начинается от знаменитого Аккеше. Последующие потомки идут в следующем порядке.
      Аккеше – Колпак – Толпак – Бердыш – Сары – Доулан. У Доулана было три сына: Адгене, Тагай и Мунгуш. От Адгене пошли роды асылбаши и акбура Сукулукской волости. У Тагая был сын Келджир, от которого пошли роды сарыбагиш и богу. У Мунгуша было два сына Койлен и Богарстан. От Богарстана был Эштек (Эстек), у которого было два сына: Шолта и Солту. От Шолта пошёл род шолта Сукулкской волости. У Солту было три сына: Кюнту, Колту и Чаа. От Кюнту пошли кунтинцы Толкановской волости, от Куту кара-киргизы Аламединской волости.
     Чаа имел восьмерых сыновей: Каракчи, Талкан, Байсеит, Бютеш, Кошой, Конгурбай, Бакэ и Бакшан. От Байсеита пошли иссыгатинские роды, а от Бютеша – булекпаевский род. У Конгурбая был сын Джамансарт, у которого был сын Тлеберды – родоначальник манапов Сукулукской волости. У Тлеберды было четыре сына: Эскожа, Канай, Чны, Карабос. От 2-ой и 3-ей жён Тлеберды имел младших (кичик) манапов: Алапай, Татыбек, Мантюбет и Джактюбет. У Эскожа был сын Джангарач.
    Мелкие родовые группы для защиты, набегов и войн объединялись в союзы. Во главе такого союза стоял какой-либо знаменитый правитель. Не всегда этот главный был старейшим в родовом отношении: главную роль играли здесь личные качества. В Солту в момент прихода русских были: у сарыбагишей Джантай и его сын Шабдан, у булюкпаевцев Корчи, а у толкановцев сначала Джангарач, а затем Байтык.
        Соколов А. О кара-киргизах. «Семиреченские областные ведомости», неофициальная часть, №53 – 58 за 1910 г.

                                               КЫЗ-МОЛА.
       Севернее села Беловодского находится урочище Кыз-Мола. Легенда об этом урочище взята из газеты «Семиреченские областные ведомости», неофициальная часть, №35 от 13.02.1911 г., перепечатанную из газеты «Туркестанские ведомости». Судя по публикации в «Туркестанских ведомостях» легенда записана в 1910 году. Напечатана была под псевдонимом «Ф. Ц-кий». Скорее всего, это пристав Беловодского участка Александр Петрович Фовицкий, занимавшийся этнографическими исследованиями. Знакомясь с легендой, читателям надо учитывать, что до середины 20-х годов XX века киргизов называли каракиргизами, а казахов – неправильно киргизами или киргиз-кайсаками.
       Это было так давно, что даже дряхлые старики слышали это от своих отцов. В повествуемое время привольной и безмятежной была жизнь. Степи были просторны, хватало места не только многочисленным табунам, но и бесчисленным стадам куланов и джейранов. Какие охоты предпринимали джигиты, какие облавы устраивали, чтобы побольше добыть диких лошадок, до мяса которых были так охочи прежние батыры! Сколько тут было погонь, крику и столкновений! Много отчаянных голов калечилось и убивалось насмерть. Но это никого не смущало, так как только война да эта охота давали возможность отличиться молодым людям и выиграть в глазах не только стариков, но и чернооких красавиц из их аулов.

       А где взять войну, когда с киргизами только что был заключён прочный мир, и главы родов не только поклялись на Коране, что будут поддерживать мирные отношения до конца жизни, но даже посватались. Киргиз-кайсацкий батыр Байбосун изъявил согласие на выдачу своей шестнадцатилетней дочери, красавицы Мюркуль, за Байджумарта, сына каракиргизского батыра Ускембая. Это было такое событие! Наконец-то, обе недавно враждовавшие стороны, утомлённые постоянными кровавыми столкновениями, помирились. Даже пастухи целые ночи спокойно спали, не боясь нападения барымтачей. Вся непоседливая и жизнерадостная молодёжь не могла спокойно сидеть и бездействовать, а потому и предпринимала охоты на куланов под руководством опытных в этом деле стариков.
    Не сиделось дома и Байджумарту. Услышав от отца о намерении женить его, он стал подумывать о своей суженой и возгорелся желанием увидеть её, во что бы то ни стало. Сговорившись с добрым товарищем детства, пылкий жених переправился на правый берег реки Чу и, рассказывая встречным, что разыскивает потерявшегося иноходца, доехал до аула Байбосуна. Как и в наше время, прежние женщины и девушки не скрывались от мужчин, и скоро Байджумарт увидел свою суженную. Увидел и смутился. Будучи сам юношей-красавцем, сыном первого батыра, уж он ли не привык к взглядам чёрных глаз, но эти глаза его точно прожгли. Стоит Байджумарт и смотрит на Мюркуль, а красавица, быстро взглянув на него и пронзив насквозь жгучей искрой, отвернулась и стала смотреть вдаль.
       Затем, постояв немного, снова повернулась к нему и на этот раз остановила на нём более продолжительный взгляд. Юноша немного успокоился и спросил девушку: «Верно ли направил Аллах копыта моего коня к юрте батыра Байбосуна? – Велик Аллах, – отвечала красавица, – верующий в него всегда найдёт дорогу к добрым людям, если чисты его намерения». Молодые люди разговорились, и Байджумарт начал было свою басню о потерявшемся скакуне, но в это время подъехали почётные гости и прервали беседу молодых людей. Девушка бросилась в юрту навести порядок, разослать текметы и разложить подушки, а Байджумарт вынужден был отправиться восвояси.
