Продолжение, начало в 1-ой части.

Увод в Китай и убийства русских пленных.

Отступая в Китай, восставшие уводили с собой и русских пленных. Этот факт является ещё одним подтверждением того, что восстание 1916 г. было военным преступлением. Законы обращения с пленными появились ещё на заре человеческой цивилизации. Например, в Древней Греции запрещалось убивать противника, который снимал шлем, показывая, что он сдаётся. Однако, до конца XIX века в Международном праве отсутствовали международные соглашения, устанавливающие режим военного плена. Впервые об этом было сказано на Второй Гаагской конференции в 1907 г.

В Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, принятой на этой Конференции, статья 4-ая приложения к Конвенции требовала с пленными «обращаться человеколюбиво». (Вторая конференция мира 1907. СПб, 1908, стр. 123). Впоследствии в Женевских конвенциях 1929 и 1949 гг. о защите жертв военных конфликтов были приняты дополнительные и новые положения о гуманном обращении с пленными. То есть, в 1916 г. уже существовали нормы Международного гуманитарного права, регламентирующие режим военного плена и утверждённые Гаагской конференцией.

Но эти нормы массово и многократно были нарушены повстанцами во время восстания 1916 г. Нарушения норм Международного гуманитарного права во время ведения военных действий считаются военными преступлениями. К таковым преступлениям по формулировке Конвенции относятся «убийства, истязания и увод в рабство военнопленных, а также гражданских лиц, оказавшихся в зоне боевых действий».  

Юрисконсульт Управления работ по орошению Чуйской долины писал: «Следует отметить, что до сего времени не зарегистрированы даже единичные случаи увода в плен (в Китай – Б. М.) взрослых мужчин. Напротив, показаниями очевидцев и сообщениями наших дипломатических представителей в Кашгаре и Кульдже установлено, что жертвами увода являлись молодые женщины и дети». [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 12, л. 244]. Хотя впоследствии, надо признать, в плену были найдены и мужчины.

Отряд полковника Боброва, наступавший на Джумгал, отбил у отступавших повстанцев 9 русских мужчин, 123 женщин и 159 детей [(161), 08. 10. 1916 г., №217]. Отряд П. В. Бычкова подобрал после отступавших повстанцев и доставил в село Преображенское на Иссык-Куле 4-х мужчин, 60 женщин и девушек и 50 детей. [(294), №67 от 25.09.1916 г.]. Причём не только детей-подростков, но и малолетних. Так, в списке освобождённых из плена значились пленницы и с малолетними детьми:

«1. Крестьянка села Высокого (Пржевальский уезд – Б. М.) Аксинья Максимовна Стародубова, 24 года. 2. Дочь её Клавдия Николаевна, 8 месяцев. … 4. Мещанка гор. Пржевальска Анастасия Андреевна Гортных, 23 года. 5. Дети ее: Катерина Дмитриевна, 6 лет. 6. Зинаида Дмитриевна, 5 лет. 7. Антонина Дмитриевна. 3 года». [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д. 1100, л. 207об]. Подавляющее преобладание среди пленных женщин и детей показывает против кого, в основном, были направлены действия восставших.

Состав освобождённых пленных также подтверждает сообщения о том, что восставшие мужчин, взятых в плен, как правило, убивали. Русский консул в Синьцзяне потребовал от даотая принять меры к освобождению русских пленных, уводимых восставшими. Китайские власти, чтобы не создавать себе лишних затруднений, пошли своеобразным путём. Принимая уполномоченных беженцев с просьбами о разрешении перейти границу, китайские власти требовали не сдачи пленных, а чтобы среди них не было русских пленных.

Выполняя это требование, повстанцы отделывались от пленных любым способом, вплоть до убийств. [(43), стр. 127]. Драгоман консульства в Кашгаре Г. Ф. Стефанович докладывал генеральному консулу: «Узнав, что китайские власти строго следят за тем, чтобы не было среди них русских, киргизы поспешили отделаться от них, поэтому главная масса русских была убита киргизами до вступления на китайскую территорию, чем и объясняется незначительное количество освобождённых нами» русских пленных. [АВПРИ, ф. Консульство в Кашгаре, оп. 630, д. 28, л. 30].

Сотрудник Пржевальского охранного отделения докладывал: «Во время пребывания в Нарыне я получил от частных лиц сведения, подтвердившиеся при допросе свидетельницы, учительницы Вассы Васильевны Игнатовой, о случаях избиения киргизами русских пленных, уведённых ими в Китай, с целью избавиться при обратном переходе границы от свидетелей их зверств». [ЦГА РУз, фонд Туркестанского охранного отделения, оп. 1, д. 1788, л. 53-59]. Подтверждает это и сын крестьянина Бородина, 15-и лет, который был взят в плен повстанцами:

«Киргизы двинулись к границе огромной толпой. У границы они, не рассчитывая на пропуск их через границу, бросили всех русских пленных. Пленных было человек 12-15, женщины и дети. Брошенные пленники побрели назад, домой, но их встретили киргизы, вооружённые винтовками, и всех побили. Я, будучи ранен из ружья, спасся, притворившись мёртвым». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 49, л. 41]. Вот показания других пленников, побывавших в плену у восставших. Макар Ефимович Пенин, из села Тарханского Пржевальского уезда, 15 лет:

«От киргиза, забравшего меня в плен, я убежал, но попал к киргизу нашего села Ахмату, который привёз меня в Уч-Турфан, где от него меня отобрали сарты и продержали в Уч-Турфане пять дней, склоняя меня остаться у них. Я не согласился, и они за это хотели меня убить. Но пришёл какой-то сарт и уговорил их передать меня русскому аксакалу. Меня передали русскому аксакалу и вместе с другими русскими отправили в Кашгар». [Там же, д. 39, л. 1об.]. Аксинья Федосьевна Колтун из села Тарханского Пржевальского уезда, 14 лет:

«Киргизами я была уведена в Китай, где была отыскана людьми, посланными драгоманом консульства, и приведена в город Уч-Турфан, затем оттуда доставлена в Кашгар». [Там же, л. 2об]. Необычен и показателен рассказ о пребывании в плену мещанки города Пишпека, Анны Ефимовны Помогаловой, возвращённой из Китая в ноябре 1916 г. Кашгарским консульством в числе 18-и пленников. «Я была содержательницей почтовой станции. (Был у меня) знакомый киргиз Салман, который хорошо говорит по-русски и неоднократно бывал у меня. Когда поднялся бунт, киргиз Салман приехал ко мне и сказал:

«Чтобы тебя, бабушка, не убили киргизы, поезжай со мной, я тебя в обиду не дам, а девушка, твоя кухарка, тоже поедет с нами, я ее возьму в жены. Я, было, не хотела идти, но девушка просила не покидать ее, тогда я согласилась и пошла. Однако в пути киргиз меня бросил, ссылаясь на то, что нет лошадей, чтобы меня везти, так как у него семья большая. Мне пришлось идти пешком в незнакомых местах и совершенно одинокой.

«Долго я бродила по горам, заходила каждый раз в киргизские юрты просить хлеба, пока, наконец, совершенно неожиданно не дошла до китайского города Уч-Турфана, где встретила сарта, говорящего по-русски, которого попросила довести меня до китайского начальника. Меня передали русскому аксакалу и на другой день отправили в Кашгар. В горах у киргизов я видела много русских. От киргизов приходилось переносить немало побоев и оскорблений». [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д. 1100, л. 207об].

Необычность этого случая в особенности попадания женщины в плен, показательность в том, что даёт общую картину нахождения русских в плену. Боясь погромов, и ради своей знакомой она уходит в Синьцзян, где поручителем была брошена на произвол судьбы. Ещё раз показан раскол среди восставших: в скитаниях рассказчицы одни киргизы помогали ей, другие – избивали. Но, к счастью, всё закончилось благополучно – она вернулась на родину. Есть ещё рассказы других женщин об их пребывании в плену.

