Продолжение, начало в 1-ой части.

Таким же поборам бедняки подвергались и со стороны киргизской администрации. Губернатор области, отмечая, что «должностные лица смотрят на должности, как на доходные статьи», сообщал: «Русская администрация всеми силами стремится к искоренению всякого рода поборов с народа, производимых должностными лицами туземной администрации в свою пользу. За это уже немалое число волостных управителей и биев по суду сосланы на житьё в Сибирь. Но до сего времени поборы продолжают существовать, хотя и в меньших размерах против прошлых лет.

«Редкий волостной управитель безукоризненно прослуживает своё трёхлетие, на которое он избирается. В большинстве случаев, он обвиняется в поборах или притеснениях, за что и устраняется от должности с преданием суду». [РГИА, ф. 1263, оп. 2, д. 4935, л. 1029]. Меня удивляет позиция национальных исследователей. Многочисленные факты, из многих архивных документов, источников, воспоминаний, из исследований разных авторов говорят о том, что поборы своих манапов с простых кочевников в несколько раз превышали государственные налоги.

Но всё равно в первую очередь громко заявляют о русском колониализме, о гнёте царизма, и только потом шёпотом, мимоходом говорят о гнёте и грабеже своими феодалами. Подборку фактов по этому вопросу начну с доклада о восстании драгомана Российского консульства в Кашагаре Т. Ф. Стефановича: «Сбор кибиточной подати и других повинностей, производилась волостными (старшинами), которые брали с подчинённых им киргизов в два-три раза больше того, что с них требовалось». [АВПРИ, ф. Консульство в Кашгаре, оп. 630, д. 28, л. 3].

С киргизского населения своей местной администрацией, кроме государственной подати – «падишал-салык», собирались ещё и всевозможные незаконные сборы на разные административные нужды и в пользу волостной верхушки, так называемый, «чигын». Чигын включал две постоянные составляющие («тютюн-салык» – сбор с юрты и «джан-салык» – подушный сбор) плюс поборы по всевозможным поводам. Мокуш Шабданов за свой хадж собрал с подвластной волости 12 тысяч рублей. [(160), неоф. часть, №22 от 14.03.1908 г.].

Видите ли, он в Мекке молился и за своих соплеменников, поэтому извольте оплатить его хадж. Уполномоченные 65-и юртовладельцев Узынгырской волости Пишпекского уезда в прошении к губернатору от 20.09.1910 г. писали: «Наш волостной управитель Чолпонбай Медеу и старшина нашего аула Курумся Тлейбаев всё время делают на нас налоги, как видимо, произвольные, так как в получении денег не дают никаких квитанций. Налоги эти чем дальше, тем становятся больше и, наконец, стали положительно не по силам». [ЦГИА КазССР, ф. 44, оп. 2, д. 8650, л. 12-13].

В жалобе от 27 октября 1913 г. жителей Саяковской волости Пишпекского уезда говорилось: «Имея ничтожное количество скота, обложены уплатой податей от 24 до 48 рублей от каждой кибитки, тогда как собрать у нас всех весь наличный скот, то и тогда не хватит для уплаты. Богачи же, имеющие по 1000 и более баранов, при переписи свой скот скрывали и записали в посемейные списки самое малое количество, а на бедных записали то, чего они не имеют». [ЦГА РКаз, ф. И-44, оп. 2, д. 11418, л. 2]. Вот где зарыта собака колониального гнёта: 9 рублей государству, а 39 своему манапу, итого 48 рублей. Так что, строго говоря, данный раздел очерка и вторую причину восстания надо назвать: «Увеличение поборов манапами».

Вот ещё одна из жалоб властям на поборы старшин: «Его Высокоблагородию Пишпекскому уездному начальнику от киргиза Кукрековской волости (Зачуйский участок Пишпекского уезда) Джумата Бурабаева прошение. Старшина аула № 6 Тлеуберды Мырашев, в течении трех лет пребывания его на должности аульного старшины, безгранично пользуясь и злоупотребляя своей властью, требует с меня непосильные подати, кроме оброчной подати, земского сбора и на общественные расходы, по 15 руб. денег (по пятнадцать рублей) за каждую юрту непредвидимых расходов, из которых добрую половину оставляет в свой собственный доход». [ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, д. 20087].