      Только через месяц после этого собрался старый Ускембай везти «тарту» (подарки) своему свату. По обычаю, с ним должен был ехать и его сын-жених. Нечего и говорить, как обрадовалась невеста, когда увидела в женихе уже знакомого и понравившегося ей юношу. Так как родители жениха и невесты были люди богатые, то решено было через неделю везти молодую к жениху, где и должен был совершиться обряд бракосочетания. Ещё за три дня до выезда невесты около юрт Байбосуна были врыты колья, и на протянутых через них арканы было вывешено всё приданое невесты.
      Чего тут только не было: халаты, кошмы, ковры, текметы, потники, сёдла, отрезы шёлковых материй, лисьи и волчьи меха, целые вязки шкурок куниц и много другого добра. Тут же стояла заранее изготовленная, специально для невесты, юрта из белой кошмы с резными и выкрашенными ууками и кереге. Чангарак был под стать остальному убранству. В юрте были сложены казаны, кунганы, чайники, чашки, блюда и даже два самовара, кода-то привезённые из Оренбурга. Приданное было полное и завидное. Целыми толпами приезжали родственники и знакомые, осматривали приданное, плотно наедались конины и баранины, напивались кумысу и айрану и уезжали. Целые дни шла сутолока.
      В ауле Ускембая так же шли оживлённые приготовления к принятию невесты. Множество родни уже два дня гостили у щедрого хозяина и с нетерпением ожидали молодой, которая, по обычаю, должна была одарить их подарками.
      В назначенный день длинный караван направился из урочища Кербулак к реке Чу. Путешествие было весёлое; погода была тёплая, ясная; майское солнышко не утомляло путников. На переправе Тас-Уткуль сделали привал. На другой день, когда радостно настроенный караван приближался к слиянию рек Аксу и Сукулук, рано утром, спутники невесты заспорили о быстроте своих иноходцев. Недолго шёл спор. Нагайки щёлкнули по бокам резвых коней, и несколько удальцов пустились по ровной степи. Иноходец, бывший под невестой, тоже, было, рванулся, но девушка его ловко сдержала. Дав отъехать наездникам некоторое расстояние, она отдала повод своему скакуну, славившемуся своим быстрым бегом на всю орду и скоро не только догнала, но и опередила споривших.
     В это время в стороне выскочил из-за бугра джейран. Молодёжь бросилась его преследовать, а счастливая красавица мчалась и мчалась на своём неутомимом коне к намеченной заранее горке. Отрадно мчатся на иноходце по ровной степи! Утренняя прохлада не смаривает коня, не утомляет всадника. Домчалась Мюркуль до горки, остановилась и глянула назад. Молодёжь скрылась из глаз в погоне за джейраном, а караван остался так далеко, что ранее часа нечего было ожидать его прибытия. Девушка спешилась с коня и, привязав его за переднюю ногу чумбуром, пустила на траву.
      В это время с противоположной стороны показались три всадника. Обрадовалась невеста, думая, что это скачет её нетерпеливый жених. Но ёкнуло её сердце, когда она узнала в переднем всаднике ненавистного ей Байсена, который уже давно домогался её взаимности. Махнул рукой Байсен своим попутчикам, которые не замедлили удалиться к реке Аксу, а не знающий жалости и стыда Байсен обесчестил чужую невесту.
       Не перенесло гордое сердце красавицы, рванулась она изо всех сил и … Когда подъехали спутники, они увидели бездыханное сердце невесты, страдание на её лице и ещё не высохшие слёзы на щеках красавицы. Безвременно скончавшуюся Мюркуль похоронили тут же, на месте её кончины. А горка, свидетельница её несчастья и кончины, с того момента носит название Кыз-Мола – могила девушки.
                        Словарь киргизских терминов статьи.
Айран - кисломолочный напиток, разновидность кефира у тюркских народов.
Аул (айил, аил) - поселение (в прошлом кочевое, ныне оседлое), стойбище, община у тюркских народов. Впоследствии административная единица.
Барымта - угон скота у обидчика или его близкого родственника, экономическое наказание, месть, впоследствии превратившееся в грабёж.
Батыр - человек, обладающий силой и ловкостью, отвагой и удалью, мужеством и смекалкой, выдающийся воин. Это звание приобреталось личными подвигами в военных походах и не было наследственным. Распространённый персонаж в фольклоре казахов и киргизов.
Джейран - газель (степная антилопа) с лироизогнутыми рогами. Распространён в пустынных и полупустынных районах Передней, Средней и Центральной Азии.
Джигит - по-тюркски "молодой парень, юноша, молодец". Наездник, отличающийся искусством управлять конём и владеть оружием.
Казан - чугунный котёл с полукруглым дном для приготовления пищи.
Кереге - боковая деревянная решётка цилиндрической части юрты.
Кулан - вид из семейства лошадиных. Внешне напоминает осла, но имеет немало общих признаков с лошадью. Из-за этого его иначе называют азиатским ослом или полуослом. Водится в степях и полупустынях Передней, Средней и Центральной Азии.
Кумыс - кисломолочный напиток из кобыльего молока, полученный в результате молочного и спиртового брожения.
Кунган - металлический кувшин с зауженной горловиной, с носком, ручкой и крышкой.
Орда - поселение кочевников, а также лагерь, укрепление, государство и союз у кочевых племён.
Текмет - войлочный ковёр с цветным узором, один из главных предметов убранства юрты кочевника.
Урочище – часть местности, отличная от остальной окружающей местности рельефом (в данном случае урочище Кыз-Мола), растительностью, видом почвы, наличием источников и другое и имеющее устойчивое название у местного населения.
Уук - образующие свод юрты жерди с загнутым внизу концом, которым опираются на решётку боковых стен юрты, а вверху вставляются в специальный круг.
