Продолжение, начало в 1-ой части.
Русские селения Токмакского участка, подвергшиеся нападениям во время восстания, лишились 90% скота, вследствие угона его восставшими. [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д. 1182, л. 19]. В Беловодском участке на заимках были разграблены 60 хозяйств. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 34, л. 18]. В Нарынском подрайоне всего имущества лишились 185 семей. [ЦГА РКаз, ф. 19, оп. 1, д. 603, л. 38]. Пострадали селения Столыпино, Бачино, Белоцарское, Титовка и три хутора на местности Тогуз-Тороо, в которых из жителей погибло 57 человек. [Там же, л. 518]. Заведующий Нарынским подрайоном Величко сообщал:

«Село Белоцарское на Джумгале вырезано киргизами. Из посёлка осталось до 30 женщин, вернувшихся из плена и трое крестьян. Все уничтожено. … Столыпинские крестьяне вышли в Верненский уезд. Несколько семей погибло на поле близ поселка. Молитвенный дом, школа, причтовые дома сожжены, фельдшерский пункт разграблен. Весь хлеб и сено уничтожены огнем. … Мост, выстроенный через р. Кочкор сожжен. Уничтожен мост, выстроенный через р. Атбаши. …

«Возвращаться в Столыпино в настоящее время крестьяне не желают, так как ни бричек, ни сельскохозяйственных орудий крестьяне по близости селения и в селении не найдут. Крестьянские избы частью сожжены, частью разломаны (унесены двери, окна)». [Там же, л. 518-519]. Особенно пострадал Пржевальский уезд, в котором по предварительным данным Переселенческого управления погибло 1790 человек, взято в плен и пропало без вести 852 человека. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 50, л. 180].

24.09.1916 г. Семиреченский губернатор сообщил начальнику края уточнённые данные: «По подсчёту Переселенческой организации в районе Иссык-Куля сожжено 964 дома, убито 1893 человека, без вести попало 1212 человек. В эти цифры не включены старожилы, так как Переселенческая организация учитывала только переселенцев». [(43), стр. 91]. Мировой судья Пржевальского уезда Руновский в апреле 1917 г., описывая потери русского населения, сообщал: «Пржевальский уезд пострадал более всех: сожжено до 20-и селений, погибло более 3000 населения». [РГИА, ф. 1405, оп. 530, д. 1068, л. 63].

Полностью было сожжено 1300 усадеб и разграблено около тысячи. [РГИА, ф. 1276, оп. 11, д. 89, л. 282]. Почти все крестьяне остались без скота, который был у них ограблен и угнан восставшими. [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-а, л. 490]. «Семиреченские ведомости» писали: «Прискорбно положение Пржевальского уезда, где уцелел сам город и угол от селения Преображенского до Теплоключенского. Всё остальное разгромлено. Жертв много». [(160), неоф. часть, №200 от 06.09.1916 г.].

Заведующий Пржевальским оброчно-межевым районом сообщал: «Разорили уезд так, что едва ли он поправится в течение 8-10 лет. Колонизацию Иссык-кульской долины надо начинать снова». Полковник В. П. Колосовский в декабре 1916 г. в своём рапорте губернатору области сообщал: «К сожалению, поездка в Пржевальск до сих пор ещё напоминает путешествие по пустыне». [(43), стр. 102]. Газета «Семиреченская жизнь» в №9 от 19.01.1917 г. писала про Пржевальский уезд:

«Уезд разорён, он умер для жизни». Такое же разорение было и в Загорном участке. Докладывая в начале ноября губернатору Семиреченской области Алексееву о состоянии Пишпекского и Пржевальского уездов, полковник В. П. Колосовский отмечал: «Начиная от русского селения Кара-Булак Токмакского участка Пишпекского уезда вплоть до села Нарын, вся пройденная нами местность носила характер полного разрушения и, как последствие этого, совершенного запустения». Отмечая в донесении русские поселения, понятно, что Колосовский говорил о разрушении не киргизских зимовок.

В своём рапорте от 05.09.1916 г. помощник начальника Туркестанского почтового округа Бойченко писал: «На всём протяжении тракта от Токмака к Пржевальску и Нарыну все почтовые станции сожжены и приведены в груду развалин. Об участи чинов почтово-телеграфных учреждений и служащих на почтовых станциях, как в Рыбачьем, так и дальше, нет никаких сведений». [РГИА, ф. 1289, оп. 12, д. 834, л. 109]. Первоначально было сообщено, что всего по Туркестанскому краю русских было убито 2.325, пропало без вести 1.384 человека, разрушено свыше 9.000 хозяйств [(186), стр. 85].

При обсуждении в декабре 1916 г. в Государственной Думе запроса о восстании сообщалось о 1342 погибших мужчин и 1300 женщин уже не во всём Туркестанском крае, а только в одном Пржевальском уезде. [(44), стр. 150]. Последующие исследования подтвердили эти цифры. На объединённой научной сессии, посвящённой истории Средней Азии и Казахстана (Ташкент, 1955 г.) приводились цифры 2179 погибших и 1299 пропавших без вести только в Пржевальском уезде [(115), стр. 382].

Сопоставление этих данных (94 разгромленных села и ни одного нападения на воинские казармы или на административные центры управления) и цифр (потери войск в Семиречье 171 человек и около трёх с половиной тысяч пострадавших мирных жителей, без учёта раненых, только в одном Пржевальском уезде) говорит, против кого было направлено восстание. Причём, надо обратить внимание, что среди русских, в основном пострадали дети, женщины и старики, так как большинство мужчин было призвано на фронт.

Министерство земледелия определило убытки в Семиречье от восстания в следующих размерах: «При общем числе разорённых во время восстания семей (8.000), надлежало бы определить стоимость подлежащих восстановлению переселенческих построек в сумме 6.400 тысяч рублей (считая по 800 руб. на двор – норме весьма скромной). С присоединением же стоимости сожжённых 22-х церквей и молитвенных домов, 15 причтовых домов и 30 школ – общая сумма потребных средств выразилась бы в цифре около 7 млн. руб. Однако, принимая во внимание к пояснённой выше возможности, Министерство полагало бы ограничиться пока отпуском одного миллиона (1.000.000) рублей». [РГИА, ф. 565, оп. 13, д. 1631, л. 8].

Следует обратить внимание, что Министерство земледелия определяло убытки только по своему Переселенческому управлению. Здесь не учтены убытки других ведомств от разрушения мостов, телеграфных линий, почтовых отделений, волостных и сельских управлений, складов а также затраты на переброску войск и ведение боевых действий. Например, вот что сообщал Гидротехнический комитет области о своих убытках:

«Киргизы-мятежники, разрушая на своём пути всё, что попадалось под руки, уничтожили несколько гидротехнических сооружений в Пишпекском подрайоне, а также нанесли казне убыток расхищением казённого имущества в Нарынском, Пржевальском и Джаркентском подрайонах на сумму 13.385 руб. 29 коп. В канцелярии в селе Столыпинском Нарынского подрайона погибли проекты, составленные для орошения 7-и переселенческих участков стоимостью 55.000 руб. Помимо того, на изыскания для составления этих проектов было затрачено 20.215 руб.». [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 765, л. 12].