Чигыном покрывались расходы на съезды, на служебные поездки местной администрации и встречу начальства и другие местные расходы, которые признавались необходимыми главой аула или волости. Не забывали манапы и про свой карман. Начальник Верненского уезда в 1908 г. докладывал губернатору.: «Например, уплачено адвокату за написание прошения и ведения какого-либо дела 600руб, а взыскивается с населения волости никак не менее 3000 руб.». [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 393, л. 26об].

Волостные и аульные чигыны, как уже говорилось, превышали цифру всех государственных податей и налогов в несколько раз. В 1915 г. в Атекинской и Сарыбагишевской волостях с каждой юрты взималось дополнительных поборов не менее 21 руб. [(318), стр. 17]. А в приводимой выше Саяковской волости – 39 руб. Сообщали о поборах не только сами обираемые киргизы, но и русские, видевшие этот грабёж со стороны.

Статистик Семиреченской переселенческой партии в 1908 г. сообщал, что одной из причин стремления киргизов Сукулукской волости перейти в оседлое состояние вызвано «желанием освободиться от гнёта народного суда и манапов, самовольно облагающих кочевников особым налогом в свою пользу, достигающим размера до 10 руб. с кибитки. В случае отказа от уплаты сбора против неплательщика возбуждается какое-либо обвинение у народного судьи, который и решает дело в угоду манапов». [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 393, л. 1].

Житель Пржевальска К. И. Иванов сообщал: «От многих киргизов я слышал, что негодовали на манапов за чигимы: где нужно один рубль, они собирают пять». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 8, л. 12]. Сообщая о поборах манапов с киргизского населения, заведующий переселенческим делом в Семиреченской области В. А. Гончаревский писал: «Манапы (кстати сказать, этот вредный элемент имеет среди киргизов огромное влияние) собирали более чем вдвое». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 31, л. 29]. Корреспондент «Русского Туркестана» в заметке из Пишпекского уезда писал:

«Жизнь киргизских обществ полна бесправия, произвола манапов, непомерных поборов, самовольно налагаемых киргизскими властями и манапами без всяких приговоров обществ. Киргизская букара (беднота, простонародье) деморализована, не знает, что делать, как избавиться от своих «попечителей» манапов. То плати «чигым» по 4 р. с юрты, то «насю» по 2 р. с юрты, то на помин манапа по 7 р. с юрты. Ведь так и подати трудно будет заплатить. Мы не сгущаем красок. Живя среди киргизов, мы понимаем, на что обречены киргизы при существующем произволе манапов». («Русский Туркестан» №6 за 1900 г.).

Русская администрация знала об этих поборах.  А. Н. Куропаткин в своём дневнике, описывая поездку по краю после восстания, отмечал: «Многие старики говорили, что их грабят свои же туземные власти. Нельзя жить. Просят защиты». [(186), стр. 53]. Знали об этом не только на местах, но и в верхах. Начальник Управления земледелия и государственных имуществ в Туркестане в 1912-1915 гг. А. А. Татищев констатировал: «Фактическое всевластие волостной администрации, несомненно, облагавшей жителей волости незаконными поборами».

4-го июля 1894 г. губернатор Семиреченской области издал циркуляр, в котором подчёркивал, что «выжимаемые из (киргизского) населения должностными лицами поборы, известные под именем чигына, суть поборы незаконные и потому не подлежащие взысканию». Он также обращал внимание администрации на суммы «чигына, доходящего в иных волостях до баснословных размеров». Со временем эти поборы не прекращались, а даже увеличивались. Губернатор области в 1908 г. в отчёте о сборе налогов с кочевого населения отмечал:

«Почти во всех кочевых волостях существуют ещё негласные сборы, известные в степи под названием «шыгын». Сборы эти устанавливаются с превышением, конечно, власти пользующимися влиянием волостными управителями». [(327, стр. 115]. Но контроль над этими поборами, в силу состояния киргизского общества, осуществлять было трудно. Чигын устанавливался собранием манапов победившей на выборах партии, а собирался он аульными старшинами, как правило, во время уплаты подати населением.

Получив подать, старшина требовал и чигын, угрожая, в случае отказа, не сделать запись об уплате и взыскать подать вновь. Против отказывающихся платить чигын через подставных лиц возбуждались ложные иски в народный суд. Суд, зависимый от манапов, присуждал штраф, превышающий чигын, иногда, в несколько раз. Поэтому жалующиеся властям зачастую потом отказывались от своих жалоб, объясняя это оговором или партийной борьбой, что и случилось с приведённой выше жалобой Джумаша Бурабаева из Кукрековской волости.

