Рассказ второй. Генис В. Л. Депортация русских из Туркестана в 1921 г. («Дело Сафарова»). Статья перепечатана с сокращениями из журнала «Вопросы истории» за 1998 год №1.

«Постановлением Политбюро ЦК РКП(б) от 29 июня 1920 года перед местными парторганизациями была поставлена задача ликвидации неравноправных отношений, сложившихся в Туркестане между пришлым европейским населением и коренными народами, в результате «империалистической политики российского самодержавия». Для этого предписывалось срочно отобрать у обосновавшихся в «киргизских районах» русских крестьян «все земли, запроектированные Переселенческим управлением или самовольно отобранные переселенцами у киргиз (так тогда ошибочно называли и казахов – В. Г.), оставляя переселенцам участки в размере трудового надела» и обращая изъятые земли «в фонд наделения киргизских обществ, артелей и отдельных лиц».

«Предлагая проводить постановление в жизнь с неуклонной твёрдостью, беспощадно подавляя всякое сопротивление и «широко применяя систему высылки», Политбюро требовало «обезоружить кулаков и самыми решительными мерами лишить их какой-либо возможности не только руководить, но и влиять на организацию местной власти и на местное хозяйственное строительство путём широко применяемой системы реэмиграции».

«Предусматривалось выслать из Туркестана в российские концентрационные лагеря всех бывших служащих полиции и жандармерии, управляющих крупными предприятиями и тех царских чиновников, использование коих «политически неприемлемо», спекулянтов, «всех примазывавшихся к партии, советским органам, Красной Армии и т. п.», а также командировать в распоряжение ЦК РКП(б) «всех туркестанских коммунистов, заражённых колонизаторством и великорусским шовинизмом». Так, руководствуясь благими намерениями, всегда гордившиеся своим интернационализмом, большевистские лидеры, по сути, положили начало кампании по депортации русских из Туркестана.

«Официально, как указывалось в постановлении Туркбюро от 5декабря 1920 года, землеустроительная реформа в Семиречье ставила своей первоочередной задачей устранение кабальной зависимости киргиз от русского населения путём аннулирования несправедливых арендных контрактов на землю и договоров по найму рабочей силы (батраков), а также сокращения нетрудового землепользования кулаков вплоть до лишения их земли и инвентаря и высылки карательным порядком. В документе отмечалось, что «такого рода высылки должны иметь характер немассового выселения, а персонального, и их следует начать проводить по отношению к «заведомо кулацким центрам» и, так называемым, самовольческим посёлкам, организовывавшимися на землях, оставленных киргизами с 1916 года.

«Однако, стремясь ликвидировать одну историческую несправедливость (в отношении «угнетённых национальностей» российских окраин), в реальности местные партработники творили другую, не меньшую, ибо в своих решениях подходили к реформе исключительно под агитационным углом зрения, придерживаясь твёрдого убеждения, что в интересах привлечения на свою сторону коренного населения требуется, прежде всего, наказать его обидчиков. «Поэтому, – информировал Политбюро 16 октября 1921 года чрезвычайный уполномоченный ВЦИК и Совнаркома РСФСР А. А. Иоффе, – помимо необходимого и правильного декларирования равноправия (политического и экономического) всех национальностей, поведён был поход против русских крестьян, которые все были объявлены колонизаторами и насильниками.

Так как покарать всех русских крестьян в Семиречье, которых там свыше 300 тысяч, не5льзя, то начали искать «козлов отпущения», искусственно создавать «кулаков», которых экспроприировали, арестовывали, ссылали и даже расстреливали. Наказуемые, по большей части, части случайно выбирались из общей массы, ибо цель была вовсе не в том, чтобы наказать виновных, а в том, чтобы дать киргизам наглядный урок нового отношения к ним новой власти и обратный урок русским колонизаторам».

«Вернувшийся из Ташкента бывший председатель Туркбюро ЦК РКП(б)  Я. Э. Рудзутак с возмущением сообщал Политбюро, что его коллега, член Туркбюро ЦК РКП(б) Г. И.  Сафаров, «взявшись со свойственным ему жаром за проведение земельной реформы, сплошь и рядом забывал основной принцип – национальное равенство – и стал проводить реформу по чисто националистической линии. В Семиречье начался настоящий крестовый поход против русского населения. Выселение русских посёлков началось без какого-либо плана о дальнейшем их устройстве. Большинству было предписано выехать из села в двухдневный срок и направиться в Калужскую губернию. Добравшись сотни вёрст по семиреченскому тракту пешком и на волах до первой железнодорожной станции Аулие-Ата, сотни выселенцев с семьями и скарбом должны были жить лагерем в степи под открытым небом, потому что железная дорога их не принимала. Выселялись не одни «самовольцы», но и старожильческие посёлки».