Печальный факт, были отмечены случаи, когда грабежами в брошенных сёлах, точнее мародёрством, занимались и сами русские. Заведующий водворением переселенцев в Пишпекском уезде М. М. Романов сообщал: «Считаю долгом добавить, что по отзыву массы крестьян, после успокоения киргизов, но когда еще большинство крестьян опасалось выезжать в свои поселки, некоторые из пострадавших поселков подверглись вторичному ограблению уже русским населением, главным образом старожильческих поселков или же своими односельчанами.

«Так Новороссийское пострадало от казаков станицы Самсоновской, Юрьевский – от ивановцев, краснореченских и своих же, и Орловское – от быстрорецких и белопикетских». [ЦГА РКаз, ф. 19, оп. 1, д. 603, л. 187]. О масштабе погромов во время восстания говорит и количество детей-сирот, потерявших родителей во время восстания. В постановлении заседания о положении в Пржевальском уезде от 21.11.1916 г. говорилось:

«Слушали вопрос об устройстве сирот, родители которых убиты во время мятежа. Постановили: «…3. С 1-го октября 1915 г. в Пржевальске существует приют для призрения сирот воинов, погибших на войне. Этот приют теперь расширен и вмещает в 3-х зданиях 145 человек. [(43), стр. 97]. … Приток в Пржевальск круглых сирот, потерявших родителей во время мятежа, всё ещё продолжается, а вскоре должны прибыть ещё сироты из китайских пределов и из укрепления Нарына». [(43), стр. 102].

Количество детей в Пржевальском детском приюте увеличилось почти в пять раз, кроме тех, которые были «розданы в благонадёжные семьи родственников и посторонних лиц с выдачей пособия». [ЦГВИА, ф. Главный штаб, Азиатская часть, 1917 г., д. 26, л. 18-34. (31), стр. 416]. То есть, сирот, потерявших родителей во время восстания, было больше, чем тех, у которых родители погибли на фронтах Первой мировой войны. Для их размещения пришлось использовать дома дунган, принимавших участие в восстании и бежавших в Китай.

Ещё часть детей были определены по родственникам и в благонадёжные семьи с выдачей пособия. Были и непредвиденные, необычные ситуации, например, беременность изнасилованных и побывавших в плену наложницами русских женщин. Вот что писала об этом газета «Семиреченская жизнь»: «Из числа многих наследий каракиргизского бунта общественного внимания заслуживает беременность многих русских женщин и девушек, сделавшихся жертвами киргизского насилия.

«Знакомство с пострадавшими от бунта показывает, ни одна из наших опозоренных каракиргизами женщин и девушек не может мириться с вынужденным положением. Из разговоров с этими матерями, вынашивающих ими насильственный плод, понятно, что они далеки от того, чтобы обеспечить будущее воспитание и уход за киргизскими детьми. В Пржевальске, например, некоторые из них уже обращались к местной администрации и к медицинскому персоналу с заявлениями и за советами по этому больному и острому вопросу.

«Острому потому, что изнасилованные женщины, имея мужа, крайне удручены перспективой будущей семейной жизни по возвращении с фронта их мужей. Приходилось слышать разговоры некоторых из них, что они выносят плод, а потом «доставят уездному правлению». [(206), №12 от 25.01.1917 г.]. Предлагалось создать в городе Пржевальске приют для таких детей, но в послереволюционной анархии и разрухе уже было не до этого.

Потерями русского населения был и моральный ущерб, об этом говорят письма солдат с фронта. Если до восстания темами солдатских писем были понятные описания солдатской жизни и забота о близких, то с началом восстания забота сменяется тревогой. Вот письма из Самаркандской дружины, наполненные тревогой за своих близких. Е. П. Смагиной в с. Покровское Семиреченской области: «Слышно, что у вас сильно бунтуют киргизы, и я о вас думаю каждый день и час: живы ли вы. Пишите, или, может быть, вас и в живых нет». И всё же солдаты не теряли оптимизма.

Например, письмо Е. Ф. Калюжнову в Токмак: «Очень я рад, что вы живы остались, а что разграбили – живы будем, наживём, берегите себя. У меня сердце стало не так биться, а то нам слышно было, что весь Токмак пропал». [РГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 2937, л. 51]. Письмо с Северного фронта Ф. Е. Слюсареву, Беловодское почтовое отделение: «Говорят, что у вас киргизы очень забастовали и сильно волнуются. Прошу вас, напишите всё подробно, что у вас делается, успели ли вы убрать хлеб, или бунт помешал?» [РГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 2937, л. 51об].

Письмо из Самаркандской дружины Р. Оплачкину в Пишпек: «Как стал я читать ваше письмо, меня окружили солдаты и слушали то, что я читал, и у вас не бунты, а та же война. Понесли это письмо по всей роте, и все читают. А солдаты все у нас Семиреченской области, и узнали, что всё Семиречье киргизы вырезают, то мы все взволновались, работать – руки отваливаются. Надо своему командиру доложить об этом и будем проситься, чтобы нас отправили на защиту своего Семиречья, но он нас не пускает. Хотя бы поскорее окончились у вас эти бунты». [РГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 2937, л. 52].

Нарушение почтовой и телеграфной связи имело значение не только в тактическом плане борьбы с восставшими, но и создавало дополнительную тревогу у солдат на фронте за свои семьи. Вот что писали из действующей армии А. А. Иващенкову из с. Сазановки Пржевальского уезда: «Есть слухи, что от Токмака до Пржевальского всех киргизы порезали. Мы сколько раз письма писали и телеграмму давали, но от вас никакого слуха нет. Напишите нам, живы ли вы, я от вас три месяца не получаю письма. Боже мой, какое горе, и не жил бы на белом свете – какие слухи мы слышим про вас, будто вас казнили и убивали, и сны плохие снятся. Пришлите ответ поскорей». [РГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 2937, л. 50об-51].

О жестокости подавления восстания.

При описании подавления восстания авторами обязательно употребляется определение «было жестоко подавлено». Не оправдывая действий пострадавших и озлобленных казаков и крестьян, напомню, что во все времена, во всём мире не было «милосердного» подавления восстаний против существующей власти. Восстание Спартака в Римской империи в 73-71 гг. до н. э. 6000 восставших рабов были распяты на крестах воль дороги от Рима до Капуи – город на юге Италии.

Россия XVII в., восстание под руководством Степана Разина. Казни участников этого восстания поразили современников. Некий, сохранивший анонимность англичанин видел расправу над бунтовщиками и в своей изданной брошюре сообщал: «Место сие являло зрелище ужасное и напоминало собой преддверие ада. Вокруг были возведены виселицы, и на каждой висело человек 40, а то и 50. В другом месте валялись в крови обезглавленные тела. Тут и там торчали колы с насаженными на них мятежниками, из которых немалое число были живы, и ещё слышны были их стоны».

XVIII в., Пётр I руководителю подавления восстания Булавина 1707-1708 гг. князю Юрию Долгорукову давал следующие указания: «Самому же ходить по тем городкам и деревням, которые пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков на колеса и колья, дабы тем удобнее оторвать охоту к приставанью … к воровству людей». Восстание под предводительством Емельяна Пугачёва. После подавления восстания так же начались массовые казни. В каждом городе, в каждой деревне, принимавших Пугачёва, устанавливались многочисленные виселицы для казни участников и сподвижников восстания и даже им сочувствующих. Для устрашения виселицы устанавливались на плоты и спускались по рекам в районе проходившего восстания.