Следующий документ для цитирования очень длинный, но он ярко обрисовывает состояние киргизского общества и вину манапов в восстании, поэтому я приведу его почти полностью. Это рапорт начальника Атбашинского участка Пржевальского уезда ротмистра Иванова от 29 октября 1906 г. губернатору области: «Имею честь донести Вашему Превосходительству о поборах и злоупотреблениях манапов Чоринской волости. В названной волости все беспорядки производятся родовыми представителями – манапами, без милосердия обирающими народ.

«Мелкие манапы, группируясь около главных родовых представителей, образовали в волости две партии, враждующие между собой за преобладание. Платежных средств населения не хватает на удовлетворение хищных аппетитов всех многочисленных манапов. Поэтому партийные стремления каждой группы заключаются в том, чтобы получить преобладание в волости, приобрести всю её администрацию и весь народный суд из своей партии и при помощи, главным образом, последнего, без помехи обирать темный народ, держа его под постоянной угрозой полного разорения при помощи продажного байского суда.

«На прошедших выборах получила преобладание партия Касымбека Багатаева, и в предстоящее трехлетие, как он сам, так и приверженные ему манапы, могут, не прибегая к открытой силе и явным грабежам, обирать народ при помощи народного суда и не принимать, конечно, в долю своих противников – манапов из партии Чородбая Джаныбекова, Мураталы Качибекова и других. Последние, не желая расстаться со своею долею в обирании народа, пускаются на крайние средства и все-таки рвут с него, сколько смогут, прибегая для этого к застращиванию его открытой силой, явными грабежами и прочим.

«Сориентировавшись в местном законодательстве, давшем киргизскому населению самоуправление и народный суд, манапы составили строгую организацию, вставшую между народной жизнью и русским делом. Обративши местное законодательство целиком в свою пользу, обращая народный суд и туземную администрацию на служение своим корыстным интересам, манапы фактически продолжают держать народ в таком же рабстве, в каком он находился у них и до покорения края.

«Пока этим организациям хищников-манапов не будет нанесен решительный удар, все начинания русского дела в области культуры останутся мертвой буквой. Как на пример безрезультативности многих начинаний, имеющих целью благо народное, сошлюсь на следующее явление. Правительство, идя навстречу нуждам населения, установило податное обложение пропорционально благосостоянию каждого кибитковладельца. Через каждые три года особая комиссия из Податного инспектора и Уездного начальника затрачивает массу труда на определение благосостояния населения.

«Между тем население уплачивает своим манапам чигымы, превышающие иногда в несколько раз Государственную подать, причем плательщиками чигымов являются именно те кибитковладельцы, которые платят по своей бедности минимум подати. Так, иногда, уплачивающий какие-нибудь 30 коп. государству, платит манапам в чигымы 15-20 рублей. Явление беспощадных поборов, производимых манапами с населения на покрытие своих партийных расходов по подкупам на выборах, ведению кляузных дел, уплате кунов (штрафов) по убийствам во время производимых беспорядков, подкупу свидетелей, найму подсудимых, принимающих на себя их преступления, чисто личных расходов на свое содержание, обнаружено мною не только в Чоринской волости, но, почти, во всех волостях участка и остальной части уезда.

«Не могу не высказать еще раз моего глубокого убеждения в необходимости начать серьезную борьбу со стороны правительства с этим величайшим злом в лице хищников-манапов, которые помимо поборов, являются руководителями всех беспорядков, тормозят сборы податей и вообще останавливают течение служебного дела, встав непроницаемой стеной между темным народом и Правительством и сделав своею игрушкою признанную Правительством власть туземной администрации». [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 13, д. 587, л. 106].

Уместно задаться вопросом: кто же толкнул кочевника на крайность, на восстание: русская власть, снижающая государственные подати с малоимущих до 30 копеек, или манапы обирающие его по 15-20 рублей? Государственная администрация, из-за особенностей закона о местном самоуправлении кочевников, была ограничена в борьбе с этим злом – поборами манапов. После получения приведённого рапорта начальника Атбашинского участка губернатор области докладывая начальнику края «о вредной деятельности манапов Чоринской волости … и … о поборах, чинимых ими с населения», объяснял:

«Несмотря на очевидный вред, приносимый населению деяниями манапов, я затрудняюсь возбудить против них, как частных лиц, преследование судебным порядком». Поэтому он предлагал «единственным средством для ослабления эксплуатации манапами населения и умиротворения волости необходимо признать высылку административным порядком главарей с ближайшими их родственниками и сообщниками из уезда на срок до 5 лет». [ЦГА РУз. ф. И-1, оп. 13, д. 587, л. 105-105об]. Как уже говорилось, с началом войны были введены новые налоги и дополнительные поставки, что принесли новые тяготы для населения. Но, как гласит пословица, кому война – беда, а кому – мать родна.