«Характерна история крестьян старожильческого села Высокого Чимкентского уезда Сырдарьинской области, основанного поселенцами ещё в 1888 году. Из этого села, согласно постановлению уездной землеустроительной комиссии, было выселено более 20-и семей, которым предписывалось в трёхдневный срок выехать из пределов Туркестана. «16/IV-21 г. явились к ним милиционеры, – докладывал в Турккомиссию уполномоченный ЦК КП Туркестана К. Макогон, – и с помощью красноармейцев погрузили эти семейства и отправили на станцию Абаил Семиреченской железной дороги, где они на открытом воздухе, под проливным дождём просидели трое суток. Между выселенцами находятся, преимущественно, старики, женщины и дети, есть и грудные младенцы. Мужчины рабочего возраста частью арестованы и находятся в Ташкенте, а частью – в Красной Армии». Из Абаила крестьян привезли на станцию Чимкент, где «выбросили из вагонов на свежий воздух, и вот уже больше месяца, – замечал Макогон, – как они без пристанища и средств к существованию живут на станции и ждут решения своей судьбы».

«Крестьяне в письме, адресованному Комиссару внутренних дел республики горестно сетовали, что на новом месте устроиться уже «не в силах, потому что стали старые». Кроме того, писали они, «при страшном голоде, который посетил Россию, и когда 25 млн. жителей голодают, нужно заботиться, чтобы каждый засеял возможно больше, а нас лишают уже засеянного урожая и таким образом только увеличивают число голодающих. Нас, 24 семьи, обрекают на голодную смерть. Да не только нас, а и семьи наших детей, которые служат в Красной Армии. А за что? Что мы сделали, тёмные хлеборобы, копавшиеся вечно в земле?».

«В России уже был НЭП, а в Туркестане, в областях затронутых земельной реформой, процветали самые жестокие формы «военного коммунизма». Борьба с колонизаторством превратилась в гонения против русских. По признанию Иоффе, при «чрезвычайно невысоком  уровне в Туркестане агентов Советской власти вообще и членов компартии в особенности» землеустроительная реформа изобиловала явными беззакониями и «проводилась методами дикого террора с демонстративными кошмарными избиениями русских в присутствии киргиз и приказами последним бить первых».

«Чтобы обеспечить себе опору в туземном населении, – свидетельствовал Рудзутак, – велась, зачастую, демагогически-националистическая пропаганда, в результате чего неоднократно прозвучали угрозы со стороны киргиз вырезать русское население. Землеустроительные тройки творили по посёлкам невиданные бесчинства. Предписывали сельским и волостным ревкомам кормить их поросятами, «молодыми и жирными утками», требовали для себя «молодых женщин и девиц для стирки белья». Легко себе представить, какое разложение внесло это среди населения и красноармейских частей, расквартированных по посёлкам, Ответственные товарищи на всё это не только смотрели сквозь пальцы, но и сами показывали не совсем хорошие примеры. Так, за одну лишь поездку Сафарова в Верный по причине лихой начальственной езды были загнаны три крестьянские лошади.

«О том, что для «завоевания доверия трудящихся окраин» Сафаров лично участвовал в экзекуциях над «колонизаторами», свидетельствуют показания советских работников Каракольского уезда Семиреченской области. Приехав в Каракол вместе с заместителем председателя Турк ЦИКа С. Ходжановым и некими Соколовским и Вихоревым, Сафаров произвёл в городе ряд арестов и, захватив с собой председателя угорревкома Чонбашева, заведующего местным отделом ТуркЧК Андреева и его коменданта Фомина, отправился в село Покровское, где был созван митинг. Приказав оцепить собравшихся красноармейцами продотряда, Сафаров произнёс зажигательную речь и, заклеймив селян «колонизаторской сволочью», заявил, что всех их надо «отправить к Колчаку на луну». После этого член Туркбюро стал принимать жалобы местных киргиз и распорядился арестовать указанных ими «обидчиков», которых набралось 60 – 70 человек, пообещав им, что они все будут расстреляны.