Но я не стал их приводить, потому что в них нет новых дополнений, повторяют уже сказанное: грубо обращались, плохо кормили, пытались обратить в мусульманскую веру, насиловали. И что примечательно – не встретил указаний, что заставляли много работать. Но даже без этого, налицо явные признаки рабства, а некоторые исследователи ещё обсуждают – восстание было прогрессивным явлением или нет. Военный министр Д. С. Шуваев сообщал:

«Бежавшие в Китай волости Пишпекского и Пржевальского уездов расположились в Кашгарской провинции и в долине реки Каркара, где у киргизов осталось свыше двухсот пленных женщин и детей. Киргизы скрывают пленных, стали продавать их китайским подданным. Были случаи убийства пленных из-за недостатка провизии. Число пленных в долине Текеса неизвестно, к их освобождению должен принять меры консул в Кульдже». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 42, л. 19]. Эту же цифру – свыше двухсот пленных, находящихся в Китае – подтверждало и консульство в Кашгаре. [Там же, д. 46, л. 40].

Руководители восстания препятствовали и выдаче пленных, и возвращению беженцев назад. Отрядом П. В. Бычкова, посланным в Синьцзян для поимки руководителей восстания и освобождения русских людей из плена, было возвращено всего 65 человек. [(173), стр. 101]. В июне 1917 г. представителям Пишпекского уезда, посланным в Китай для розыска пленных, повстанцами было оказано сопротивление. Удалось освободить только двух человек. [(160), неоф. часть №168 от 29.07.1917 г.].

Сотрудник Пржевальского охранного отделения докладывал: «Во время пребывания в г. Нарыне я получил от частных лиц сведения, подтвердившиеся при допросе свидетельницы, учительницы Вассы Васильевны Игнатовой, о случаях избиения (убийств) киргизами русских пленных, уведённых ими в Китай, с целью избавиться при обратном переходе границы от свидетелей их зверств». [ЦГА РУз, фонд Туркестанского охранного отделения, оп. 1, д. 1788, л. 53-59]. Насколько было серьёзным положение c пленными, взятыми восставшими во время восстания, говорят следующие факты. В сентябре 1917 г., уже через год после подавления восстания, проходил первый съезд Пишпекского земельного комитета.

Кроме вопросов, касающихся деятельности именно Земельного комитета (земельная реформа, земельно-водные взаимоотношения, общественные запашки свободных земель и др.) бурно обсуждался, но, всё же, закончившийся мирно и вопрос русско-киргизских взаимоотношений. Русские депутаты дали слово всеми мерами содействовать восстановлению дружеских отношений, а киргизские – забыть прошлое и способствовать розыску пленных. [(160), №210 от 21.09.1917 г.]. Комиссар Пишпекского уезда, предупреждая киргизов уезда о шайках солдат, занимающихся грабежами под видом розыска пленных, заявлял:.

«Розыск пленных производят особые экспедиции, снаряжаемые на средства государства». [(160), №287 от 23.12.1917 г.]. Если киргизские депутаты обещали способствовать розыску пленных, если организовывались специальные экспедиции для поиска пленных, и у людей ещё оставались надежды на возвращение своих близких, значит и декабре 1917 г. всё ещё находились русские люди в плену. Но были и необычные случаи. Одна русская женщина не пожелала расстаться со своим новым мужем-киргизом и вернуться в Россию. [(173), стр. 102]. Наверное, об этой женщине упоминает И. А. Чеканинский в свои воспоминаниях.

Российский учёный И. А. Чеканинский в годы гражданской войны был призван в качестве писаря в ряды Белой армии, вместе с который ушёл в Синьцзян. В 1921 г. он вернулся обратно и жил сначала в Казахстане, потом – в Киргизии, занимался изучением восстания 1916 г. Однажды в Синьцзяне на одном из пастбищ он случайно встретился с семьёй кочевника. «Из разговоров я узнал, что это были киргизы, состоявшие до 1916 г. русско-подданными, проживавшие в Пржевальском уезде и бежавшие оттуда в Китай после обоюдной с русскими жестокой расправы, вызванной мобилизацией их на тыловые работы.

«Я был глубоко поражён, когда среди киргизов увидел в киргизской же одежде совершенно русскую женщину, ещё молодую, не потерявшую красивые черты лица. Эта женщина, уже неправильно говорившая по-русски, оказалась действительно русской женщиной, взятой в плен бежавшим из России отцом Базарбая и ставшая его женой. По-видимому, она не сетовала на свою судьбу, так как грусти на её лице не было заметно, и она, так же, как и другие, весело смеялась и бегала с киргизками по степи». [ЦГА КырР, ф. 954, оп. 1, д. 9, л. 114-115].

Положение беженцев в Китае.

Трагичным было положение не только пленных, но и самих беженцев. Корреспондент Семиреченских ведомостей сообщал  из Кульджи: «Киргизы ещё до открытого восстания завели сношения с китайско-подданными калмыками. Последние обещали принять их к себе, а когда бунтовщики со своими стадами явились в Китай, то калмыки напали на них, скот отобрали и большинство из них уничтожили. Оставшиеся в живых киргизы находятся вне закона, подданные Китая  безнаказанно чинят над киргизами насилия и убийства.

«Большинство из беглецов проживают на Текесе и терпят большие лишения от холода и голода. Киргизы от отчаяния положительно обезумели, променивают своих детей на хлеб. Бывали случаи, когда за девочку или мальчика получали по пуду пшеницы. Китайцы охотно берут у киргизов детей и увозят их во внутрь государства. Потерявшие всё своё имущество обездоленные бунтовщики мрут, как мухи, и горько раскаиваются в своём глупом шаге». [(160), неоф. часть, №36 от 15.02.1917 г.]. 

Со временем пребывания беженцев в Китае их положение не изменилось. Вот как представители советской власти в Синьцзяне описывали положение беженцев. Секретарь Представительства Комиссариата иностранных дел РСФСР в Кульдже  Эпштейн сообщал: «Восстание киргизов кончилось паническим бегством киргизов Пржевальского, Джаркентского и Пишпекского уездов в китайские пределы. … При бегстве киргизов в 1916 г. русским консулом в Кульдже было сделано распоряжение кит(айским) властям, (чтобы) киргизов-бунтовщиков в кит(айские) пределы не пускать. 

"... Киргизы уплачивали громадные по тому времени суммы (сотни тысяч) китайцам за пропуск через границу. … Чтобы беженцы не так бросались в глаза русским властям, их держали в отдалении от Кульджи. … Состоятельные, сохранившие свои стада, ушли в местности кочевий китайско-подданных киргизов. Бедняки же стали поступать на работы (батраками) к кит(айским) подданным киргизам и калмыкам. … Нужда была отчаянная. Указанные причины заставили этих несчастных прибегнуть к самым крайним мерам для спасения своей жизни. Многим пришлось продавать жен и детей».

Китайские власти «смотрели на беженцев как на баранов, которых можно стричь сколько угодно и как угодно. Беженцы являются доходной статьей. … Отсюда стремление китайцев всеми способами … удержать беженцев в Китае». В таких ужасных условиях многие стали возвращаться назад, на родину.   «После этого китайцы стали взимать с беженцев по … по 6 тецз (денежная единица – Б. М) с каждой души старше трех лет, … что весьма затруднительно». [АВПРФ, ф. 0100В, оп. 4, п. 102, д. 7].