Чангарак - у юрты верхний обод с отверстиями, в которые вставляются верхние концы ууков.
Чумбур - повод для привязывания лошади.
Юрта - у кочевых народов Средней и Центральной Азии каркасное, сборно-разборное, переносное жилище с покрытием из войлока.

                           ГРАБЕЖИ САЯКОВ СОЛТИНЦАМИ.
      Султы и сарыбагиши, живя в соседстве с Большой ордой, с которой они постоянно находились во враждебных отношениях, закалились в барантах и привыкли к грабежу, который давал им уважение современников и славу в потомстве. Поэтому сарыбагиши и султы считаются воинственнее других родов. Саяки постоянно были в пренебрежении у других родов, потому что они, как происходящие от невольницы Тагая, не имеют права почитать себя такой же белой костью, как другие манапы. Живя в горной стране, затрудняющей сообщение, они часто подвергались нападениям султов и сарыбагишей.

       Терпя постоянно от этих братьев притеснения, они обеднели и не были так задорны, как их северные соседи. К занятию города Аулие-Ата генералом Черняевым, саяки были совершенно разорены грабежами со стороны султов и сарыбагишей. Султы набрали в плен множество саяков и обратили их в рабов. Организационная комиссия освободила множество таких рабов. Совершенно разорённые саяки вынуждены были бежать за Нарын, но сарыбагиши и там не давали им покоя, так как манап Умбет-али, спасаясь от русских, в это время также кочевал за Нарыном.
      С водворением русских в гор. Аулие-Ата генерал Черняев послал саякам приглашение вернуться на свои прежние места. Саяки с радостью пошли на Джумгал, но по дороге на них напали кокандские киргизы и ещё раз пощипали их за то, что они приняли предложение генерала Чернева. Такое бедственное положение саяков, конечно, не могло служить к возвышению духа народа. Им уже было не до ответных грабежей, и они были рады, когда их, хотя бы, не грабили. Начало этой семейной баранты следующее.
     Ранее Джанкарач, правитель султов, высватал для своего сына невесту из рода саяков, отделения Кулчугач. Манап из рода саяков, отделения Чон-чура, украл невесту сына Джанкарча. Отец невесты послал известить о том Джанкарача, предлагая ему или взять другую девушку из отделения Кулчугай, или же получить обратно калым с аибом, какой ему угодно будет назначить. Джанкарач-батыр не удовлетворился такой покорностью и послал своего сына, чтобы наказать саяков барантой. Сын Джанкарча жестоко ограбил саяков, не разбирая ни рода, ни отделения. За ним пошёл Канай и другие султы.
      Сарыбагиши тоже подали помощь султам, как своим братьям, и тоже стали грабить саяков за обиду, нанесённую Джанкарачу. Грабили каждого, кто только являлся саяком. Эти несчастные, потеряв почти весь свой скот и множество пленных, бежали за озеро Чатыр-куль, где, как мы уже рассказывали, с Умбет-али. До начала баранты кулчугачей было до 2.500 юрт, а курманходжей – более 3.000 юрт. Бежало за Нарын курманходжей 200 кибиток и кулчугачей – около 150 кибиток. Все остальные были убиты или взяты в плен. Теперь, после освобождения русскими пленных, саяков в обоих отделениях считается до 2.500 кибиток.
Загряжский Г. С. Кара-киргизы. «Туркестанские ведомости» №41 – 45 за 1874 г.

                                  СУЛТАН КЕНЕСАРЫ КАСЫМОВ
                          в борьбе с каракиргизами (1845 – 1847 гг.).
       Воспоминания Калагула Алибекова, записанные в 1899 году. К. Алибеков один из участников борьбы каракиргиз с ) Касымовым. Ему в настоящее время 85 лет. Рассказ касается борьбы Касымова с каракиргизами, которых он пытался подчинить себе после ряда неудач в борьбе с русскими. Как известно, эта его борьба с каракиргизами закончилась для него полным поражением и гибелью. О его гибели мы имеем лишь рассказ сына Кенисары – Ахмета Кенисарина. В рассказах Ахмета Кенисарина и Калагулы Алибекова есть некоторые разногласия, так как каждый из них описывает события со своей точки зрения. Однако, рассказ Алибекова большими подробностями и последовательностью.

      Особенно подробно он останавливается на последних днях жизни Кенисары, подробности о смерти которого до сих пор оставались неизвестными. Кроме того, Алибеков не останавливает внимание читателя на описании геройских подвигов того или другого батыра, как это делает А. Кенесарин по отношению к своему дяде султану Нурузбаю, а даёт общую картину борьбы и общий ход событий. В правдивости рассказа вряд ли можно сомневаться: К. Алибеков не скрывает хитростей и предательства каракиргизских манапов и не умалчивает о тех жестокостях, которые были совершены каракиргизами над пленным Кенисары. Эта правдивость предаёт особую цену рассказу. (Примечание редакции. «Русский Туркестан»). 
     В начале весны 1845 года каракиргизы, кочевавшие в пределах нынешнего Пишпекского уезда, узнали, что султан Кенисары Касымов, одно имя которого приводило всех в ужас, двинул на них пятитысячное войско, вооружённое фитильными ружьями, саблями, пиками, айболтами и несколькими пушками. Вступив в пределы нынешнего Пишпекского уезда, Кенисары расположил своё войско на правом берегу реки Чу, в местности Курган-Арал (сухой остров), находящийся в 15-и верстах ниже существующей в настоящее время Константиновской станции. Каракиргизы застигнутые врасплох, не смогли скоро собраться и дать отпор войску султана и поэтому решили: не вступать с Кенисары в решительный бой, а затянуть дело переговорами, насколько это будет возможно.