«Из Покровского Сафаров поехал в село Кольцовка, где, выведя на улицу райвоенкома Колесникова, в присутствии собравшихся киргиз начал его, по словам очевидца, «материть, называть сволочью, гадиной, мошенником, плутом, колонизатором». Арестовав военкома, Сафаров переключился на его делопроизводителя Комарова, который до революции служил кассиром железнодорожный касс станции Ташкент и народным судьёй, и, пригрозив отправить его «на луну» этой же ночью, приказал одному местному киргизу избить «колонизатора». И Колесников, и председатель уездной следственной комиссии Михалёв неоднократно подчёркивали, что стали жертвами ложных доносов «киргизских манапов», которым они мешали заниматься контрабандой, и что предугорревкома Чонбашев, якобы, пригрозил киргизам, что они, как мусульмане, должны его выручить и дать обвинительные показания против русских. Об этом же писал и чекист Андреев.

 «Полномочный представитель ВЧК в Туркестане Я. Х. Петерс вспоминал, что многие из ответственных работников требовали прекратить «сафаровщину», но «Сафаров постарался  дело поставить так, что это поход не против него, а протии политики 5-го съезда КПТ и Турккомисии. Сафаров снова поехал в Семиречье, снова вопли о всяких безобразиях, творимых Сафаровым в русских посёлках, и, наконец, мы решили, что необходимо Сафарова, во что бы то ни стало, из Туркестана убрать». В свою очередь Сафаров в письме от 21 августа уверял Ленина, что хотя в ходе реформы и «были разбиты стёкла», но работы пришлось вести «по-пожарному», и только в Семиречье «не на словах, а на деле проведена национальная политика Советской власти». Соглашаясь с этими рассуждениями, Ленин пишет Сталину: «По-моему, Сафаров вполне прав».

 «15 февраля 1922 года, Иоффе пишет Ленину: «По чекистским донесениям, в Семиречье нынешней весной нужно ожидать крестьянских восстаний. Я этого не думаю, ибо полагаю, что русское крестьянство настолько ущемлено, что на восстание не пойдёт и ограничится пассивным протестом в виде обратного переселения на старую родину (что уже имеет место). Хотя это и противоречит видам НЭП, но в интересах общей нашей восточной политики некоторое ущемление русского крестьянства неизбежно». Ленин пояснял Иоффе, что для мировой политики РСФСР «дьявольски важно завоевать доверие туземцев, трижды и четырежды завоевать, доказать, что мы не империалисты».

«Ленинскую точку зрения по поводу того, что Сафаров «вполне прав» Сталин не поддержал. Но, ни мнение Сталина, ни обращение Рудзутака к членам Политбюро, ни телеграмма Иоффе, предлагавшего предоставить Сафарову «долгосрочный отпуск ввиду болезненного состояния», не повлияли на решение Ленина: «Не предрешать отзыва Сафарова». Тем не менее, вопрос о деятельности Сафарова в Семиречье оставался открытым. Заслушав 3 января 1922 года объяснения всех причастных к конфликту лиц, ЦКК пришло к заключению, что «обвинения, выставленные против тов. Сафарова, в той форме, в какой они выдвигаются, необоснованны, и источником их является групповая борьба о методах вовлечения киргизских трудящихся масс в партийную и советскую работу». Тем не менее, было констатировано, что «при проведении своей политики по борьбе с колонизаторством т. Сафаров не всегда сохранял должную выдержку и тем дал повод к выдвиганию против него компрометирующих его обвинений».

«Итак, деятельность Сафарова в Туркестане особых последствий для него не имела, чего никак нельзя сказать о её разрушительном влиянии на судьбы тысяч русских крестьян и состояние экономики края. «Положение тех территорий, которые я лично видел и изучал, – сообщал Иоффе в Москву, – можно охарактеризовать двумя словами: мерзость запустения. Благословенный край, некогда эдем человечества, лежит во прахе, и всеобщее разрушение идёт крещендо. Я видел собственными глазами, что отобранная ту русских крестьян ранее засевавшаяся ими земля стоит ныне никем не засеянная и не вспаханная. Я видел заброшенные русские избы и заброшенные при этих избах русские огороды – то и другое переданное киргизским артелям, живущих рядом в юртах и забросивших всё это только потому, что они не знают, как обращаться с русской печью и как ухаживать за русским огородом».

«В результате этой земельной реформы – подытоживал Рудзутак, – мы имели верненское и нарынское восстания, громадный недосев и уже начавшийся голод в некоторых раньше хлеборобных районах». Опыт семиреченского «землеустройства», проведённого, по определению Иоффе, «методами бесшабашного террора, опустошения и разрушения» ещё раз напоминает, что исправление несправедливостей, причинённых прежней властью, восстановление попранных прав и достоинства народа несовместимы с местью и насилием, безответственной демагогией и попытками стравливания людей разных национальностей, происхождения или убеждений».

При написании статьи использованы архивные материалы Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) – Б. М.