Уполномоченный представитель Комиссариата иностранных дел РСФСР в Средней Азии и Илийском крае К. Куликов докладывал  о киргизах-беженцах: «Отношение китайцев и беженцев было самое нетерпимое. На них смотрели как на доходную статью и буквально обирали при переходе границы. … Большая часть киргизов, потеряв таким образом скот, принуждена была наниматься к дунганам и таранчинцам, которые платили им плохо или совсем не платили. Кит(айские) власти же не только не защищали от подобных насилий, но наоборот сами их притесняли. Некоторые из киргизов, доведенные до крайности, продавали своих жен и детей в рабство".  [АВПРФ, ф. 0100В, оп. 4, п. 102, д. 7].

Уполномоченный Совнаркома Туркестанской республики К. Боронбаев добавлял: «Покровительство и защита со стороны китайцев оказана не была, хотя киргизы на это вначале рассчитывали и надеялись. … Началась вакханалия грабежа, насилия и всяческого обирания беженцев китайцами. … Каждый китаец и простой китайский поданный считал преступлением, если он не воспользуется легкой наживой путем отнятия у беженца скота или какого-нибудь ценного предмета. … Беженцы-киргизы, лишившись всего, доведенные до отчаяния, вынуждены были волею обстоятельств продавать своих жен и детей за кусок хлеба.

«… Практикуется перепродажа профессионалами жен и детей беженцев, иногда группируя купленных киргизских (детей и) дочерей (для отправки их вглубь Китая – Б. М.), насильственно содержат в публичных домах, зарабатывая продажей их тела. … Общий взгляд китайцев на киргизов-беженцев очень простой. Киргиз-беженец в глазах китайцев и китайской власти … не достойны названия человека, а пользуются им как удобным и выгодным материалом … для собственного обогащения». [АВПРФ, ф. 0100В, оп. 4, п. 102, д. 7].

Не только китайские власти, но и китайские калмыки, пользуясь беззащитностью киргизов, тоже грабили их. Но все эти трудности касались простых беженцев. Манапы, благодаря награбленным богатствам до восстания у простого народа и во время восстания у русских, жили безбедно. Взятками китайским чиновникам они устроили себе благополучную жизнь, и даже содержали при себе вооружённых охранников. Были замечены случаи, когда манапы продавали китайцам русские деньги курджунами. [ЦГА РКыр, ф. И-75, оп. 1, д. 32, л. 4]. В этих трудных условиях среди бежавших начался раскол.

Вспомнились прежние распри, отдельные роды начали грабить друг друга. В разногласиях одни по-прежнему хотели оставаться в Китае, другие, оказавшись в безвыходном положении на чужбине, гонимые со всех сторон,  решили вернуться назад и сдаться на милость русских властей. Российский генконсул в Кашгаре писал по этому поводу: «Мною было послано несколько лиц на места стоянок (беженцев – Б. М.) к перевалам Кельбебук и Упаталкан и в местность Чакмак. Посланным было поручено убедить беженцев добровольно возвратиться в Россию, где к ним, в случае их невиновности, русские власти будут относиться по-прежнему.

«Насколько миссия этих лиц оказалась удачной в вышеназванных местностях, где было достигнуто почти полное возвращение беглецов, настолько она оказалась безрезультативной в Уч-Турфанском районе. Это объясняется присутствием в этом пункте главарей мятежа, опасающихся возмездия для себя и поэтому запугивающих желающих возвратиться». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 46, л. 35]. Несмотря на бедственное положение беженцев в Китае и призывы властей вернуться, манапы всячески препятствовали возвращению страдающих домой и преследовали и желающих вернуться.

Манапы распространяли слухи о наличии русских войск, стреляющих по всем, кто переходит границу, и лишают возможности направить уполномоченных к русским властям для переговоров, к чему они руководители восстания, якобы делали неоднократные попытки. Российский генконсул в Кашгаре, наоборот, отмечал, что переговоры с представителями от беженцев (а это, естественно, были представители манапов, комбедов тогда ещё не было) о возврате в Россию не достигли цели, «несмотря на такое желание со стороны беженцев». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 46, л. 34].

О терроре манапов против беженцев говорил и начальник Нарынского участка полковник В. П. Колосовский: «Беглые манапы, сознавая тягость своей вины, настроены против России крайне враждебно и стараются поддерживать злобу в среде простых киргизов, которые в массе раскаиваются в своём преступлении и готовы исполнить все требования русского правительства, за исключением выдачи своих главарей, так как последние хорошо вооружены сами и имеют личный конвой вооружённых приверженцев. …

«Манапы ведут между собой хвастливые разговоры и стараются поддерживать в простом народе уверенность, что они после 10-го мая будущей весны, когда откроются горные перевалы, при помощи Китая вновь сделают набег на русские пределы, где и утвердятся окончательно в виде самостоятельного государства». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 32, л. 3об]. В Синьцзян посылается отряд во главе с войсковым старшиной П. В. Бычковым, чтобы выловить руководителей и активистов восстания и доставить их в Россию.

Но особых результатов достигнуто не было. Главные руководители восстания, манапы, откупились у китайских властей, и оно их не выдало. После прибытия в Кульджу отряда П. В. Бычкова для поимки руководителей восстания, они вторично бросили, теперь уже беженцев на чужбине, и некоторые из них бежали в Афганистан. Так, например, Шабдановы, вручив крупную взятку, ушли на юг Кашгарии. Причём даотай Чжи, получив взятку, предупредил братьев Шабдановых и помог им бежать в горы, предоставив проводников. Было арестовано всего 12 человек, которые обвинялись в грабежах, поджогах и уводе пленных. [(44), стр. 96].

Из-за наплыва беженцев, в Синьцзяне ухудшилось снабжение населения продовольствием, повысились цены. Тиф и другие болезни, разразившиеся среди беженцев, угрожали и местному населению. В целях выживания беженцы, отчаявшись, прибегали к грабежам. Г. Ф. Стефанович, сотрудник российского консульства в Кашгаре сообщал: «Киргизы … представляют теперь для китайских властей неисчерпаемый источник забот. Грабежи и даже убийства начинают принимать хронический характер». [(43), стр. 127].

Убийства и беспорядки со стороны перешедших границу приобрели постоянный характер. Поэтому китайские власти стали более жёстко притеснять беженцев, и они стали возвращаться назад, при этом китайские власти не забывали ограбить их ещё раз. Возвращавшихся китайские власти  не выпускали до оплаты долгов и обладали особым налогом (5% стоимости перегоняемого скота)». [АВПРФ, ф. 0100В, оп. 4, п. 102, д. 7]. Хотя с этим скотом беженцы и пришли в Китай. Из-за предательства манапов, беженцы возвращались не организованно, разобщёнными, что привело к новым, дополнительным трудностям и жертвам, о которых говорит О. А. Шкапский в своей записке о восстании:

«Возвращающиеся из китайских пределов киргизы представляются вполне дезорганизованными. Обобранные, ограбленные (в Китае – Б. М.), голодные возвращаются киргизы на родину, устилая свой путь трупами. Уже упомянутый выше солдат Лаврентьев, комиссар Джаркентского Исполнительного комитета, в своём докладе пишет: «Выезжаем из селения Владиславского и въезжаем в долину р. Текеса. Картина одна и та же: по сторонам дороги и на самой дороге валяются трупы людей и животных. Тут же встретились два трупа – женщина с младенцем, который лежит у неё на груди». [РГИА, ф. 1291, оп. 84, д. 57, л. 7].

Некоторые исследователи и эти беды беженцев ставят в вину войскам. Но в этом, ни русской администрации, ни армии вины нет, потому что российские власти, наоборот, препятствовали уходу восставших в Китай. В этом вина главарей восстания, не пожелавших отвечать за свои деяния, бросивших своих родовичей и сбежавших. Хотя в этих фактах были и редкие исключения. В этой же записке О. А. Шкапский приводит в пример манапа Кадыра: «В верховьях рек Джергалана и Тюпа 1-го июня я был в трёх местах. В одном месте собралась почти вся Тургенская волость.