       С этой целью каракиргизы послали к Кенисары двух киргизов: Джантая Карабекова и Джангарача Ишходжина, которым было поручено заявить Кенесары, что каракиргизы без боя согласны исполнить все его требования. В знак полной покорности посланцы привезли подарки, состоявшие из нескольких хороших лошадей и одной красивой девушки в дорогом наряде. Кенисары принял подарки, но задержал посланных Карабекова и Ишходжина. Одними подарками Кенесары не удовольствовался. Он объявил посланцам, что намерен жестоко наказать каракиргиз Тынаевского и Булекпаевского родов, за то, что они украли у него табун чубарых лошадей (любимая масть султана).
     Одного из сопровождавших пленных Кенесары приказал заковать в цепи и оставить у себя в стане, а другого взял с собою проводником, для указания пути к кочёвкам тынаевцев и булекпаевцев. Проводник происходил из рода булекпевцев, а потому, желая спасти свой род от мести Кенисары, направил войско султана на тынаевцев. Нападение было совершено ночью, когда все спали. Тынаевцы потерпели поражение, потеряв убитыми и ранеными более трёхсот человек. С наступлением следующего дня к тынаевцам прибыло много каракиргиз из разных родов, и, кроме того, бек Пишпекской крепости в подкрепление каракиргизам прислал человек 200 сартов.
     Благодаря этому, к полудню каракиргизы настолько усилились, что смело вступили в бой с войском Кенисары. От дружно натиска войско султана обратилось в бегство. Сначала оно направилось по той дороге, по которой пришло. Но булекпаевцы загородили им этот путь, и Кенесары с войском пришлось идти к речке Карасук, переправа через которую была возможна только в известных местах, так как берега речки болотистые, а дно илистое и вязкое. Не подозревая этой опасности, преследуемые бросились в Карасук, где многие из них и погибли.
       Спаслись не более пятисот человек, в том числе и Кенисары. Воины, стоявшие в Карасуке перебрасывали султана с одной лошади на другую. К довершению бедствия, вечером того же дня наступил такой страшный холод, что очень многие киргизы замёрзли за неимением тёплой одежды. Потеряв почти всё своё войско, Кенесары был вынужден возвратиться обратно. Доставшаяся победителям добыча было поделена поровну между предводителями каракиргиз. Две пушки, отбитые у Кенисары, были отправлены беку Пишпекской крепости за оказанную им помощь.
       На следующий год Кенесары, желая восстановить в глазах киргиз свой прежний авторитет, собрал более 20-и тысяч киргиз и направился с ними сначала на каракиргиз Аулиеатинского уезда. Разбив их султан двинулся на каракиргиз Пишпекского уезда. Последние дали знать об этом манапу Урману, который кочевал в это время со своими родичами около озера Иссык-Куля. В ожидании Урмана, каракиргизы не вступили в открытый бой с Кенисары. Сознавая, что это будет им не под силу, они пустились на хитрость: стали постепенно отступать, вступая лишь в небольшие стычки с киргизами.
     Увлёкшись небольшими победами, Кенесары очутился в местности, на которой в настоящее время расположено село Большой Токмак, в 40-а верстах от Боомского ущелья. Своё войско Кенесары расположил на правом берегу Чу, в местности Май-Тюбе, в 6-и верстах от Токмака. Река чу близ Токмака не имеет одного постоянного русла, а делится на несколько рукавов. Этим обстоятельством воспользовались каракиргизы: они всю воду реки Чу отвели к левому берегу и лишили неприятеля воды. В таком критическом положении войско Кенесары оставалось трое суток. На четвёртый день пришло известие, что Урман с большим и хорошо вооружённым войском уже вышел из Боомского ущелья и спешит на помощь.
     Раздавшийся вскоре трубный звук, извещавший о приближении войска Урмана, сильно поразил Кенисары и его войско. Кенесары знал, что Урман имеет громадное влияние среди каракиргиз, а потому вступать в битву с таким популярным манапом, было весьма рискованно. Между тем, Урман объявил всем приближённым каракиргизам, что он переловит всё войско Кенисары и отдаст его в их распоряжение. Слова Урмана были переданы Кенесары. Последний, понимая, что Урман приведёт в исполнение свою угрозу, не дожидаясь утра, бросил изнурённый скот и всё то, что мешало в пути, двинулся вниз по течению реки Чу.
      Каракиргизам досталась хорошая добыча: несколько тысяч голов разного скота, более тысячи фитильных ружей и прекрасная шёлковая палатка, принадлежащая Кенесары. В ней было найдено несколько дорогих ковров и одно хорошо отделанное ружьё, из которого, по объяснению пленных киргиз, стрелял сам Кенесары. Это ружьё было отдано манапу Джантаю Карабекову, и оно хранилось в семействе Карабековых до взятия русскими войсками крепости Пишпек. (Поздравляя начальника отряда полковника Колпаковского со взятием Пишпека, сын Джантая Мулла Мурза подарил это ружьё, как исторический памятник, Колпаковскому. Впоследствии это ружьё султана Кенесары выставлялось на Всероссийской Нижегородской выставке, в отделе Степного генерал-губернатора в числе других древних предметов. Примечание редакции.)
      Но Урман не удовлетворился только добычей и приказал поймать самого Кенесары. Каракиргизы погнались за остатками войска султана и в ущелье Алмалы захватили отряд киргиз, среди которых был и сам Кенесары. Каракиргизы обезоружили султана и затем связанным повели его к Урману, который приказал отдать Кенесары в распоряжение манапа Джантая Карабекова. Джантай, желая убедиться, действительно ли задержанный есть Кенесары, послал к задержанному почётного киргиза Худайбергена. Худайберген, зайдя в юрту и увидев, что задержанный действительно Кенесары, упал перед ним ниц и после обычных приветствий предложил Кенесары: не согласится ли он подарить Джантаю табун чубарых лошадей, девушку из влиятельного рода и разных драгоценностей рода.