Государством оплата за реквизиции и поставки производилась не непосредственно с поставщикам, а передавалась в волостное управление. Этим тоже воспользовались волостные управители, присваивая эти деньги себе. Подтверждает это и М. Тынышпаев: «Деньги, ассигнованные на оплату реквизиций, до владельцев большей частью не доходили. Требовали, чтобы киргизы ставили юрты и приготовляли скот для проходящих команд. Требования исполнялись, деньги же, отпущенные для расплаты с киргизами, в большинстве случаев до них не доходили». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 46, л. 134]. В докладной губернатора о восстании говорилось:

«Киргизы указывали на факты того, что ими по требованию начальства были представлены юрты, войлоки, пайпаки (тёплые чулки), давались лошади, но денег они совсем не получали, а если и получали, то вопреки ценам, заявленных властями» [(43), стр. 110]. Кроме сборов по решению власти, были ещё призывы к пожертвованиям различным благотворительным организациям, которые проходили по всей империи. Так, с началом войны Российское общество Красного креста обратилось к гражданам России с призывом к сбору пожертвований для армии деньгами, личными вещами и продуктами питания.

Вслед за Красным крестом Всероссийский земский союз также обратился к населению Империи с воззванием тоже к сбору пожертвований в пользу армии. Киргизы приняли активное участие в сборе пожертвований, тем более, что проводились они под лозунгом, что киргизы не несут воинской повинности. Но чаще такие акции были проявлением инициативы низовой администрации, которая выдавала это за желание народа и решала таким образом две свои задачи – зарабатывала благосклонность, медали, почет у русской администрации и одновременно обогащалась.

Возможным это было потому, что все эти сборы проводились по указанию администрации, без решений (приговоров) местных собраний. Этим пользовались волостные и аульные старшины, собирая с подчинённых им киргизов гораздо более того, чем требовалось, разницу оставляя себе. Собирали, якобы, на военные нужды деньги, продовольствие и прочее, но по назначению передавали «далеко не всё, от 1/3, а иногда лишь 1/10». [Фёдоров Е. Очерки национально-освободительного движения. Ташкент. 1925, стр. 51]. Заведующий Пржевальским оброчным подрайоном, говоря о причинах восстания, подчёркивал, что с началом войны положение простых членов киргизских общин ухудшилось:

«Всякого рода пожертвования – деньгами, юртами, попонами – ударили киргизов с материальной стороны. … Манапы (кстати сказать, этот вредный элемент среди киргиз Пржевальского уезда) собрали, вероятно, больше, чем вдвое». [РГИА, ф. 396, оп. 7, д. 764, л. 63]. То, что свои же манапы, пользуясь военными поставками, драли с кочевника ещё одну шкуру, то в этом, конечно, есть доля вины государства, которое не защищало своих граждан (киргизы ведь тоже платили налоги), но никак не русского переселенца, подвергшегося разгрому.

Заведующий Семиреченским переселенческим районом С. Н. Велецкий, говоря о гнёте манапов, сообщал, что в 1907 г. в Сарыбагишевской волости разные, так называемые, «тёмные» сборы достигали 18 рублей с кибитки. [(312), стр. 14]. Ещё большую цифру приводят «Семиреченские ведомости»: «Констатировано полное бесправие киргизов, придавленных произволом манапов, партийной враждою и пресловутым «народным судом». Экономическую жизнь киргизов подрывают всевозможные «чигыны и джурчулуки». Размеры этих поборов простираются от 10-и до 30-и рублей в год с кибитки, помимо податей и земских сборов». [(160), неоф. часть, №102 от 19.12.1908 г.].