«Она возвратилась в сносном состоянии: юрты целы, имеется скот, во многих местах бегают детишки, заметно присутствие молодых девушек и взрослых женщин. Во главе этих киргизов стоит старый манап Кадыр, которому и обязаны киргизы тем, что возвратились не нищими». (РГИА, ф. 1291, оп. 84, д. 57, л. 7). Другой факт, приводимый О. А. Шкапским: «Вследствие добровольных соглашений с киргизами, как это было в Джаркентском уезде, где на почве снабжения крестьян скотом в размере 10 голов баранов, двух лошадей, двух быков и двух коров на каждый двор, состоялось примирение между киргизами и русскими». (Там же, л. 3).

К сожалению, автор не уточняет, уходил ли именно этот род в Китай, потому что достаточно солидное возмещение (по шесть голов крупного скота и по 10 баранов на каждый двор села) говорит о сохранённом скоте. Во всяком случае, этот пример показывает, что были родоправители, которые не бросили своих сородичей, сумели организовать уход в Китай, защититься там от грабежей и благополучно вернуть свой род обратно.

Положение возвращавшихся беженцев так же было плачевным. Ограбленные на чужбине, их обратный путь был усеян могилами умерших от голода. В своих стойбищах, куда они возвращались, брошенные ими посевы хлебов и запасы корма для скота погибли, зимние стоянки разорены. Голые они прибывали на голое место. Был объявлен сбор пожертвований в помощь беженцам, вернувшимся из Китая в Семиречье. Но местная администрация, казаки и крестьяне встречали беженцев враждебно, требуя возмещения убытков от погромов.

Грабили возвращающихся не только русские, но, пользуясь безвыходным положением беженцев, грабили и свои манапы. Участник восстания в Кочкорской долине вспоминал: «Таял народ наш в Китае, как лёд на горах. Я собрал семей тридцать и уговорил их (вернуться) обратно. Решились. Старые Арсы встретили нас неприветливо. Самым сильным из нас считался тот, кто насчитывал десяток – другой баранов. А манапы жили ещё лучше прежнего.

«Скот их был цел, батрака можно было купить за грош. Наши люди шли в кабалу. А некоторые отбились от манапов и стали их грабить. Я тоже прятался от манапов и баев, потому что я их грабил. Жил в горах». («Советская Киргизия» №71 от 27.03.1935 г.). О. Ибраимов в статье «Неизвестный геноцид» («Слово Кыргызстана» от 20.04.1991 г.) пишет: «О, если бы знали те из кыргызов, которые легковесно поддались провокации манапов, спешно объявивших себя ханами, какой ужасной трагедией обернётся народу их деяние. Увы, у истории нет сослагательного наклонения. У неё нет «если бы да кабы». У неё есть только факты, подчас лишённые всякой логики».

Совершенно верно! Провоцировать людей на заранее обречённое восстание; нападать на своих русских соседей; отступать в Китай, который всегда видел киргизов, как объект сбора дани; уходить к жителям, на которых вчера делали набеги и грабили; кочевать в сентябре, когда перевалы закрыты снегом – действия, «лишённые всякой логики». А потом эти нелогичные поступки сваливать на выдуманный геноцид.

О продаже детей беженцами.

Как уже говорилось, положение беженцев в Китае оказалось очень затруднительным и трагичным. Потеряв при отступлении через перевалы почти всё своё имущество, они пришли в Китай совершенно разорёнными. Китайские власти,начиная с перехода границы, смотрели на беженцев, как на источник наживы. О трагизме положения говорит тот факт, что киргизы были вынуждены продавать последнее оставшееся имущество, даже своих жён и детей, отдавать для выживания.

Были случаи, когда беженцы своего ребёнка отдавали китайцам за пуд пшеницы. [(160), неоф. часть, №36 от 15.02.1917 г.]. Такие факты показывают трагизм положения беженцев в Китае. Сотрудник Российского консульства в Кашгаре Г. Ф. Стефанович докладывал: «Потеряв свои стада – главное богатство и достояние – киргизы очутились здесь в бедственном положении. Они начинают продавать самое необходимое из домашнего обихода: кошмы казаны, чайники, сёдла и прочее. На почве недоедания у них начинают появляться эпидемии брюшного тифа, цинга и прочее.

«Чтобы избавиться от лишних ртов и тяжёлой ноши в пути, киргизы начинают бросать на дороге и в местах стоянок малолетних детей. Девочек же и мальчиков свыше 12 лет продают местным сартам по 30-40 руб.». [АВПРИ, ф. Консульство в Кашгаре, оп. 630, д. 28, л. 10]. Следующему сообщению я бы не поверил, если бы оно было сделано с целью создать негативный образ повстанцев. Но он было заявлено с сочувствием к ним, с целью помочь терпящим бедствие восставшим. Председатель Туркестанского комитета Временного правительства Н. Н. Щепкин обратился в Петроград с просьбой о помощи беженцам:

«Полученные Комитетом сведения свидетельствуют, что возвращающиеся из Китая киргизы нуждаются в безотлагательной помощи. Среди них на почве голода развивается значительная смертность, наблюдались случаи зарывания живых детей. Туркестанский Комитет признаёт необходимым оказать дальнейшую немедленную помощь возвращающимся из Китая киргизам на что просит спешно ассигновать ещё сто тысяч рублей в его распоряжение». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 42, л. 23].

Вполне возможно, что это было сделано отчаявшимися родителями с целью не обрекать ребёнка на долгие мучения. А вот факт, вызванный не трудностями на чужбине, заставляет сделать небольшое отступление. Священник села Преображенского Пржевальского уезда, рассказывая о бое возле своего села с отступающими киргизами, сообщает: «Часов в 5 утра начался бой, продолжавшийся до 4-х часов пополудни. Киргизы упорно защищались, но, наконец, обратились в бегство, бросая на пути не только своё имущество, но и детей, и жён». [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. №2767, л. 88].

Секретарь Представительства Комиссариата иностранных дел РСФСР в Кульдже  Эпштейн сообщал: «Не знаю, практикуются ли где-нибудь рабство в таких широких пределах, происходит ли где-нибудь такая форменная продажа и покупка людей, как это практикуется здесь. Под влиянием нужды беженцы продавали жен, девочек и мальчиков».

Отчасти это было возможным существовавшими нормами и обычаями того общества и того времени. Глава семьи в трудную минуту был морально подготовлен к такому трагическому событию – продаже своего ребёнка, – если он в благополучные времена отдавал свою шестнадцатилетнюю дочь за калым четвёртой женой пятидесятилетнему старику.

Я уже рассказывал о решении бийского суда о погашении долга девятнадцатью девушками. При попытках советских представителей в Синьцзяне вернуть проданных девушек получали ответ, что не купил рабыню, а заплатил калым. [АВПРФ, ф. 0100В, оп. 4, п. 102, д. 7, л. 50–56.]. По существующим шариату и адату его нельзя было признать не то, что преступником, но даже провинившимся или нарушившим существующие порядки.  

Исследователи, приводя факты продажи беженцами своих детей в Синьцзяне, этим подчёркивают их трагическое положение. Не умаляя трагизма положения беженцев, хочу обратить внимание на несхожесть некоторых нравственных установок, на отличительное отношение к женщине и детям в разных культурах. На Руси с батыева нашествия, если не раньше, в трудные моменты в первую очередь спасали женщин и детей.