Антибольшевистское Кронштадтское восстание 1921 г. (в советской историографии известное как мятеж) моряков и красноармейцев военной крепости Кронштадт, проходившее под лозунгом «Власть Советам, а не партиям!». Уже через два дня после начала восстания советские органы начали брать в заложники родственников восставших. Начиная с первого штурма 8-го марта 1921 г., начались массовые расстрелы красноармейцев, разделяющих требования восставших и отказывающихся участвовать в подавлении восстания. При заключительном штурме 16-18 марта большая часть из 26 тысяч восставших погибла от массированного артобстрела и в уличных боях, 8 тыс. ушли в Финляндию, сдавшиеся в плен 2103 человека были расстреляны.

Примеры на эту тему из мировой и отечественной истории можно продолжить. Наиболее близкий пример по времени, характеру восстаний, географии и социальным причинам – восстание сипаев в Индии в 1857-1859 гг. Сипаи – английские туземные войска в колониальной Индии. (Кстати, они использовались Англией против России в Крымской войне 1853-56 гг. Это для сопоставления с призывом инородцев на тыловые работы.)

В 1857 г. сипаи подняли восстание, которое было подавлено английскими войсками, посланными в Индию. Английские карательные отряды сжигали на своём пути деревни даже при подозрении в симпатии к повстанцам, путь этих отрядов был отмечен многочисленными виселицами. Перейдём от времён далёких к событиям восстания. Рассмотрим, например, разрушение линий связи восставшими. Ещё задолго до восстания указом Сената от 25 мая 1855 г. за нарушение телеграфных линий предусматривались строгие наказания, даже за неумышленные повреждения.

А про умышленные повреждения пункт 7 этого указа гласил: «Кто, с намерением остановить телеграфное сообщение, привести оное в замешательство или даже для изменения подаваемых сигналов, дозволит угрозы или насильственные действия против состоящих при телеграфе служителей, тот лишается всех прав и состояний и подвергается ссылке на каторжные работы в рудниках на время от 15 до 20 лет».

Пункт 10 указа гласил, что если умышленное повреждение телеграфных сообщений совершено с воздействием против лиц, обслуживающих телеграф, то виновные подвергаются лишению всех прав и смертной казни. И далее, пункт 11 уточнял: «Все виновные в повреждении телеграфа, краже вещей, принадлежащих телеграфу, или в насильственных действиях против лиц, заведующих телеграфом, осуждаются военным судом. Примечание. Виновные в совершении одного из преступлений, указанных в пунктах 1-10, обязаны возместить весь вред и все убытки» (Уложение о наказаниях, т. 9 Свода законов гражданских).

А теперь, читатель, скажите, под какую статью попадали погромы линий связи и жестокие убийства почтовых служащих восставшими? Какое наказание должны были понести погромщики по закону, изданному задолго до восстания? Лишение всех прав и состояния, возмещение убытков, каторга от 15 до 20 лет и даже смертная казнь. И это в мирное время, а восстание 1916 г. проходило, когда государство находилось на военном положении, когда действуют более жёсткие законы военного времени.

На конференции, посвящённой 75-илетию восстания, академик К. К. Каракеев, характеризуя подавление восстания, отмечал: «Идеалы гуманизма чужды той эпохе. На силу отвечали силой, на жестокость – жестокостью». [(325), стр. 13].

И даже в реалиях того времени большинство методов подавления восстаний, описанных в начале раздела, при подавлении восстания 1916 г. не применялись. Губернатор Самаркандской области Н. С. Лыкошин в докладе о восстании отмечал: «По мнению некоторых лиц, мало знакомыми с происшедшими здесь событиями (имелись ввиду депутаты Государственной думы гг. Тевкелёв и Керенский - Б. М.), карательные меры были слишком суровы.

«Мне думается, что мнение это ошибочно, так как сколь суровы ни были картельные меры, принятые для подавления мятежа, они никоим образом не могли идти в сравнение с теми жестокостями, какие позволяли себе мятежники над многочисленными погибшими от их рук русскими людьми, беззащитными женщинами и детьми. Только суровые и беспощадные меры, принятые весьма быстро, и могли подействовать на воображение туземцев, совершенно потерявших голову и вообразивших себя уже хозяевами положения». (Восстание 1916 г. в Средней Азии . Сб. докум. Ташкент. 1932, с. 30).

В поддержку заявления Лыкошина добавлю, что русские солдаты не насиловали киргизских девушек, не убивали киргизских детей и не уродовали трупы. Жестокими были лишь ответные действия пострадавших и озлобившихся гражданских русских, в чём их можно понять. Газета «Семиреченская жизнь» писала: «Если посмотреть на всё, что сделали киргизы Верненского, Пишпекского и Пржевальского уездов, посчитать разорённые ими русские крестьянские селения и число ни в чём неповинных перед ними жертв, в числе которых женщины и дети, то у любого из нас должно отпасть желание проявить какую-то заботливость». [(206), №56 от 16.09.1916 г.].

Ещё более резко высказывались пострадавшие от восставших. Вот что писал по этому поводу землемер, застигнутый восстанием во время проведения межевых работ в Кочкорке: «Картины убийств, пожаров, насилия над детьми и полного разорения русского населения, встречавшиеся на каждом шагу, а также истинного горя изнасилованных женщин, потерявших своих детей и кров, возбуждали нас к мести. Мы озлобились». [(160), неоф. часть, №1 от 01.01.1917 г.].

По истечении времени мы требуем справедливости, милосердия и сострадания у солдата или казака, вернувшихся с фронта, у которых в ходе «национально-освободительной борьбы», если сказать собирательно, усадьбу сожгли, родителей и малолетних детей убили, жену и старшую дочь изнасиловали и вместе с сыном подростком увели в плен, где они и пропали. Поэтому жестокое подавление восстания – это эхо, ответ на многочисленные погромы и жестокие убийства пострадавших русских жителей, ответ снятых с фронта казаков, обеспокоенных трагическим положением своих семей, а «вид разорённых жилищ подогревал озлобление против киргизов». (РГИА, ф. 1291, оп. 84, д. 57, л. 3).

И. д. губернатора Алексеев в рапорте о восстании писал: «Вероломные нападения на русские селения, сопровождавшиеся зверскими убийствами и изуродованием трупов, насилия и издевательства над женщинами и детьми, варварское обращение с взятыми в плен и полное разрушение нажитого тяжёлым трудом благосостояния, с потерей во многих случаях и домашнего очага, в сильной степени озлобили русское население». Когда прошла опасность, а население получило помощь и «почувствовало свою силу, явилась жажда мести и самосуда, при котором, конечно, не учитывалось причастно ли данное лицо к мятежу, или нет».

К таким случаям относится и расправа над арестованными повстанцами в Беловодском. Как гласит восточная пословица, если живёшь в стеклянном доме, не кидай камни в окна соседа. В тридцатых годах, когда ещё были живы пострадавшие от восставших и свидетели восстания, признавались жестокости повстанцев. Затем свидетельства о жестокостях стали сглаживать, приводить с оговорками, а затем при цитировании документов и вовсе пропускать, прикрываясь туманной фразой «далее идёт описание жестокостей».

Сейчас в исследованиях национальных историков и публикациях национальных политиков нет и таких оговорок, и трудно встретить цитирование документов, подобных докладу Лыкошина. Наоборот, идеализируют восстание, давая ему красивые характеристики и ужесточая подавление восстания: якобы, убивали всех подряд: женщин, стариков и детей, сжигали аилы. Выдумку об убийствах войсками киргизских женщин, стариков и детей я даже считаю излишним опровергать. 