        Кенесары на всё был согласен, но только с одним условием, чтобы это предложение было сделано ему лично Джантаем. В противном случае он не желает ронять своего достоинства в глазах своего народа. Джантай сам не поехал к Кенесары потому, что если бы Кенесары удалось бы встретиться с Джантаем, то последний, по обычаю, должен был бы избавить Кенесары от смерти. Лично Джантай не желал смерти Кенесары. Для него гораздо выгоднее было получить за Кенесары богатый выкуп. Но тынаевцы, которым Кенисары в 1845 году нанёс большое поражение, требовали его смерти.
      Кенесары был оставлен пленником и около недели жил в юрте киргиза Джолба. На совете манапов было решено отдать Кенесары манапу Ходжамбеку Таштамбекову, у которого во время сражения было убито два брата. Ходжамбек, желая отомстить за кровь своих братьев, стал мучить Кенесары. Сначала отрезал ему нос, затем вырвал правый ус и, наконец, после такого истязания убил его. У убитого Кенесары отрезали голову, которую вместе с носом положили в распоротый живот.
        Вскоре после смерти Кенесары в Чуйскую долину приехали киргизы Копальского округа и напали на табун лошадей манапа Тюрегельды, одного из главных участников в битве с Кенесары. Тюрегельды погнался за ворами, но был ими задержан и у везён в Копальский округ. Желая выручить Тюрегельды, Джантай отправил послов к верненским влиятельным киргизам Сыпатаю и Рустему, прося их оказать своё содействие к возвращению Тюрегельды. Но Сыпатай и Рустем заявили, что они ему помочь в этом случае не могут, так как копальские киргизы находятся под властью русского правительства, и посоветовали Джантаю послать русским голову Кенесары, за которую в своё время была обещана большая награда. Джантай так и сделал: вырыл голову Кенисары и отправил её к Сыпатаю и Рустему. (Неужели сами казахи передали голову Кенесары русским? – Б. М.) Кроме этого Джантай обещал за каждую кость Тюрегельды по одному пленному, которых у него осталось после поражения Кенесары.
       Известие о поимке и убийстве Кенесары, дошло до генерал-губернатора князя Горчакова, который через своих посланцев, киргиза Чончара и переводчиков Бектаира и Алима, пригласил лавных победителей, Урмана, Джантая и Джангарача, приехать к нему в Копал за получением награды. Приглашённые сами не поехали, а послали вместо себя: Урман своего сына Умбет-Али, Джантай почётного киргиза Клагула Алибекова, Джангарач – Джуламтуша. Генерал-губернатор пожелал узнать, кто именно из трёх предводителей задержал Кенесары. Приехавшие заспорили. Каждый из них хотел честь поимки Кенесары приписать своему манапу. Тогда посланный от Джантая Калагул, предложил им объяснить, что было сделано с головой Кенесары при его казни. Урман и Джангарач, действительно, не принимали никакого участия в поимке и казни Кенесары, а потому их посланные не смогли ничего ответить на предложенный Калагулом вопрос. Калагул, в свою очередь, заявил, что у Кенесары отрезан нос и вырван правый ус. Что и подтвердилось при осмотре головы султана.
       Калагул, доказавший, что его патрон пленил Кенесары, был награждён князем Горчаковым серебряной медалью со свидетельством следующего содержания: «Почётному киргизу Калагулу Алибекову. Желая наградить отличную храбрость и примерное усердие, оказанное Вами в деле против мятежника Кенесары Касымова, я, по Высочайше предоставленной мне Его Императорским Величеством власти, препровождаю при сём Вам серебряную медаль для ношения на шее на Георгиевской ленте. Остаюсь вполне уверенным, что Вы достойно оцените столь высокую награду и верностью своей и преданностью к Священной Особе Государя Императора заслужите внимание Правительства.
    «Генерал-губернатор Тобольский и Томский, Главный Начальник сибирских киргизов, командир Отдельного Сибирского корпуса генерал от инфантерии князь Горчаков. Июля 15 дня 1847 года. Г. Омск». «Русский Туркестан», №2 за 1900 г.

                                             БАЙТИК-БАТЫР.
                    (Рассказ из кара-киргизской жизни в 1867 году).
       О кара-киргизах написано пока ещё очень немного. Однако этот народ, обитающий на реке Чу, в горах по верховьям Сыра и вокруг озера Иссык-Куль, стоит внимания. Ещё очень недавно это был враг русских, труднее всего примирявшийся с новыми прядками, вводимыми в его среде. Один из подобных эпизодов, случившийся в 1867 году, может служить характеристикой наклонностей этого народа и, отчасти, пополнить недостаток сведений о кара-киргизах – белоколпачниках, как они сами себя называют.

       Кара-киргизский манап (объяснение киргизских слов сотрите в конце очерка – Б. М.) рода Султ (правильно Солто – Б. М.) Байтик Канаев, приёмный сын манапа Каная, известный наездник и батыр, т. е. богатырь. Ещё во времена владычества Кокана он пользовался в дикокаменной орде большим влиянием, приобретённым частью прежними наездами на соседей-киргизов (казахов – Б. М.) и даже на соседние оседлые сартовские укрепления; частью же вниманию к нему русского начальства, начиная с генерала Черняева, к которому Байтик, первый из кара-киргизских манапов, явился со своими джигитами и предложением услуг. (Вернее, начиная с генерала А. Г. Колпаковского. – Б. М.).