Это было не требование этикета – уступить место, пропустить вперёд. Наоборот, в этом отношении европейские наблюдатели считали «русичей» грубыми, дикарями. По-старославянски жена – «берегиня», сберегающая домашний очаг. Поэтому спасение женщин и детей было способом выживания рода, стремлением к сохранению общины, а впоследствии государства, действием, правилом, переросшим, в конечном итоге, в русский патриотизм. В подтверждение этого обычая можно привести много примеров из истории России, я приведу факты именно из восстания 1916 г.

Вот как женщина, проезжавшая из Пишпека в Верный, описывает действия оборонявшихся при нападении восставших на станцию Отар: «Поместили нас в две маленькие комнаты, где кроме нас (женщина ехала с двумя детьми и попутчиком, отпускным солдатом – Б. М.) было 10 мужчин, 12 женщин и 15 детей. Детей поместили в подполье, баб посадили в кучу за столом. Мужчины вооружились кто топором, кто вилами, а кто просто палкой». [(206), №67 от 04.10.1916 г.]. То есть, детей поместили в самое безопасное место.

А вот рассказ о спасении случайно проезжавшими казаками пострадавшей семьи с Кумбель-Атинской почтовой станции: «Казаки впрягли одну из своих лошадей в сохранившуюся бричку, посадили в неё женщину с детьми и поехали в сторону нашего села (Столыпино – Б. М.)». [(206), №83 от 25.10 1916 г.]. При отступлении жителей из Столыпино Интендантский мост через реку Чу оказался разрушенным. Женщин и детей через бурную реку переправляли казаки с опасностью для собственной жизни. Священник села Столыпино (Кочкорка) Зимовнов, рассказывая о бегстве столыпинцев по Боомскому ущелью в Токмак под обстрелом восставших киргизов, сообщает:

«Взрослые бежали пешком, а дети ехали (на восьми оставшихся подводах – Б. М.). Обувь на людях почти вся по камням побилась, поэтому бежали босые. У многих лилась кровь из ног». [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. №2767, л. 83]. Обращаю внимание, беженцы разбили ноги в кровь, но детей везли на подводах. Подобный факт сообщает священник Соколовского прихода Пржевальского уезда, рассказывая о бегстве своих односельчан в Пржевальск: «Все беженцы оказались пешие. А к тем счастливцам, которые оказались с подводами, пришлось навалить кучу детей». [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2767, л. 96].

Обратите внимание, что «счастливцы» не препятствовали использованию своих подвод для детей. Эти факты говорят не столько о снисхождении к физической слабости детей, сколько про заботу о будущем своего рода русского. Спасшиеся от нападения повстанцев в Боомском ущелье при захвате обоза с оружием прибыли в Рыбачье, кода жители села, спасаясь от восставших, на лодках отправлялись в Пржевальск. Всем беженцам мест в лодках не хватило. Посадив женщин и детей в лодки, мужчины остались на берегу, обрекая себя на верную гибель, стрельбой прикрывали от восставших отплытие беженцев.

Киргизский историк Таалай Исманов откровенно говорит: «Я сам патриот своей страны, но мне непонятно, как могли кыргызы продавать своих детей в Китае, чтобы самим выжить. Да лучше бы себя продавали, чтобы спасти детей. Лично я бы так поступил». (http://www.24kg.org/perekrestok/184903-vosstaniendash1916-dokopatsya-do-istiny.html). Но таковы были нравы тех времён. В другом документе, подтверждающем продажу беженцами своих детей, читаем: «Оказавшись в отчаянном положении, беженцы вынуждены были продавать дочерей и жён по самой скудной цене: от 25 до 200 рублей». [ЦГА РУз, ф. 17, оп. 1, д. 236, л. 9].

Не совсем ясно, о чём сожалеет автор: о том, что беженцы вынуждены были продавать своих дочерей, или о том, что «по самой скудной цене». А основания для такого сомнения есть, потому что несколько иные нравы были у кочевых обществ Востока того времени, у которых продажа детей существовала не только в трудные периоды, но и в спокойные годы. На заседании Комитета Министров 13-го октября 1806 г. Министр внутренних дел поднял вопрос о «прекращении производимой некоторыми киргизцами из российских подданных (казахов – Б. М.) продажи собственных детей в неволю хивинцам». [РГИА, ф. 1263, оп. 1, д. 4а, л. 112].

Обращаю внимание, что не захваченных в плен, а своих собственных детей; не передача на обучение, а продажа в неволю. Комитет посчитал «полезными меры, предлагаемые Министром внутренних дел», состоящие из пяти пунктов. Приведу два из них. Второй пункт: разрешить россиянам, «желающим покупать малолетних детей киргизских с тем, чтобы они, достигнув 25-илетнего возраста, получали свободу». Насчёт покупки детей напомню, что крепостное право, когда продавали и покупали крепостных, было отменено в 1861 г. А вот получение свободы по достижению 25-и лет – интересный факт.

Купленный русский ребёнок мог получить вольную только по прихоти барина, а казахский – по достижении 25-илетнего возраста, независимо от желания его купившего. Это намёк тем, кто делает упор на колониальную политику России. Четвёртый пункт предложения Министра внутренних дел: детей «покупать и отдавать для образования в военно-сиротские дома». [Там же, л. 113]. После рассмотрения предложения Министра внутренних дел Комитетом Высочайше было дозволено «всем российским подданным свободного состояния покупать и выменивать на Оренбургской линии киргизских детей».

В 1819 г. Государственный Совет распространил этот указ и на «калмыков и других азиатцев вымениваемых у киргизцев». (Весь Казакстан. Справочная книга на 1931 г. Алма-Ата. 1931 г., стр. 15). Летом 1872 г. при осмотре одного из караванов, проходившего через Нарынское укрепление в Кокандское ханство, была обнаружена и освобождена 12-илетняя киргизская девушка-рабыня, купленная в Иссык-Кульском уезде за 35 баранов. (Публикации по Семиреченской области» от 01.07.1872 г. №27).

Положение в Семиречье после восстания.

В отчёте Туркестанской епархии за 1916 г. так оценивалась обстановка в Туркестане после восстания: «Тягота великой мировой войны с внешними врагами, общая для всей России, для Туркестанской епархии усугубилась междуусобною бранью русского населения края с инородцами. В пламени киргизского мятежа погибло до 50 населённых местностей, пролилась кровь нескольких тысяч русских людей, … осквернены наши святыни, нарушен транспорт по железным и грунтовым дорогам. Уничтожены хлеба, потоптаны покосы, уведён скот, поруганы честь и достоинство русского имени в стране, принадлежащей России. Запасы продовольствия и предметов первой необходимости сократились, дороговизна жизни удвоилась». [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2767, стр. 112].

Ещё боле пагубные последствия восстания были в Семиреченской области. Полковник В. П. Колосовский, назначенный начальником Нарынского участка, докладывал губернатору: «Я прибыл в сел. Нарын 13 октября. Начиная от русского села Карабулак Токмакского участка и вплоть до самого Нарына вся пройденная на местность носила характер полного разрушения и совершенного запустения. … Признаков обычной мирной жизни нигде не существовало». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 32, л. 2].

Признаков Прежней жизни не было потому, что русское население, в лучшем случае, было изгнано, а в худшем, было перебито или взято в плен; а киргизы ушли в Китай. В Семиреченской области было разрушено, разграблено и сожжено много русских сёл и киргизских зимовок. Заведующий Верненским розыскным пунктом В. Ф. Железняков в ноябре докладывал: «Общее настроение тяжёлое. Обострённые отношения туземцев к русскому населению и обратно. Отношение к администрации отрицательное как со стороны русских, так и со стороны туземцев». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933а, л. 491].