По поводу заявлений о сжигании аулов. Во-первых, в традициях русской армии не было обычая, практики зажигать взятые города и поселения.. В войне с Кокандским ханством не было поджогов ни одного города от Пишпека до Ташкента включительно. Не было такого и при подавлении восстания в Семиречье. Во-вторых, при прочтении таких утверждений у читателей возникает ассоциация с современными поселениями. По данным С. М. Абрамзона, в Чуйской долине и Иссык-Кульской котловине, в отличие от Ферганской долины, оседлые поселения киргизов (кыштак) появились только в самом конце XIX в., притом в очень небольшом числе. Основная масса киргизского населения продолжала жить в поселениях кочевого типа – аилах.

«В период кочеваний на сезонных пастбищах аилы уменьшались в размерах, а в период пребывания на зимних стойбищах (кыштоо) – увеличивались. Но и зимой такие аилы не представляли собой компактных селений. Это были небольшие группы жилищ (юрт – Б. М.), отдалённых друг от друга иногда значительным расстоянием». (Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Фрунзе. 1990, стр. 126). Восстание было в августе, поэтому начальник отдела Семиреченского областного правления сообщал, что киргизский аил обыкновенно состоял из 5-15 кибиток, и только изредка больше.  

То есть, такие объекты в тактическом отношении, по сравнению с отрядами повстанцев, для регулярных войск цели не представляли. В-третьих, при появлении неприятеля кочевники сворачивали свои юрты и быстро уходили. Вспомним пять походов Тимура в Моголистан, жители которого при нашествии уходили вплоть до Алтая, а затем, после ухода войск противника, спокойно возвращались обратно. Каратели из английских регулярных войск вождей восстания сипаев, активных участников и провинившихся в убийствах англичан привязывали к жерлам пушек и разрывали залпами.

В Семиречье русские регулярные войска изуверские казни не применяли. Жестокости проявляли крестьяне и казаки, как ответ на погромы и жестокости восставших, но и они, не в пример восставшим, жертву не четвертовали, не сажали на кол, не сдирали кожу, не насиловали малолетних. Поэтому не защитникам восставших говорить о жестокости подавления восстания. Английские полевые суды были безжалостны. Почти все, представшие перед судами, были признаны виновными, и почти все виновные были приговорены к смертной казни.

В Туркестане с 25 июля по 15 декабря 1916 г. за беспорядки было арестовано свыше 3.000 человек. [(31), стр. 73]. После расследования к суду было привлечено всего 933 человека (31%), из которых судом были оправданы 346 человек (37%) и осуждено 587 человек. Из них к смертной казни были приговорены 201 человек. Генерал-губернатор утвердил только 20 приговоров (10%), остальным смертная казнь была заменена другими наказаниями. [(31), стр. 74].

Советским историкам, говорящим о жестокости подавления восстания, напомню что советскому бы суду, как заявил один из героев комедии Гайдая, «самому гуманному в мире», такие бы показатели во время проведения репрессий. Национальные же историки жестокости подавления восстания уделяют не просто повышенное, а даже преувеличенное внимание. Оценки тех и других историков даются при замалчивании жестокости восставших, которые боролись не с царским режимом, не с администрацией, не против указа о призыве на тыловые работы, а с мирным русским населением.

Причём боролись действительно жестокими методами, не щадя ни женщин, ни детей, забывая даже правило Чингисхана о сохранении жизни тем, кто не дорос до тележной оси. В марте 1917 г. Временным правительством была проведена амнистия, по которой прекращалось возбуждение новых дел в отношении участников восстания, а дела против них, находящиеся в производстве, закрывались, подследственные освобождались. Местным властям рекомендовалось подавать ходатайства о смягчении наказания осуждённым, если на это поступали просьбы от населения. [(294), №27 от 10.03.1917 г.].

В наставлении генерал-губернатору вновь образованного Западносибирского генерал-губернаторства, в которое тогда входило и Семиречье, П. М. Капцевичу Александр I указывал: «Только мирным управлением, осторожностью, строгим и справедливым обхождением с киргизами можно достигнуть цели, но отнюдь не оружием, которое должно употребляться только в крайнем случае». К сожалению, такой «крайний случай» произошёл. Коренные жители Туркестана, в том числе и киргизы, выступили против власти с оружием в руках.

Выступили в то время, когда государство находилось на военном положении. 1916 г., Первая мировая война в разгаре, и власти, принимая решения о подавлении восстания, действовали по жестоким законам военного времени. Так, в декабре 1915 г. Туркестанским генерал-губернатором было издано постановление, по которому преступления на железных дорогах, предусмотренные статьями 372-380 Уложения о наказаниях (мздоимство, вымогательство и содействие преступлениям), изымались из общей подсудности и передавались производству военного суда. [(160), №1 от 01.01.1916].

Если в условиях военного времени дела о взяточничестве передавались военному трибуналу, то что же тогда говорить о выступлениях против власти. В соответствии с пунктом 6 «Положения о порядке проведения реквизиции», «если со стороны населения будет оказано враждебное настроение, то лицо, производящее реквизицию, приступает к сбору необходимых средств войсками». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1956, л. 3]. К сожалению, приходилось учитывать и местные условия. Мы сейчас, по истечении времени, и глядя со стороны, говорим о жестокости. Но современники, даже не испытавшие жестокостей восставших, давали совсем другую оценку.

При обсуждении нового Положения об управлении Туркестанским краем некий чиновник, отмечая, что «того административного надзора, который сейчас имеется в крае, крайне недостаточно», предлагал усилить строгость и требовательность в управлении краем. «В противном случае, – писал он, – недалеко то будущее, когда могут повториться Андижанское восстание и резня русских людей». [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 46, л. 14]. Сказано это было в 1909 г. Управляющий канцелярией Туркестанского генерал-губернатора Г. П. Фёдоров, прослуживший в Туркестане 29 лет, говоря о подавлении Андижанского восстания 1898 г., отмечал:

«Репрессия была, конечно, крута, но иначе нельзя было поступить, ибо мусульмане всякую снисходительность и милость трактуют, как слабость и трусость правительства». Подобную характеристику психологии восточных народов сделал уже по опыту гражданской войны в Туркестане офицер Волжского конного дивизиона: «Странная у киргизов психология. Они чтут и преклоняются только силе и богатству. То и другое по их понятиям неразлучны. Киргиз не может представить человека сильного – бедным, и богатым – человека слабого. Стоит только перейти с ним на тон, не напоминающий о силе, как он становится недоступным и упрямым». Несмотря на эти условия – местные и военного положения в стране – Куропаткин в начале восстания указывал Фольбауму:

«При действии карательных отрядов, истребляя сопротивляющихся и нападающих, не допускайте излишних и потому вредных жестокостей относительно тех, кто не сопротивляется. Под страхом расстрела не допускайте грабежа нашими войсками или русским населением». [(175), стр. 47]. После погромов и убийств гражданского населения восставшими тон приказов, конечно, изменился. Но нарушения закона, устава и мародёрства в войсках, по-прежнему, строго наказывалось. Так, приказом Начальника края за ограбление киргизской семьи были преданы военному трибуналу два казака и стрелок 21 Туркестанского полка. [(160), неоф. часть, №42 от 22.02.1917 г.]. 

О погромах церквей и храмов восставшими.