Сравните сами: 9 рублей государственных податей и 30 рублей поборов в карманы манапов. Ю. Абдрахманов, Председатель СНК КиргАССР, в газете «Советская Киргизия» от 04.08.1931 г. в статье «Предвестник Октября. К 15-илетию восстания киргиз в 1916 г.» писал: «Размер «чыгыма» был в десятки раз больше, чем размер официальных государственных налогов». Прочитав это впервые, я подумал, что это штамп статей советского периода. Но ознакомившись с рапортом начальника Атбашинского участка, в котором он, говоря о поборах манапов, уточняет положение с налогами.

Волость должна была сдать подати в соответствии с количеством кибиток в ней. Внутри волости подати раскладывались с учётом платёжноспособности аулов, а в аулах – с учётом материального положения кибитковладельца. На аульном сходе, в присутствии уездного начальника и податного инспектора определялись члены общины неспособные к платежу подати по каким-либо причинам, составлялся приговор аульного схода, и они освобождались от уплаты налога. [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 459].

Но общая сумма подати с аула и волости оставалась прежней, она перекладывалась на остальных членов общества. Прообраз прогрессивного налога. При получении льготы подать с бедняка могла быть снижена до 30 коп., а манапские поборы доходили до 15-20-и руб., и от «чигима» малоимущие члены общины манапами не освобождались. Оказывается, утверждение Ю. Абдрахманова о превышении манапских поборов в десятки раз против государственных податей в отношении к малоимущим верно.

Напрашивается вопрос, от чего страдало киргизское население: от царского гнёта или от своих манапов? Поэтому, если уж говорить о двойном гнёте, то на первое место надо ставить гнёт своих манапов, а потом уже – царский. Некоторые из исследователей, говоря о налоговом гнёте со стороны государства, для придания весомости своего утверждения, включают в него и общемировые, общепринятые сборы.

Вот один из примеров: «Существовали ещё государственный промысловый налог, акцизный сбор и таможенная пошлина. С населения взимались гербовый сбор и пошлина за переход имущества от одного лица к другому». Помилуйте, это же общегосударственные сборы, которые взимались одинаково как с русских, так и с других национальностей; как с жителей центра, так и окраин. Откуда здесь колониальный гнёт?

Противодействие манапов переходу кочевников на оседлость.

Наряду с земельной и налоговой причинами восстания следует сказать и о переходе кочевников на оседлый образ жизни, что освобождало их от зависимости от манапов и решало их землеустройство (они обеспечивались землёй наравне с крестьянами), тем самым сглаживая земельный вопрос – главную причину восстания. Но манапы, теряя при этом своё влияние и эксплуатируемых, были против перехода своих соплеменников к новой жизни, к новой формации – к оседлости. Этим манапы совершали ещё одно преступление против своего народа.

Исследователь В. Воронков особо подчёркивал, что переход кочевников на оседлость, «создало бы такой строй, при котором … осевший киргиз был бы обеспечен в своих правах на землю и мог бы вести своё хозяйство, не будучи зависимым ни от манапства, ни от султанов, ни от каких-нибудь других общественных классов, созданных условиями киргизской жизни». [(160), неоф. часть, №14 от 15.02.1908 г].

В докладной записке к совещанию о порядке колонизации Семиреченской области в феврале 1908 г. говорилось: «В настоящий момент главная масса киргизских земель сосредотачиваются в руках богачей-манапов, и для них действительно невыгодно, как образование переселенческих участков, так и вообще урегулирование земельных отношений внутри киргизской общины». [РГИА, ф. 391, оп 3, д. 870, л. 14]. Главное управление землеустройства в письме в Совет министров от 13.05.1908 г. также отмечало:

«Оставляемая при образовании переселенческих участков в пользовании каждой группы (кочевников) площадь земли фактически находится во владении зажиточных киргизов, которые ведут примитивное скотоводство и часто сдают в аренду земли общего пользования, между тем, как для 70-80% киргизского населения, находящегося у них чуть ли не в крепостной зависимости по экономическому состоянию недоступно занятие скотоводством. Таким образом, многочисленный класс, так называемых, джатаков или букары в большинстве живёт исключительно продажей своего труда (наймом в пастухи, батраки и т. п.) и не извлекает из простора киргизских земель никаких выгод».

В таких условиях «киргизская беднота прекрасно сознаёт, что возможность беспрепятственного распоряжения хотя бы небольшим земельным участком гораздо лучше оградит их интересы, чем теоретическое и неосуществимое для них право на сотни десятин в общественных угодьях». [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 883, л. 3об-4]. Первопроходцами в переходе на оседлость были киргизы Толкановской волости Пишпекского уезда.