Русские селения, подвергшиеся нападениям восставших, потеряли 90% скота. [РГИА, ф. 1284, оп. 194, д. 40, л. 14]. Газета «Семиреченская жизнь» в ноябре 1916 г. сообщала: «Многие селения лежат в развалинах. Тяжёлое впечатление производят груды обгорелых зданий с торчащими колоннами печей. Крестьяне живут в наскоро приспособленных для жизни сараях или в киргизских юртах. В ещё более худших условиях живут крестьяне, покинувшие свои разорённые селения.

«Так, жители селений Столыпино и Бело-Царское, находившихся в Кочкорской долине, а также селения Рыбачьего, поселившись по постановлению Пишпекского исполнительного комитета на землях киргизов Тынаевской волости, живут в шалашах из палок и холста, или под телегами, прикрытыми пологами. Оставить людей жить в таких условиях (в зиму – Б. М.) невозможно». (РГИА, ф. 1291, оп. 84, 1917 г., д. 57, л. 3). Пишпек, Токмак и уцелевшие селения к западу от Пишпека были переполнены пишпекскими и пржевальскими беженцами. [(206), №72 от 11.10.1916 г.].

Местный комитет по устранению последствий восстания зарегистрировал 12 тысяч русских беженцев. [РГИА, ф. 1284, оп. 194, д. 40, л. 15]. В Пржевальском детском приюте, рассчитанном на 30 мест, скопилось 145 детей, лишённых родителей во время восстания. [Там же, л. 15]. Рассказывая о трудностях восстановления почтово-телеграфной связи, вот как описывал в своём рапорте положение в Пишпекском и Пржевальском уездах после подавления восстания уже упоминавшийся Бойченко:

«Приступить к восстановлению телеграфного действия от станции Дмитриевская (Рыбачье – Б. М.) до Пржевальска и от Рыбачьего до Нарына нельзя даже в настоящее время вследствие того, что всё мужское население в Семиречье мобилизовано. Весь Пржевальский и часть Пишпекского уезда совершенно разграблены и сожжены киргизами. Оставшееся мужское население перебито, а уцелевшие посёлки с населением заняты исключительно перевозкой войск, провианта и фуража и урывками занимаются уборкой хлеба с полей, который, отчасти, и ныне остался на корню.

«Фураж для лошадей можно достать на расстоянии 75-100 вёрст от линии. Заготовку столбов для телеграфных линий произвести ещё труднее, так как подходящих столбов в продаже нигде не имеется, а те лесные склады, которые существовали раньше в Рыбачьем и на южном берегу Иссык-Куля, сожжены мятежниками». [РГИА, ф. 1289, оп. 12, д. 834, л. 130 – 131].

Во время восстания погибло много хлебов, а уцелевший урожай крестьяне, особенно солдатки, напуганные погромами во время восстания, боялись выезжать в поле для уборки, опасаясь новых нападений восставших. Жатва проводилась общим выходом в поле и под охраной. К тому же для уборки оставшегося урожая не хватало нанимавшихся ранее киргизов-батраков. В результате, осталось много неубранных полей, которые засыпал рано выпавший в этом году снег, и в отчёте Центрального статистического комитета за 1916 г. данных о «сборе, посеве и остатке хлебов» по Семиреченской области нет.

Поэтому, хотя урожай в этом году был хороший, хлеба было собрано гораздо меньше, чем в предыдущие годы. Косвенной характеристикой создавшегося запустения полей служило сообщение охотников о том, что осенью 1916 г. на полях наблюдалось небывалое количество гусей. Другим фактом, характеризующим разорение русского населения, служит обращение и. д. губернатора А. И. Алексеев. В рапорте Куропаткину он просил отменить Рождественский пост, так как у крестьян нет запасов овощей.

Ещё больший урон понесли киргизы. В районах восстания осталось лишь треть скота и 58% населения [(175), стр. 61]. Особенно трудным было положение возвращающихся из Китая. Вот как описывал положение киргизов член Туркестанского комитета Временного правительства О. А. Шкапский, направленный вместе с М. Тынышпаевым для налаживания положения в Семиречье: «Состояние киргизов производит удручающее впечатление.

«Люди ходят в рубищах, мало детей, большинство детей – рахитики на почве дурного питания, взрослых девушек и молодых женщин почти совсем нет, ибо они проданы в Китайском Туркестане за хлеб. Вместо юрт какие-то обрывки на палках. Скота очень мало, он ограблен в китайских пределах». Положение киргизов усугублялось отношением к ним русских, озлобленных предыдущими погромами и грабежами восставших.

«Отношение русских к киргизам возмутительно. Как черные вороны налетают банды и отбирают остатки скота, уцелевшего от грабежа в Китайском Туркестане. … Рядом с этим наблюдаются факты совершенно противоположного характера. Так, когда проводили партию киргиз-работников с семьями, русские и киргизские женщины, узнав друг друга, кинулись друг другу в объятья и плакали о погибших членах семей». (Восстание 1916 года в Туркестане: документальные свидетельства общей трагедии Сборник док. и мат. Сост. Т. В. Котюкова. М. 2016, стр. 409-410).

С 15 сентября при содействии старейшин и местной буржуазии возобновился набор на тыловые работы. При возобновлении набора дополнительно освобождались от призыва инородцы, состоящие на государственной службе и работающие на оборонных предприятиях. Ещё одним признаком, характеризующем спад напряжения в крае и перелом обстановки в лучшую сторону, было то, что областные газеты края стали печатать информацию о ходе восстания, о том, что произошло в предыдущие дни.

До этого в прессе печатались только отчёты о поддержке призыва населением. Однако даже в этой информации проскальзывали сообщения о протестах. Так, «Ферганские ведомости» сообщали, что «представители азиатской части города Ташкента высказали своё возмущение против безумцев, позволивших себе протестовать против набора рабочих». В октябре распоряжением правительства инородцам было разрешено взамен привлечения на тыловые работы поступать в казачьи части.

Газеты бодро сообщали об активной записи желающих идти на фронт. И в тоже время, губернатор Ферганской области был отстранён от занимаемой должности за то, что в своём воззвании к населению объявил, что призыв касается только лиц, желающих добровольно выполнить эту повинность. О восстании не только не было информации, но даже если и упоминалось, то только иносказательно: «известные события», «печальные случаи», «недоразумения» и другие подобные эпитеты.

Даже об убийстве в Джизаке уездного начальника П. И. Рукина и полицейского пристава П. Д. Зотоглова «Туркестанские ведомости» сообщили без указания причин, ограничившись туманной формулировкой «погибших ужасной мучительной смертью». 18 сентября торжественно из Ташкента был отправлен первый эшелон призванных на тыловые работы. В начале октября такой же эшелон из 1043-х человек был отправлен из Верного. [(161), 14.10.1916 г., №222]. Часть рабочих, призванных из Семиречья, отправляли на строительство Семиреченской железной дороги и в Пржевальский уезд для пастьбы отбитого у восставших скота.

В Пишпекском уезде рабочих отправили на строительство оросительной системы, где прежде работали китайцы, благодаря чему работы в долине реки Чу возобновились. Часть призванных рабочих была направлена на уборку хлебов с брошенных полей и на восстановление разрушенных крестьянских хозяйств. 29 октября из Беловодского походным порядком на железнодорожную станцию Черняев (Чимкент) была отправлена первая партия, около тысячи человек пишпекских киргизов. [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-а, л. 380].

Рабочим, отправленным за пределы области, ввели небольшие дополнительные льготы. Например, приказом генерал-губернатора, в виду отдалённости от железнодорожных станций посадки, подённая оплата (1 руб. – Б. М.) считалась не со дня посадки в эшелон, а со дня отправления со сборного пункта. Но уступки не всегда помогали, протестные действия продолжались. Прокурор Ташкентской судебной палаты 26 октября сообщал: «В настоящее время набор рабочих для армии проходит внешне при сравнительном спокойствии туземцев, без крупных проявлений недовольства с их стороны».