В трагических событиях восстания в Киргизии проявился и религиозный, исламский фактор. Если о нападениях на русских, о погроме русских сёл в исследованиях, хотя бы и вкратце, но, всё же, говорится, то об этой черте восстания – антихристианской – не упоминается вообще. Ещё со времён Золотой Орды, когда православие на Руси татаро-монголами не преследовалось, отношения русских и мусульман Крыма, Кавказа, Хивинского и Сибирского ханств на протяжении веков складывались по-разному.

Были между ними и неоднократные войны, но они никогда не носили религиозного характера с обеих сторон. Со стороны России не было «крестовых походов», в войнах против мусульманских государств решались стратегические задачи и вопросы спокойствия и безопасности границ. С противоположной стороны целью войн был не «газават», не уничтожение христианства. Целью нашествий на Русь было расширение территории налогообложения и военная добыча, а локальные набеги соседей имели целью грабёж и захват пленников для продажи.

Д. и. н., исламовед Р. А. Силантьев отмечал, что с соседями у России «не было войн, в которых стороны воевали бы за распространение своей религии». В том числе, и при завоевании Средней Азии русские войска мечети не разрушали и не оскверняли. А восставшие киргизы нарушили эту сложившуюся практику, негласное вековое мирное сосуществование религий. Во время погромов русских селений вместе с домами восставшие поджигали и разрушали церкви, заставляли пленных христиан принимать ислам.

Как уже говорилось, повстанцами при погроме русских сёл были разрушены, сожжены или разграблены 6 храмов, 18 церквей и молитвенных домов [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2767, л. 46], 15 причтовых домов. [РГИА, ф. 565, оп. 13, д. 1631, л. 8] и Иссык-кульский монастырь. Причём погромы церквей осуществлялись с осквернением христианских святынь: на лошадях заезжали в церкви, пиками прокалывали иконы, хоругви и ризы использовали на конские попоны.

Исследователь И. В. Волков отметил парадоксальную ситуацию: «В коренных областях Туркестанского края (Ферганской и Самаркандской), где оседлое мусульманское население было особенно «твёрдым» в вере, православные и все иные христианские богослужебные учреждения не подвергались нападению даже во время мусульманских бунтов.

«Только кочевники-киргизы, чья исламская религиозность была весьма поверхностной, в дни восстания сожгли несколько церквей в селениях Пржевальского уезда и разграбили Иссык-Кульский монастырь». [Волков И. В. Система этноконфессиональных отношений в Русском Туркестане как основа межцивилизационного сотрудничества в Средней Азии. // Исламоведение. 2016, т. 7, №2(28), с. 10]. И в этом отношении киргизские повстанцы «превзошли» восставших Ферганской и Самаркандской областей. В Пишпекском уезде были разграблены и уничтожены церкви и молельные дома в сёлах Новороссийском, Орловском, Белопикетском и Новоалександровском. [РГИА, ф. 396, оп. 7, д. 764, л. 57об-58]. 

В Пржевальском уезде церкви уцелели, кроме г. Пржевальска, только в селениях Теплоключенском и Преображенском. В селе Сазановском Пржевальского уезда церковь была «сожжена до основания, а колокола расплавились». [ЦГА РКаз, ф. И-44, оп. 4, д. 5038, л. 167]. Командир 1-ой сборной сотни Семиреченского казачьего войска, хорунжий фон-Берг о бое у села Преображенского Пржевальского уезда докладывал, что «среди отбитого имущества найдено много церковной утвари в поломанном и помятом виде». [ЦГА КырР, ф. 34, оп. 2, д. 5, л. 32].

Обер-прокурор Синода в марте 1917 г., обосновывая перенос Туркестанской епископской кафедры из Верного в Ташкент, одной из причин переезда называл «ввиду исключительно тяжёлых условий края (Семиречья – Б. М.), потрясённого летом 1916 г. беспорядками, причём особенно пострадал ряд православных приходов». [РГИА, ф. 799, оп. 31, д. 307, л. 8]. На съезде представителей переселенческих посёлков Пишпекского уезда в июле 1917 г. делегаты от селений Быстрорецкого, Ново-Александровского, Орловского и Юрьевского просили о восстановлении церквей, разгромленных во время восстания. [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 5, л. 39].

Вот как описывают погром церкви в селе Бело-Царском Нарынского участка: «Святотатство, вследствие фанатизма киргизов, доходило до крайности. Церковная утварь была разграблена, кресты согнуты, лики на иконах поцарапаны. Найденный казаками образ Спасителя был проколот. Одним словом, проявилось полное глумление над православием, над тем, что дорого каждому из нас, христиан». [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 765, л. 63].

Из-за того, что церкви были разрушены, Туркестанская духовная консистория (церковное управление) постановлением от 27 сентября 1916 г. с отступлением от канонов богослужения разрешила «служить литургию на переносных антиминсах и престолах, в молитвенных домах и часовнях, а также в других, приспособленных к сему зданиях, а равно и на открытом месте». [(227), 1916 г., №19, стр. 263].

Количество разгромленных церквей было настолько велико, что, кроме помощи пострадавшим, духовное управление просило сохранившиеся церковные причты из своих церквей часть церковной утвари и богослужебных книг выделить разграбленным церквям. На заседании Священного Синода 20 ноября 1916 г. особо обсуждался вопрос о восстановлении церковных зданий, церковно-приходских школ и молельных домов, разрушенных и пострадавших во время восстания.

О жестокости подавления восстания в связи с погромами церквей.

Да, в Российской империи православие было государственной религией, поощрялся переход в христианство, но на занятых и присоединённых территориях не было насильственного обращения в православие, не разрушались мечети. Да, в России были еврейские погромы, но про антимусульманские я что-то не встречал. Наоборот, строились новые мечети, причём не только на «мусульманских» территориях, но и на исконно русских землях, где по ряду причин проживали мусульмане.

В знак признания заслуг мусульманских частей в разгроме Наполеона по указу Александра I в Москве была построена мечеть. В начале XX века на возведение мечети в Тверской губернии, где проживали мусульмане, сам Николай II выделил часть денег. Правительством эмиру Бухарскому было разрешено построить в Петербурге большую соборную мечеть, которая и сейчас является одной из достопримечательностей Петербурга. Но в 1916 г., как уже говорилось, восставшие киргизы нарушили это вековое негласное мирное сосуществование, когда обе стороны руководствовались принципом «вера разная, но Бог один».

В связи с этим ещё раз о жестокости подавления восстания. Разгром церквей был ещё одним толчком к участию местного русского населения в подавлении восстания, в ответных репрессиях. Толчком не только материальным (разгромленное хозяйство) или кровным (убийство близких), но и духовным. Вспомните волнения в арабском мире по поводу появившихся карикатур на Аллаха и преследование Салмана Рушди за его «Сатанинские стихи». Сравните реакцию пострадавших русских с реакцией верующих мусульман на сожжение в апреле 2011 г. американским пастором Корана.

В ответ прокатилась волна протестов в Пакистане, а в Афганистане была разгромлена посредническая миссия ООН, где погибло 11 человек. Какова же должна была быть ответная реакция православных верующих, если в Семиречье события заключались не в сожжении одного экземпляра библии, а многих церквей. Какую ответную реакцию можно было ожидать от казаков, для которых одним из условий причисления к казачьему сословию было православие, и в защите государства был девиз «За веру, Царя и Отечество».

Обратите внимание, что на первом месте стоял призыв «за веру». 15 апреля 1935 г. в Вашингтоне был подписан Международный договор по защите культурных ценностей, который впоследствии, в 1954 г., по следам массовых разрушений объектов культурного наследия во время Второй мировой войны, лёг в основу Гаагской конвенции о защите культурных ценностей в случае вооружённого конфликта. Религия относится к объектам духовной культуры народов, а храмы, мечети, синагоги, дацаны, кладбища к её материальным объектам.