     Байтик был пожалован офицерским чином, медалями, почётными халатами и в январе 1867 года, в числе других представителей среднеазиатских народностей, был депутатом к Высочайшему двору от кара-киргизов. Во время этой поездки Байтик был Высочайше награждён орденом св. Станислава 3-ей ст. и перстнем с бриллиантами. И без того всегда гордый как с подведомственными ему манапами рода Султ, так и с другими манапами кара-киргизских родов, Байтик по возвращении из Петербурга стал ещё более гордиться своим значением. Он даже требовал с некоторых манапов баранов на том основании, что он в Петербурге был представителем от всех кара-киргизов, а, следовательно, расходы на поездку должны были, по его мнению, пасть на всех одинаково. Всё это было выяснено показаниями манапов и киргизов. Но требования Байтика, всё-таки, не удовлетворил никто, ожидая по этому предмету особых распоряжений русского начальства, которых, конечно, не последовало.
    Простой народ (по-киргизски букара) привязан к своим манапам крепче, нежели киргизы (казахи – Б. М.) других орд к своим султанам. Кара-киргизы называют себя рабами манапов, сопровождают их в наездах и умирают за них в барантах и драках. Поэтому влияние Байтика, отразившееся на манапах, благодаря отличиям Байтика перед русской властью, не могло не отразиться и на простом народе. И это его влияние, вместе с отдалённостью кочевок кара-киргиз от центра управления краем, вместе с самоуверенностью Байтика и дикой простотой подвластного ему народа, доселе плохо знакомого с русскими, было причиной тех беспорядков между кара-киргизами, о которых я хочу рассказать.
       Манап рода Саяк – Джусуп, подвластный манапу Рыскулбеку, управлял сотней кибиток кара-киргизов отделения Токмак. По недоразумениям, возникшим между ним и Рыскулбеком, он обратился к тогдашнему Управляющему населением левого фланга (Ново-Кокандской военной линии – Б. М.) с жалобой на, будто бы, притеснения Рыскулбека и с просьбой отделить его с подчинёнными ему киргизами от рода Саяк и позволить ему кочевать особо. Вместе с этим пожеланием он обратился и к Байтику, прося его содействия как влиятельного среди кара-киргизов манапа. Тем более что одна из четырёх жён Байтика была родом из отделения Токмак. Это обстоятельство, в силу старого обычая, свойственного кочевникам, поставило Байтика в близкие родственные отношения к целому роду, состоящему из сотни кибиток.
       Байтик принял участие в положении своих родственников, и когда они вместе с Джусупом в числе ни то 100, ни то 200 человек бежали из аула Рыскулбека и явились в аул Байтика, то он кормил их за свой счёт. По словам Байтика, он письмом попросил Рыскулбека помириться с Джусупом и обратился к Управляющему населением разрешить ему, Байтику, принять участие в этом деле. Подробные сведения об этих разногласиях были, в своё время, достаточно выяснены. Оказалось, что ни Рыскулбек, ни Управляющий населением писем от Байтика не получали. Между тем, и Джусуп, ездивший к Управляющему населением с жалобой на Рыскулбека, возвратился в аул Байтика, не окончив дела.
        Управляющего населением Джусуп видел только на его пути следования в Верный. Управляющий населением объявил Джусупу, что, возвратясь из Верного, он пригласит манапов и разберёт его недоразумения с Рыскулбеком. Но вместо того, чтобы терпеливо подождать, Джусуп, по свойственной всем кара-киргизам страсти к наездам грабежам, не вернулся в свой аул, кочевавший вместе с аулами Рыскулбека. Он остался со своими джигитами в ауле Байтика и, конечно, не совсем равнодушно переносил отсутствие своей семьи и скота. Неравнодушно смотрел на это и Байтик, вмешательство которого в разногласия, Рыскулбек, не менее влиятельный манап среди саяков, решительно отверг.
       Из аула Байтика Джусуп, по народному прозванию «Кырк-джигит» (40 молодцев, руководитель шайки) сделал наезд на аулы Рыскулбека и ночью угнал у него 400 лошадей. Это было 5-го июля 1867 года на реке Сусамыр, в урочище Алабель. Рыскулбек, избегая новых столкновений, откочевал со своими аулами на Талас. Узнав о том, Байтик в тот же день собрал подведомственных ему манапов с 300-и джигитами и поехал, будто бы, мирить Рыскулбека и Джусупа. По словам Байтика, он не имел дурных намерений. Но его слова противоречат всем дальнейшим обстоятельствам. Так, например, его люди были вооружены, и хвосты у лошадей, по старому обычаю кара-киргизских наездников, были перетянуты посредине – обычай кочевых племён, когда они идут войной друг на друга.
     Ничтожное, вроде бы, обстоятельство явилось фактом, положившим начало всем последующим беспорядкам. В урочище Тышкан аулы Рыскулбека, придя на становище после полудня, и расположившись на ночлег, были атакованы партией Байтика. Вооружение джигитов и перетянутые хвосты их лошадей сразу выдали намерение толпы, приближавшейся ущельем. Поэтому джигиты Рыскулбека встретили нападавших камнями, сбрасываемыми с утёсов. Этим они хотели остановить наступавших. Неясно, кто первый открыл огонь. По объяснению Рыскулбека, люди Байтика первыми начали выстрелами пробивать себе дорогу по ущелью. По словам же Байтика, во всём виноват Рыскулбек, открывший огонь по подъезжавшим. Но это обстоятельство является далеко не так важным, если по кара-киргизским обычаям, имеющим силу закона, вооружение и перетянутый хвост лошади означают врага.