Однако он тут же добавляет, что внешнее спокойствие туземцев «не доказывает проникновения в их среду мысли о необходимости для них, как подданных России, оказывать содействие делу государственной обороны. Все внешние проявления, будто бы патриотических чувств, и выражения в настоящее время жертвовать всем на пользу России – находятся в полном противоречии с усиленными стараниями всех, для кого это только возможно, избавиться от возложенной на них повинности».

Так, призванные из Старо-Чуйской волости Пишпекского уезда Бектембай Актаев, Чомой Саргапов, Алыкбек Куандуков и Буралке Боромбаев за побег с пути следования на тыловые работы были на три месяца посажены в Пишпекскую тюрьму. Поэтому положение оставалось напряжённым. Продолжались отдельные вспышки восстания. Так, казаками станицы Самсоновской был задержан киргиз, который поджигал степь и хлеба. [РГВИА, ф. 400, оп. 1, д. 4639, л. 67]. 12 октября было совершено нападение на полевой патруль Кегетинской заставы Токмакского участка.

Унтер-офицер патруля К. Елисеев был убит, рядовой А. Тараненко ранен, их винтовки забрали. [РГИА, ф. 1405, оп. 530, д. 935, л. 23]. Десятник П. Ф. Загумённых в октябре писал Начальнику изысканий: «Ввиду мятежа киргиз, ездить в местах, не населённых русскими, без оружия и конвоя весьма опасно. Поэтому прошу выдать мне оружие и дать распоряжение о снабжении конвоем при поездках». [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 71, л. 39]. Заведующий переселенческим делом в Семиреченском районе Гончеревский 17 ноября 1916 г. сообщал:

«Шайки (повстанцев) действуют и поныне близ села Столыпино, где рвут телеграф и портят дорогу. Джумгальскую группу считаю угрожающей для посёлков Сухотиновки и Атайки, оставление в этих посёлках небольших отрядов считаю необходимым. Кроме того, необходимо выдать крестьянам Атайки винтовки числом до 15». [РГИА, ф. 396, оп. 7, д. 764, л. 61]. Это донесение к тому же является ещё одним доказательством, что русские крестьяне перед восстанием и в начале восстания не были вооружены.

Приезд А. Н. Куропаткина в Семиречье.

9-го октября в Семиречье выехал генерал-губернатор края А. Н. Куропаткин. Эта поездка генерал-губернатора показывает особенность последствий после восстания и сложность положения в Семиречье. Вот как описывают «Туркестанские ведомости» его проезд по Беловодскому участку: «Рано утром 12-го октября Генерал-адъютант Куропаткин въехал в пределы Семиреченской области у станции Карабалты, где был встречен губернатором и чинами уездной администрации. По всему пути до Пишпека высокого гостя встречали многочисленные крестьянские депутации, подносившие хлеб-соль; немало было и туземных депутаций.

«Всем русским генерал-губернатор Куропаткин настойчиво советовал успокоиться, заняться обыденным мирным трудом и возобновить добрососедские отношения с киргизами. Всюду он указывал, что подошедшие войска обеспечат спокойствие русского населения, что администрация добьётся выдачи главарей мятежников и примерно их накажет, но русским нет основания обвинять в мятеже всю туземную массу. Главарей-волков необходимо переловить, а что касается массы, то их можно простить.

«В этом смысле я буду доносить и Государю. Конечно, это не касается Пржевальского уезда и Загорной части Пишпекского уезда, где мятежники пролили слишком много русской крови и где, поэтому, будут наказаны все волости. Всё побережье Иссык-Куля и долина Кебени будут навсегда отняты у киргизов, и мятежники будут сдвинуты в горы Нарынского участка. Это суровое наказание – лишение мятежников земли – будет достойным для них возмездием. Но там, где беспорядки были не очень сильны, там не следует увеличивать искусственно размеры бедствия. Горе, постигшее Семиречье, большое горе, но увеличивать его продолжением распри – не нужно».

Такова была сущность всех речей генерала Куропаткина. А в одном из селений (скорее всего в Беловодском – Б. М.) он добавил: «Страшное наказание должно свершиться над главарями киргиз, напавших на русских; но строгое наказание последует тем русским, которые из подлой трусости доходят до убийства беззащитных мирных туземцев и до грабежа, позоря русское имя». [(161), 28. 10. 1916 г., №233]. Сам А. Н. Куропаткин писал об этой поездке:

«При въезде в село Беловодское справа и слева от дороги стояли вдовы убитых в траурном киргизском одеянии и как по команде подняли плач, прося меня вернуть их мужей». [(171), стр. 298]. Показательный факт народного горя. Участие женщины Востока в общественном выступлении показательнее количества участвовавших в восстании. Так как при существовавших тогда традициях женщина была ограничена только домашним очагом. 16 октября в Верном под председательством Куропаткина состоялось особое совещание.

Выступил М. А. Фольбаум: «Лично полагаю, что степные киргизы (казахи – Б. М.) могут быть наказаны мягче, но пишпекских и пржевальских кара-киргизов надо совершенно изъять из Токмакской долины, долины Кебеня и побережья Иссык-Куля». [(175), стр. 44]. Решение о выселении в горы Нарына киргизов из восточной части Чуйской долины (от с. Дмитриевки), Кеминской долины и побережья Иссык-Куля А. Н. Куропаткиным было поддержано с обоснованием, как земли, «где мятежники пролили слишком много крови».

Переселенческое управление по указанию А. Н. Куропаткина разработало проект выселения киргизов Атекинской и Сарыбагишской волостей в низовья реки Чу, а из южной части Токмакского участка и Иссык-кульской котловины в Центральный Тянь-Шань [(28), стр. 93]. В Семиречье прибыл полковник В. П. Колосовский, командированный из Ташкента. Ему предполагалось ведение дел в районе Загорных волостей Пишпекского уезда и на сыртах Пржевальского уезда по распределению киргизских волостей, переселяемых из Кеминской долины и с побережья Иссык-Куля.

В декабре 1916 г. Министерство земледелия утвердило план А. Н. Куропаткина, внеся в него следующее дополнение: «оставить свободными от киргизского населения ближайшие окрестности озера Сон-куль и часть долин рек Джунгал и Кукомерена» для строительства водохранилищ, регулирующих сток реки Сыр-Дарьи. [(171), стр. 298]. Перечисленные меры по переселению киргизов только предлагались.

Рапортом  от 22 февраля 1917 г. А. Н. Куропаткин «для охраны и поддержания государственного порядка» испрашивал у царя разрешения: «Киргизов Пишпекского уезда, восставших и напавших на русских, а затем разбитых нашими войсками и большей частью бежавших в пределы Китая, не допускать на земли, которыми они пользовались, а поселять, если они возвратятся из пределов Китая, во вновь образованный Нарынский уезд». (РГИА, ф. 1284, оп. 194, 1917 г., д. 24, л. 14об).

Но свершилась Февральская революция, монархия была свергнута. В послереволюционных бурных событиях центральным властям было не до переселения нескольких инородческих волостей на далёкой окраине, и проект не был осуществлён. 18 октября М. А. Соколинский (Фольбаум) сообщил в Ташкент о поимке одного из руководителей восстания Каната Абукина.

В начале октября, после разгрома восставших отрядом полковника Л. В. Слинко были пойманы влиятельный киргиз Нарынского участка Курман Лепесов и его сын Исхак. Оба отрицали свою причастность к восстанию, заявляя, что Канат удерживал их силой. Но всё же они военно-полевым судом были приговорены к повешению. Тогда Исхак в доказательство своей невиновности предложил оставить отца в заложниках, а его отпустить на срок, и он поймает Каната. Л. В. Слинко согласился на эти условия и отпустил Исхака Курманова.