Восставшие не знали и даже могли предполагать об этих актах, да и закон обратной силы не имеет, но мы-то знаем о них и должны руководствоваться ими при нынешней оценки восстания, не возносить восстание на щит славы и ставить памятники восставшим. Памятники восстанию 1916 г. ставить надо, но не на пьедестале славы и государственной идеи, а на пьедестале трагедии и страданий русского, киргизского, дунганского, узбекского народов, чтобы они были напоминанием о несчастье людей и уроком нам и будущим поколениям.

О потерях киргизов в результате восстания.

Со стороны киргизов страшные потери, трудно поддающиеся учёту. Разные авторы указывают от 100 до 300 тысяч. У национальных публицистов, киргизских и казахских, более популярна вторая цифра, причём, как правило, не указывают, что это общая цифра по Семиреченской области – вместе казахов и киргизов. После распада Союза количество потерь киргизского населения во время подавления восстания и последующего бегства в Китай резко возросло. В зависимости от идеологических и политических целей, пропагандистского запала в ряде источников называются цифры от трехсот тысяч до одного миллиона человек.

А по поводу заявлений киргизских публицистов создаётся впечатление, что в последнее время идёт соревнование: кто больше. На сайте http://fritzmorgen.livejournal.com/292278.html?thread=65197238 встретил следующие цифры: погибших полмиллиона и бежавших в Китай один миллион. Господа, прежде чем выступать с такими заявлениями, вы хотя бы предварительно посмотрите, сколько было киргизов в Пишпекском и Пржевальском уездах в 1916 г. По данным «Сельскохозяйственного обзора Семиреченской области за 1915 г. в Пишпекском и Пржевальском уездах проживало 344.772 человека киргизской национальности. [(322), стр. 13 и 14].

Видный специалист по истории дореволюционного Киргизстана В. Я. Галицкий указывает 336.974 человек. [(321), стр. 27]. Учитывая количество киргизов в Пишпекском и Пржевальском уездах, сомнительна даже цифра 300 тысяч бежавших, а тем более погибших Г. Ф. Стефанович в своём докладе о положении беженцев в Синьцзяне указывает количество беженцев 120 тысяч. [АВПРИ, ф. Консульство в Кашгаре, оп. 630, д. 28, л. 24]. Всех, и казахов, и киргизов, потому что до революции «киргизами» именовались и казахи («киргиз-кайсаки»), и собственно киргизы («кара-киргизы», «дико-каменные киргизы»).

Губернатор области в отчёте за 1916 г. сообщает: «Вызванная восстанием убыль кочевого населения в области (опять же в области, а не киргизов – Б. М.) определится с точностью только при предстоящем учёте. К январю же 1917 г. она приблизительно исчислена в 38 тысяч кибиток с населением более 150 тысяч душ обоего пола». [РГИА, ф. 1284, оп. 194, д. 40, л. 13]. Канцелярия генерал-губернатора даёт следующие цифры: «По имеющимся сведениям до 25-и волостей перешли в пределы Китая. Каждую волость можно, в среднем, считать до трёх тысяч душ мужского пола». [РГИА, ф. 1276, оп. 11, д. 89, л. 282].

Три тысячи душ мужского пола, столько же женщин, всего шесть тысяч в одной волости. В 25-и волостях – 150 тысяч. Цифры, названные в России и Китае, разными ведомствами (Военным министерством и Министерством иностранных дел) приблизительно совпадают: 150 тысяч ушли из Семиречья, потери в пути, 120 тысяч дошло до Китая. Ещё раз подчёркиваю, что 150 тысяч – это всего ушедших в Китай из Семиреченской области, киргизов и казахов вместе. К тому же Рыскулов Т. Р. (Джетысуйские вопросы. Ташкент. 1923, стр. 4) отмечал, что «царская власть не могла при прежних переписях охватить точно всё количество туземного населения, и получилось поэтому преувеличение действительного количества».

Каковы же данные последних, уточнённых исследований? На конференции, посвящённой 75-илетию восстания, указывалось, что общее число беженцев из Семиречья составило 164 тысячи человек, из них 130 тысяч киргизов. [(325), стр. 46]. Д. и. н., профессор КНУ Зайраш Галиева на конференции, посвящённой 100-летию восстания и проходившей в Бишкеке в мае 2016 г., отмечала, что, по разным данным, цифры разнятся от 20 до 270 тысяч погибших, включая умерших во время бегства в Китай.

«Очень противоречивые данные. Методика исчисления этих цифр у авторов разная. И мы до сих пор не знаем, сколько погибло тогда людей. Некоторые современные политики даже упоминают о миллионе человек. Но это уже попытка политизировать те события. Некие спекуляции на историческую тему. Такие высказывания, как и обвинения в геноциде, бездоказательны. Нет фактических данных, подтверждающих это», – говорила З. Галиева. Д. и. н., завкафедрой КНУ Ш. Д. Батырбаева называет количество погибших Пишпекском и Пржевальском уездах 4 тысячи человек. (http://www.stanradar.com/news/full/4834).

Эта же цифра приводилась и на конференции, посвящённой 75-илетию восстания. [(325), стр. 46]. Все остальные – это погибшие и умершие от холода, голода и болезней при уходе в Китай, в самом Китае и при возвращении оттуда. Их увели туда главы родов, готовившие выступление, спровоцировавшие его и руководившие восстанием. Кандидат исторических наук Киргизско-Российского славянского университета Плоских В. В. в работе «Демографические последствия восстания 1916 г. для Киргизской ССР» (Восстания 1916 г. в Азиатской России: неизвестное об известном. М. 2017, стр. 356) пишет:

«Использование сведений Н. Е. Бекмахановой, а также расчётов Ш. Д. Батырбаевой, основанных на методе перспективного исчисления населения с использованием формулы сложного процента, позволило прийти к следующим выводам. … Из этих цифр получается, что потери киргизов за 1916 г. – первую половину 1917 г. не могли превышать 65-70 тыс. человек, из которых подавляющее большинство погибло либо во время бегства, либо уже в Китае. Т. е. потери киргизов от действий русских войск и добровольцев во время подавления восстания не превышают 5-6 тыс. чел., что вполне соотносится с потерями русско-украинского населения в Пишпекском и Пржевальском уездах – около 3,5 тыс. чел.».

Для беспристрастности описания восстания считаю, что к жертвам восстания следует причислить и убийства киргизов, совершённые грабителями после подавления восстания. Эти расчётные цифры вполне сопоставимы со сведениями, полученными Т. Джунушалиевым из различных архивных источников: «В ходе столкновений с переселенцами и царскими войсками было убито не менее 4 тыс. киргизов. Во время бегства в Китай от рук карателей погибли около 12 тыс. киргизов. … Так обстоит дело с позиций неопровержимых фактов, которыми оперирует историческая наука». (Восстания 1916 г. в Азиатской России: неизвестное об известном. М. 2017, стр. 356).

Получается всего 16 тысяч, хотя я считаю, что число погибших, 12 тысяч, «во время бегства в Китай от рук карателей» необоснованным. Так как войска преследовали восставших только до Нарына и до иссык-кульских сыртов, то все остальные потери киргизов, я повторяюсь, – это жертвы принятого самими восставшими трагичного решения об уходе в Китай: замёрзшие на заснеженных перевалах, утонувшие на переправах через реки, расстрелянные китайскими пограничниками, погибшие при грабежах калмыками, умершие от голода в Китае и при возвращении на родину.