       Саяки кричали нападавшим султам, чтобы они и Байтик оставили их в покое, что саяки отдельный род и в посторонних вмешательствах не нуждаются. Гордость Байтика, окружённого покорными ему манапами, ожидавшего покорности и от Рыскулбека, прежняя его слава и высокое мнение о себе после поездки в Петербург не выдержали такого оскорбительного приёма и сопротивления не менее гордого Рыскулбека. Шайка Байтика ворвалась в аул, и между юртами завязалась свалка. К ночи саяки одержали верх, и Байтик со своим султами вынужден был бежать.
        Рыскулбек бросился их преследовать и гнал по горам так, что лошади, по словам манапов, утомлённые предыдущим переходом, падали, и люди Байтика бросали их и дальше бежали пешие. Говорят, сам Байтик при этом едва ни лишился жизни, но был спасён молодым манапом рода Бореке. По словам Байтика, в этой погоне саяками у него было отбито 250 лошадей; а, по словам Рыскулбека, шайкою Байтика было брошено и подобрано саяками 65 лошадей. По объяснениям Байтика и некоторых бежавших с ним манапов, они бежали около 30-и и даже 55 вёрст. Но этого не может быть, если они действительно потеряли 250 лошадей из 300. Ночью в горах невозможно пройти пешком 50 вёрст. Да и сам урон со стороны Байтика, 5 раненых, показывает, что преследование не могло быть слишком горячим, иначе 20 пеших, да и сам Байтик, едва ли вернулись бы живыми. У Рыскулбека был убит джигит Уметкул, раненых не было.
      Кто именно убил или ранил пострадавших в этой драке, дознать было невозможно. Тем не менее, манап рода Султ Байбагиш был оговорён в убийстве Уметкула и предан суду. После этой же драки пропадает манап Джусуп, из-за которого и произошли эти беспорядки. По объяснению Байтика и некоторых манапов, Джусуп выехал из аула Байтика в числе других манапов и потом был послан Байтиком в аул Рыскулбека с известием, что Байтик намерен принять участие в их распре, и что с Джусупом был джигит Абдан. После этого ни Байтик, ни другие манапы не видели Джусупа и полагают, что Рыскулбек задержал или даже убил его.
         Абдан объявил, что, приехав с Джусупом в аул Рыскулбека, в сумерках, они нашли Рыскулбека, сидящим около юрты среди нескольких гостей. Вскоре совсем стемнело, месяца не было. Как только Джусуп объяснил Рыскулбеку причину своего приезда, как перед глазами Абдана блеснуло лезвие сабли. Что было дальше, он уже не знает. Абдана схватили, оттащили от места схватки, раздели донага, и он, только в одних чамбарах, бежал в горы, откуда на другой день пробрался к отряду Байтика. С той поры он не видел Джусупа и не знает о его участи, но полагает, что его изрубил Рыскулбек.
      Всё это показал Абдан, но его показанию нельзя верить вполне. Во-первых, потому, что дело было вечером, а возле юрты, где сидели Джусуп и Рыскулбек, не было разложено костра. Абдан сам признавался, что в темноте не видел лиц людей, сидевших с Рыскулбеком. Тем не менее, мог ли он видеть блеск обнажённой сабли. Наконец, всё это, по его словам, случилось чрез несколько часов после наступления сумерков. Но достоверно известно, что в сумерки Байтик уже напал на аул Рыскулбека, оттеснив его наблюдательный отряд, а ночью уже началось преследование в горах разбитой шайки Байтика. Других сведений о Джусупе не получено. Есть только предположения, Джусуп или убит во время драки в ауле или умер от ран в горах. Наконец, может быть, спасаясь от погони ночью в горах, он упал с утёса и расшибся.
       Вернувшись в свой аул после предприятия, окончившегося так неудачно и даже позорно для киргизского самолюбия, Байтик тотчас же стал снаряжать новую шайку, и, по словам бывших при нём манапов, собрал от 700 до 1.000 всадников. Сам Байтик отнюдь не скрывал своего намерения: вторично напасть на Рыскулбека, но при следствии объяснял это снова добрыми намерениями, желанием помириться с Рыскулбеком, который, будто бы собирался уйти в Коканские пределы. Для этого, как уверял Байтик, Рыскулбек и откочевал в урочище Кетьмень-Тюбе. На самом же деле, ещё перед походом Байтик высказывал окружавшим, что он или помирится с Рыскулбеком при посредстве Худай-Бергена (казахский родоправитель, кочевавший в районе Мерке и также бывший депутатом в Петербург), или вернёт свой стыд, т. е. отомстит за первое своё неудачное нападение.
       Между тем, Рыскулбек после первой драки, откочевал дальше в урочище Беш-Таш, а вовсе не в Кетмень-Тюбе, как оговорил его Байтик. Худай-Берген уклонился от встречи с Байтиком на Таласе и со своими аулами через Александровские горы ушёл в низовья реки Чу. Байтику ничего не оставалось делать, как вернуть свой стыд, т. е. напасть на Рыскулбека. И он напал на него и отбил множество скота и разного имущества. При этом снова с обеих сторон были убитые и раненые. Джигиты Байтика в озлоблении даже ломали и рубили юрты саяков. Полного признания в этом нападении со стороны Байтика, конечно, не было, но он уличался всеми обстоятельствами дела.
      Важным обстоятельством в этом деле является то, что Рыскулбек, как на Тышкане, так и на Беш-Таше, был один, только со своими саяками. Тогда как Байтик был окружён подвластными ему манапами рода Султ, которые также имели при себе джигитов. В схватке на Беш-Таш, кроме султинских манапов Байтик увлёк с собою приманкой грабежа и баранты манапов родов сару и кощи. По словам манапа Байбагиша, Байтик имел около себя до 4.000 джигитов. Сколько убыло в этот раз у Байтика – неизвестно; у Рыскулбека же было убито 15 человек. Аулиеатинскому начальству о беспорядках на Беш-Таше первый дал знать ограбленный Рыскулбек.