Через несколько дней Исхак привёл сына Каната, который по решению военно-полевого суда был повешен в Нарыне. В середине октября Исхак поймал и доставил властям и самого Каната. За поимку Каната и его сына Курман Лепесов и его сын были оправданы, а Исхак даже представлен к поощрению и назначен волостным управляющим. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 34, л. 44]. 25 октября сдался властям руководитель восставших селения Токтинского Беловодского участка, скрывавшийся в горах. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 18, л. 27об].

21 октября объявили приказ об организации областного и уездных «Комитетов по выяснению и возмещению убытков, причинённых мирному населению мятежом 1916 г. Этим комитетам предписывалось определить убытки и выявить всё, «что может быть обращено в продажу из имущества мятежных туземцев». [(171), стр. 300]. Комиссии состояли из представителя администрации, местного мирового судьи, податного инспектора, настоятеля церкви, одного из учителей и трёх выборных представителей от города или сельского общества.

Беднейшим семьям, по удостоверениям обществ, были розданы лошади и коровы по количеству угнанных голов. Но это возмещение не могло полностью компенсировать понесённый ущерб, так как киргизский скот ни по своей породности, ни по состоянию не соответствовал породам скота русского населения. Не обходилось и без обманов. Начальник Аулиеатинского уезда отмечал: «Насколько сведения убытков дуты, видно из того, что когда пристав спрашивал отдельно мужа и жену, то один из супругов показал, что погибло 50 пудов, а другой – 400 пудов пшеницы». [(173), стр. 48].

Разорённым хозяйствам казахов, киргизов и дунган, не участвовавших в восстании, была обещана помощь в восстановлении хозяйств. Для этого планировалось привлекать военнопленных, находящихся в распоряжении ведомства земледелия и государственных имуществ. Лесному ведомству было разрешено отпускать на восстановление мирных киргизских хозяйств строительные материалы в упрощённом порядке. Однако, средства на эти цели выделялись мизерные: на всю разорённую область всего 2 тысячи рублей. [(232), №220 от 12.10.1916 г.].

Суды над повстанцами.

Существовавшая судебная практика в отношении инородцев была следующей. Незначительные нарушения законопорядка рассматривались народными судами инородцев. Их брачные дела рассматривались муллами. Преступления, совершённые инородцами относительно русских и в пределах русских поселений, не подлежали разбирательству в народных судах инородцев, а велись государственными судебными органами на общем основании. Согласно «Положению об управлении степными областями» инородцы привлекались к ответственности в государственных судах по общероссийским законам за следующие преступления:

1) против веры христианской (погромы христианских храмов – Б. М.); 2) государственные (вооружённое восстание против законно существующей власти – Б. М.); 3) против законного порядка управления; … 5) против государственных и земских повинностях (призыв на тыловые работы – Б. М.); 6) против казённого имущества; 7) против общественного благоустройства и благочиния; 8) против общественного спокойствия и порядка: а) составление злонамеренных шаек, … г) порча телеграфа и дорог; … 10) против жизни, здоровья, свободы и чести: а) убийство, б) нанесение ран и побоев, в) изнасилование, г) противозаконное задержание и заключение; 11) против собственности: а) насильственное завладение чужим имуществом, б) поджог и умышленное истребление чужого имущества, в) разбой и грабёж, г) похищение казённого имущества. (РГИА, ф. 1291,оп. 82 1891 г., д. 6а, л. 108).

После того, как основной очаг восстания был погашен, осада Токмака снята и повстанцев оттеснили в горы военный губернатор области 24 августа издаёт приказ о создании военно-полевых судов, которые в циркуляре губернатора были названы «отрядными судами». На основании Правил о местностях, состоящих на военном положении (17 июля из-за восстания в Туркестане было объявлено военное положение) гражданские лица подлежали военному суду за следующие преступные деяния:

«1) За бунт против Верховной власти; 2) за умышленное истребление … запасов продовольствия и фуража; 3) за умышленное истребление или важное повреждение мостов; 4) за умышленное истребление или важное повреждение … телеграфного, телефонного или иного снаряжения, употребляемого для передачи известий; 5) за нападение на часового или военный караул, за вооружённое сопротивление военному караулу и чинам … полиции».

Сопоставляя Положение об управлении степными областями и Правила о местностях, объявленных на военном положении, видим, что новых статей об ответственности введено не было. Были только, в связи с условиями военного времени, ужесточены меры наказаний. А в литературе о восстании военно-отрядные суды, как и войска, посланные на подавление восстания, часто называют карательными. Но, во-первых, причиной создания военно-отрядных судов было стремление избежать эксцессов, мести «толпы».

В соответствии с приказом губернатора, членами этих судов назначались только офицеры, как более образованные кадры. Во-вторых, отрядные суды рассматривали только те дела, которые направлялись к ним начальниками гарнизонов или командирами отрядов. Причём, начальники гарнизонов и командиры отрядов обязаны были направлять дела в отрядные суды только тогда, когда предварительно уже были проведены следственные действия и дознания и виновность подозреваемых была «установлена с достаточной очевидностью». [Там же, л. 7].

В-третьих, в соответствии с «Инструкцией для действий отрядных судов», «в случае отсутствия в дознании явных признаков преступлений, а равно и в отношении тех лиц, относительно которых нет очевидных доказательств их участия в восстании, дознания должны быть направлены соответствующим чинам судебного ведомства». [Там же, л. 9]. В этом случае дела направлялись в гражданские суды.

Жёсткой чертой отрядных, как и всех военно-полевых судов, было то, что за вышеуказанные преступления привлекались, как уже говорилось, и гражданские лица, и то, что, в соответствии с приказом о создании отрядных судов, «всем делам о восстании туземцев, имеющим поступать в отрядные суды, не давать направления в кассационном порядке». [Там же, л. 8]. Но таковы реалии войны, все мы слышали или читали фразу «приговор окончательный и обжалованию не подлежит». Преступления, связанные с восстанием, после его подавления рассматривались уже гражданскими судами.

И это были не судилища, а именно суды. Например, газета Семиреченская жизнь сообщала о судебном процессе в г. Намангане Ферганской области над участниками восстания, в котором в защите обвиняемых, кроме трёх местных адвокатов, принимали участие приехавшие из Петрограда присяжный поверенный М. В. Беренштам и член Государственной думы И. А. Ахтямов. (Семиреченская жизнь №109 от 31.12.1916 г.).

Действующим в то время законом за участие в восстаниях предусматривались наказания от освобождения от ответственности до пожизненной каторги и смертной казни. По статье 100 Уложения о наказаниях уголовных «попытки отторжения от Империи некоторой её части наказываются смертной казнью». Это касалось призывов к отделению и создания независимого ханства. Что касается других случаев, связанных с восстаниями против властей, то закон устанавливал очень широкие пределы наказаний в зависимости от различных обстоятельств, сопровождающих преступления во время восстаний.

Самыми суровыми наказаниями являлись каторжные работы и смертная казнь, которым подвергались лишь главные виновники, руководители и зачинщики восстаний. Остальные участники восстаний подвергались различным наказаниям, смотря по обстоятельствам, минимальным было заключение в тюрьму на 4 месяца. Закон допускал даже освобождение от наказания тех участников, которые после призыва и предупреждения властей прекращали свои выступления.

Причём последнее было не красивым заявлением, а широко применялось на практике. То есть, закон учитывал особенности преступлений, совершённых участниками восстаний, где истинными преступниками являлись лишь зачинщики и руководители восстаний, остальные же участники представляли собой лишь толпу, покорную воле руководителей. Таковы были условия наказуемости восстаний в мирное время. Понятно, что в военное время наказания были более строгими.
Окончание в 25-ой части.