Российская армия к гибели этих людей никакого отношения не имеет. Русское командование было против посылки отрядов для преследования уходящих в Китай и не направляло войска на сырты и заснеженные перевалы, об этом я более подробно расскажу далее в разделе «Уход части восставших в Китай».

Случайно ещё раз убедился в народной мудрости. В журнале «Звезда Востока» (1990, №4, стр.137, чтобы не посчитали, что это специально придумано) прочитал восточную пословицу: «Не хочешь исхода – не начинай». По отношению к восстанию киргизов, теперь уже по русской пословице, не в бровь, а в глаз. Подавляющее большинство погибших и пострадавших – результат решения о начале восстания, принятого без учёта существующей реальности, и губительного решения об уходе в Китай.

Доказательство безразличия к тем, кого подняли на восстание, приводит участник восстания Д. Мамырбаев: «Убитых хоронили на кладбищах или в степи. Раненых увозили по своим волостям. Докторов у нас нет, раненых никто не лечит, раны перевязывают родственники и женщины. В каждой волости за 10-15 дней умирало по 5-6 человек. Никакому строю нас не обучали». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 27, л. 8об].

А вот главари восстания для своего спасения, для ухода от наказания избрали вариант приемлемый для себя, но наихудший для рядовых восставших. П. В. Бычков командир отряда, посланного в Китай для освобождения русских пленных и ареста руководителей восстания, описывал, что на перевале Бедель они увидели «груды павших животных». Именно «павших», замёрзших на перевале, а не убитых преследователями. Цифры погибших в результате восстания среди русских и среди киргизов в результате ухода в Китай несопоставимы не только по количеству, но и по своей сути, потому что это человеческие жертвы, трагедия для обеих сторон.

Некоторые цинично сравнивают: вот, мол, за столько-то погибших расстреляли столько, согнали с родных мест столько. Не надо сводить к бухгалтерии и мести. Гибель любого человека, киргиза или русского, – трагедия. При описании начала восстания я рассказывал о нападении восставших на Джумгальскую изыскательскую партию. Среди погибших во время нападения был 23-хлетний студент-практикант из Петрограда, А. Я. Соломонидин. Сохранилось прошение его матери о выдаче ей пособия.

«Управляющему Отделом земельных улучшений Министерства земледелия от вдовы, саратовской мещанки Марии Яковлевны Соломонидиной. После смерти единственного сына моего, бывшего техника изысканий по устройству водохранилищ в верховьях р. Сыр-Дарьи, студента IV курса Политехнического института Петра Великого, Анатолия Яковлевича Соломонидина, убитого киргизами 11 августа с. г. в Семиреченской области при исполнении им служебных обязанностей, я осталась с двумя малолетними дочерьми без всяких средств существования, так как сын мой Анатолий после смерти отца был единственной опорой и надеждой всей семьи.

«Для поддержки семьи он, в ущерб своим учебным занятиям поступил техником в контору изысканий, где получал 150 рублей в месяц, не считая суточных. Отказывая себе в самом существенном, он высылал мне почти весь свой заработок. Ввиду этого, честь имею покорнейше просить Ваше Сиятельство, принимая во внимание тяжесть понесённой мною потери, выдать мне пособие по Вашему усмотрению. 1916 г., ноября месяца, 25 дня. М. Соломонидина». [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 422, л. 2]. И такой пример не единичный.

В деле «Переписка с начальником строительства ирригационных сооружений в Чуйской долине за 1916 -1917 гг.», хранящемся в Российском государственном историческом архиве, подобных прошений много. Вот, например, два из них. В прошении о помощи и возмещении убытков вдова возчика В. С. Кондакова писала: «Мой муж 8-го сентября с рабочим были в командировке за клевером. На обратном пути в 7-и верстах от Токмака он был настигнут бунтующими киргизами, которые, убив его, захватили лошадей с упряжью. Таким образом, я лишилась мужа и единственного работника семьи, состоящей из пяти душ, в возрасте неспособных к самостоятельному труду».

Вдова десятника И. Ф. Савельева, пропавшего без вести во время погрома на лесопильном заводе, из станицы Самсоновской писала: «На жалованье мужа содержались старушка мать и я с тремя малолетними детьми. Крайняя нужда и горе, сопряжённое с потерей мужа, и полное разорение мятежниками нашего имущества вынудили меня просить выдать мне вспомоществование». [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 12, л. 180 и 196]. Как видим, восстание принесло трагедии и в судьбы людей, находящихся далеко от Семиречья.

Горе матерей и вдов пример того, что восстание – это трагедия народов, русского и киргизского, во время восстания, трагедия после подавления восстания, как повод для грабежа киргизов. Трагедия на последующие годы, как повод для притеснения русских хозяйств во время проведения земельной реформы 20-х гг., как предлог для укора, всевозможных расчётов и достижения своих корыстных целей недобросовестным людям и политикам вплоть до настоящего времени.

О грабежах теперь уже киргизов после подавления восстания.

Ответные грабежи и погромы киргизов начались уже с приходом войск. Комиссар Временного правительства по Семиреченской области О. А. Шкапский в июне 1917 г. докладывал: «Когда на выручку бедствовавших в Пржевальском, Пишпекском и Джаркентском уездах крестьянам пришли войска, и когда киргизы вынуждены были бежать, оставляя свои зимовки и юрты, крестьяне последовали за войсками и начали грабить и уничтожать киргизское имущество». [РГИА, ф. 1291, оп. 84, 1917 г., д. 57].

С окончанием военных действий и подавления восстания трагедия народов не окончилась. Причём трагедия с обеих сторон: как русских (продолжали гибнуть в плену), так и киргизов (начались их преследования и грабежи). В войсках жестокости пресекались командованием, жестокими были ответные действия озлобившегося местного русского населения, часть которого в ходе подавления восстания и после него занялось грабежами и убийствами киргизов.

Комиссар Временного правительства по Семиреченской области О. А. Шкапский сообщал: «Многие из них (вернувшиеся с фронта солдаты – Б.М.) принадлежали к составу населения разорённых киргизами деревень. Прибыв в отпуск (они) увидели страшную картину разорения и очень часто недосчитывались членов своих семей. На этой почве развивалось чувство мести, которая удовлетворялась убийствами и грабежами». [РГИА, ф. 1291, оп. 84, 1917 г., д. 57]. В донесении губернатору Сырдарьинской области о положении в Аулиеатинском уезде после восстания сообщалось:

«Все были перепуганы, а темные лица, пользуясь общей растерянностью и суматохой, предались открытому грабежу». [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д. 1134, л. 234–235 об]. Я не оправдываю эти поступки, но можно понять возвратившегося с фронта солдата или казака, у которого, пока он на фронте, рискуя жизнью, исполнял свой гражданский и воинский долг перед государством, освобождённые от воинской повинности сожгли его усадьбу, убили его престарелых родителей и малолетних детей, а старших детей увели в плен вместе с изнасилованной женой, сделав её наложницей. Исполняющий дела губернатора Алексеев сообщал:

«Вероломные нападения на русские селения, сопровождавшиеся зверскими убийствами, насилиями и издевательствами над женщинами и детьми, варварское обращение с взятыми в плен, и полное разрушение нажитого многолетним трудом в сильной степени озлобило русское население против киргизов. После получения помощи от пришедших войск, страх перед грозившей опасностью прошёл, и у людей явилась жажда мести и самосуда, при котором часто не учитывалось причастно ли данное лицо к мятежу или нет». [(324), стр. 191]. Начались грабежи теперь уже киргизов. Заведующий Пржевальской оброчно-межевой партией И. А. Поцелуев сообщал:

«Масса тёмных добровольцев стала грабить даже городских мусульман, не особенно считаясь с их положением: мирные они или мятежные». [ГАРФ, ф. 124, оп. 42, д. 129, л. 7]. Киргизы аула Утегенского (Карабалтинская волость Пишпекского уезда) жаловались генерал-губернатору: «Пришли к нам крестьяне соседнего села Сосновского и начали отбирать у беззащитных женщин всё, что попадалось им под руку, обыскав юрты, брали всё нужное им и ненужное. Причём много вещей уничтожали тут же. Так было разбито 73 чугунных котла, в которых мы варили пищу». [ЦГА КирССР, ф. Коллекция «О восстании в 1916 г.», д. 17, л. 2-3. (31), стр. 683]. Заведующий Верненским розыскным пунктом добавлял:

«Мятеж, поднятый киргизами, всколыхнул всякую муть в русском населении, начались сплошные грабежи и мародёрство. Казаки-станичники, крестьяне-новосёлы и, наконец, казаки действующих сотен грабили всё, что можно». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-а, л. 487]. Начальник сыскного отделения гор. Верного докладывал губернатору области: «Большинство крестьян, пострадавших от нападений киргизов, занялись грабежами и даже не думают убирать хлеб, надеясь, по-видимому, на правительственную помощь. В каждом доме найдутся награбленные вещи не только туземцев, но и вещи крестьян». [ЦГИА КазССР, ф. Семиреченское областное правление, оп. 2, д. 16330, л. 17. (31), стр. 353].

Межевой техник Пржевальского уезда И. А. Поцелуев 21.09.1916 г. в показаниях следователю Верненского окружного суда сообщал: «Отряды, производившие набеги на киргизов, и отдельные разъезды доставляли в город массу отбитого скота и разного добра мятежников. … Военная реквизиция имущества мятежников также вскоре обратилась в грабительский промысел. … Военная власть боролось с эти злом, но в полной мере предотвратить безобразие была бессильна за малочисленностью гарнизона. Впоследствии, когда гарнизон увеличился, комендант организовал военную полицию». [(43), стр. 48].

Были случаи расправы не менее жестокие, чем во время грабежей киргизами. Так, уже после восстания в село Покровское Пишпекского участка явился управитель Шамсинской волости Ниязалы Джайчубеков с предложением помириться с крестьянами. Для подтверждения своих благих намерений он явился со своей семьёй. Все они была заключены в арестное помещение. А на следующий день всю семью, 10 человек, крестьяне во главе со старостой села Макаром Климовым вывезли за село в лог и там всех убили, причём некоторых закололи вилами.

Погибли сам Джайчубеков; его жена Арпачи; сыновья Молдогазы, Сент-Али, 18 лет и двое младших; жена Молдогазы – Тыин и три девочки – 7-и, 6-и и 4-х лет. Убийцы всё имущество семейства разделили между собой. О преступлении стало известно потому, что староста Климов отказался записать крестьянина С. Н. Кирьянова пострадавшим во время восстания. В отместку он донёс властям об убийстве. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 49, л. 10].

На крестьянина села Краснореченского И. Калашникова в декабре 1916 г. был составлен протокол об ограблении им киргиза Нурмамбета Чоткарова. Калашников, узнав о возбуждении против него дела, в ночь на 2-ое января 1917 г. с односельчанами А. Калашниковым, И. Сохновым, С. Фроловым и четырьмя невыясненными следствием людьми приехали к юртам Чоткарова. Там они в одной юрте убили двух мужчин, двух женщин и четырёх детей; в другой юрте убили мужчину, двух женщин и 6-х детей; стоянку разграбили, а юрты вместе с трупами сожгли. В живых случайно спаслись только Н. Чоткаров и девочка, раненая в бок. [Там же, л. 124].

Грабило возбуждённое гражданское население, пострадавшее от погромов, и особенно солдаты, прибывшие в отпуск и вернувшиеся с фронта. Для восстановления разрушенных хозяйств солдатам не только из частей Туркестанского округа, но и с фронта давали отпуск. В перечне сёл, хозяйства которых получали такую льготу как наиболее пострадавшие, в Пишпекском уезде были сёла Белоцарское, Быстрорецкое, Новоалександровское, Новороссийское, Орловка, Рыбачье, Столыпино и Юрьевское.

Многие из солдат, обозлённые гибелью своих близких и видом разрушенных своих хозяйств, объединялись в шайки и занимались грабежом теперь уже киргизов. Делегаты Краевого совета, направленные в мае 1917 г. в Пржевальский уезд, докладывали: «Киргизы спокойны, но голодают и просят помощи хлебом. Русское население мстит им за прошлый год, не останавливаясь перед грабежами и убийствами. Особенно отличаются солдаты, уволенные в отпуск и на работы. Многие из них взяли из частей винтовки и, собираясь группами в 20-25 человек, отбирают у киргизов скот и другое имущество». [Борьба классов, 1932, №5, с. 96].

В декабре 1917 г. Пишпекский уездный комиссар предупреждал жителей уезда, что под видом розыска пленных в Загорном участке Пишпекского уезда разъезжают солдаты, занимающиеся грабежом киргизов. «Многие из них принадлежали к составу населения разорённых киргизами деревень. Прибыв в отпуск, они увидели страшную картину разрушения и очень часто недосчитывались членов своих семей. На этой почве развивалось чувство мести, которое удовлетворялось убийствами и грабежами».

Были не только организованные банды, но и коллективные грабежи и погромы. Так, когда возвращавшиеся  из Китая киргизы проходили «со своим скотом через село Валериановское Пржевальского уезда, то жители последнего, несмотря на присутствие уездного комиссара П. И. Шебалина, кинулись на киргизов и стали отбивать скот. Никакие увещевания и угрозы Комиссара Шебалина не смогли прекратить этот грабёж». [РГИА, ф. 1291, оп. 84, 1917 г., д. 57].

Крестьяне села Новопокровки в ночь на 12 ноября напали на аул Асыла Абыкина в 10-и верстах от Пишпека, убили всех его обитателей (26 человек) и разграбили всё имущество. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 49, л.127]. Грабили в отместку за страдания во время восстания, грабили под предлогом возмещения убытков, понесённых во время погромов. Безусловно, всё это были самосуды, и власти против этого принимали меры уже во время восстания. Телеграммой от 17 августа генерал-губернатор края требовал:

«Отбиваемый скот, как военная добыча, может обращаться в достояние казны лишь в тех случаях, когда таковой отбивается у нападающих и грабящих киргизов. В отношении же скота и имущества инородческого населения, бегущего со своих мест в видах самосохранения, принимать меры к охране». 19 августа повторная телеграмма о предотвращении грабежей киргизов: «Строго наказывать зачинщиков, главных виновников и всех, поднявших на русских оружие. В то же время принять самые строгие меры, чтобы небунтующее население охранялось всеми мерами, скот у такого населения не отбивался. В случае установления грабежа, предавать виновных военному суду». [(43), стр. 89].

Продолжение в 23-ей части.