        Байтик же не только не уведомил властей, но даже долгое время, под предлогом болезни сына, уклонялся от следствия, так что следователь вынужден был взять его посредством команды под командованием сотника Г. Кучарбаева. Байтик, впрочем, не оказал никакого сопротивления этой команде, поэтому путь в Аулие-Ата проехал без конвоя, по приезду к месту следствия два дня жил на свободе. И только после допроса, уличённый на очных ставках с разными лицами, был сдан под арест в Аулиеатинскую цитадель. Между прочим, обвинениями, павшими в ту пору на Байтика, весьма важным было сообщение командира Нарынского отряда полковника Полторацкого о намерениях Байтика уйти в Коканские владения.
        Вместе с Байтиком в Аулие-Ата приехали и подали жалобу на Рыскулбека 50 токмакцев. Они обвиняли Рыскулбека в убийстве Джусупа. Но манап Рыскулбек Управляющим левого фланга Кокандской линии был аттестован хорошо во всех отношениях. На Байтика же, после его ареста жаловались даже его сородичи, а горожане, когда его вели по базару в цитадель, помня прежние наезды Байтика на Аулие-Ата, радовались и громко бранили его. Съезд киргизов, причастных к делу и просто любопытных, был необычайный, так что местные власти приняли, на всякий случай некоторые меры предосторожности.
       Но всё окончилось тихо, и враждующие стороны – саяки и султы занялись, при посредничестве Управляющего, сведением счётов по убыткам Рыскулбека. Счёты эти, благодаря тому влиянию, какое имел на население Управляющий штабс-капитан Мединский, скоро кончились к общему удовольствию. Претензия токмакцев на Рыскулбека и подозрение его в убийстве Джусупа также окончились уплатой куна скотом и очистительной присягой по народным обычаям. Арест Байтика произвёл на всех кара-киргизов сильное впечатление, так знаменитый батыр носил слишком громкое имя, страшное для всех ближних и дальних киргизских соседей.
         Однако же ещё и до ареста Байтика нашлись в степи между киргизами личности, выражавшие негодование на самоуправство батыра. Так, бий Большой орды Худай-Берген говорил в своём показании: «Поступок Байтика я не одобряю. Вместо того чтобы приблизить к нам саяков и подчинить другие, ещё не подвластные русским властям кара-киргизские роды, кочующие за Иссык-Кулем, поступки Байтика могут отвратить и тех саяков, которые уже покорились русскому правительству. Манапы саяков Диканбай и Тляука, испугавшись беспорядков, уже откочевали за Джумгал. Я всегда забочусь о том, чтобы дальние кара-киргизские роды вступили в подданство России, потому что мы теперь живём спокойно, безопасно и в довольстве».
        В свою очередь, манапы саяков Диканбай и Берке, родичи Рыскулбека, Писали Управляющему: «Уведомляем Вас, что мы, молясь Всевышнему о Вашем здоровье, находимся в совершенном спокойствии на Джумгале. Байтик, ограбив Рыскулбека, прислал к нам с реки Сусамыра 30 своих джигитов с требованием 500 баранов и соли на 30-и быках, утверждая, что он израсходовался на поездку в Петербург. Боясь его притеснений, мы дали ему соли на 7-и быках. Узнав же о прибытии отряда полковника Полторацкого, Байтик спустился с гор на Чу. Мы, молясь Богу за Белого Царя, и приняв подданство ему, а вас считая своим Начальником, просим не оставлять нас своим покровительством во всех наших просьбах и нуждах. Счастье и бедствия народа чувствительны для всех саяков, а потому мы очень сожалели об ограблении Рыскулбека, нашего родственника. Мы отомстили бы за это султам, но боимся Вашего гнева, но если будет нам позволено, то мы отплатили бы им».
    Надобно заметить, что по отдалённости и даже по неприступности своих кочёвок, что манапы Диканбай и Берке состояли тогда в подданстве России почти номинально. Но, видя общую тишину в крае, занятом русскими, они платили подать, как русские подданные. В проезд Генерал–губернатора в 1867 году через Аулие-Ата, его Высокопревосходительство объявил Байтику прощение во внимание к его прежним заслугам перед русской властью. Теперь Байтик, совершенно смиривший свой прежний гордый нрав, живёт в окрестностях Пишпека. Байтику теперь должно быть около 50-и лет. Это высокий, плечистый мужчина, с выразительными глазами, с большой чёрной бородой, со звучным голосом и важной осанкой. Он резко выделяется между других кара-киргизов. Если верить народному голосу, то отцом Байтика был какой-то сарт, а матерью – невольница известного манапа Каная, который и усыновил Байтика. Кто наблюдал и сравнивал типы здешних народностей, тот не может не признать, что между горожанами (сартами) красивых и сановитых мужчин гораздо больше нежели между кочевниками.
А. Хорошхин. «Туркестанские ведомости» №43 за 1872 г.
                 

                 Словарь киргизских слов встречающихся в очерке.
Бий – народный судья; знатный, влиятельный человек.
Букара – простой народ, «чернь».
Дикокаменные киргизы – одно из дореволюционных названий кыргызов, как племя, кочующее в дикокаменных горах.
Кун – штраф за убийство в пользу родственников убитого.
Манап – представитель киргизской феодально-родовой знати.
Сарты – так до революции называли оседлых туземных жителей Самаркандской, Сырдарьинской и Ферганской областей.
                                                        Конец.

Категория: Мои статьи | Добавил: Борис (26.12.2017)
Просмотров: 1495 | Рейтинг: 1.0/1
Всего комментариев: 0