Притеснения манапов и волостных должностных лиц принудили в 1897 г. 94-х юртовладельцев ходатайствовать об исключении их из состава кочевого населения и переводе на оседлое положение с правами сельских обывателей, с образованием оседлого поселения в Алаарчинском урочище и возложением на них одинаковых с крестьянами общественных и земских повинностей , в том числе и воинской. [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 914, л. 2]. Но сопротивление манапов и отсутствие законодательной базы по этому вопросу затянули переход на оседлость до 1908 г., когда окончательно было оформлено киргизское поселение Таш-Тюбе из 33-х юртовладельцев. [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 914, л. 2об-6].

Переход кочевников на оседлость позволял сгладить земельный вопрос как для кочевников, так и для Переселенческого управления. После инспекционной поездки в 1910 г. в Семиреченскую область генерал-губернатор Самсонов докладывал царю о своих разъяснениях киргизскому населению: «Справедливое отношение к киргизам выражается и в том, что каждому киргизу предоставляется добровольный выбор или получить 40 десятин для кочевья, или быть устроенным также, как и русские переселенцы с равным душевым наделом. [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 90, л. 50-51].

В последующей телеграмме оговорка «каждому киргизу» была исправлена и разъяснено, что «кочевникам будет оставлено, согласно выработанных норм, сорок десятин на отдельное кочевое хозяйство». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 90, л. 57]. Заведующий Семиреченским переселенческим районом в докладе «О киргизском землеустройстве в Семиреченской области» писал: «С экономической точки зрения землеустройство важно потому, что только оно может поднять экономическое состояние киргизов и увеличить доходы казны». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1786, л. 2б].

Поэтому Правительство было сторонником перехода кочевников на оседлое ведение своего хозяйства, всячески пропагандировало и поддерживало это направление хозяйственной деятельности. Издаётся ряд правительственных инструкций о порядке и льготах для кочевников, переходящих на оседлость. Из земель, перешедших в Переселенческий фонд, часть предназначалась именно для кочевников, переходящих на оседлость. Так, на 1914 г. в Семиреченской области было запроектировано 130 тысяч десятин для кочевников, желающих перейти на оседлость. (Семиреченские ведомости, неофиц. часть, №216 от 12.10.1913 г.).

Причиной того, что власти призывали и способствовали к переходу киргизов на оседлость, были шесть факторов. Первый – освобождение земель в переселенческий фонд. Кочевникам в Семиреченской области выделялось от 40 до 82 десятин на юрту, в зависимости от естественных и почвенных условий, от наличия водоснабжения. В Багишевской и Джамансартовской волостях, прилегающих к Беловодскому, норма обеспечения киргизского кочевого хозяйства была 40 десятин. [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 486, л. 10].

Инструкция от 09.06.1904 г. «О поземельном устройстве населения Туркестанского края» гласила, что кочевникам, пожелавшим получить оседлое земельное устройство, отвод надельных участков производится на одинаковых основаниях с русскими переселенцами. [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 62, л. 12]. Поэтому при переходе на оседлость кочевники обеспечивались землёй, как и русские крестьяне, по 10 десятин на мужскую душу. Что особенно важно. В связи с массовым наплывом в результате проведения столыпинских реформ переселенцы после длительного ожидания устройства в отдельных случаях соглашались на сокращение нормы земельного надела до 6-и и даже до 4-х десятин на душу.

Но для киргизов, переходящих на оседлость, норма 10 десятин на душу оставалась неизменной. По данным статистического отдела Переселенческого управления за 1910 г. средний состав киргизской семьи составлял 5,1 душ обоего пола, из которых 2.75 мужского и 2,35 женского пола. (Семиреченские ведомости №67 от 20.08.1910 г.). Значит, при переходе на оседлость на одно киргизское хозяйство выделялось 30 десятин. Остальная земля переходила в переселенческий фонд.

Туркестанский генерал-губернатор А. В. Самсонов (командовал краем в 1909-1914 гг.) обращал особое внимание Управляющих переселенческими районами на то, что «для наиболее целесообразной и правильной постановки колонизационного дела в крае надлежит, параллельно с образованием переселенческих участков, вести в самом широком масштабе и землеустройство туземцев, так как получаемые при этом излишки могут всецело обращены под устройство русских переселенцев». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 1638, л. 4].

Так, в 1910 г. землеустройство переводом на оседлость 1188 юрт Восточно-Сукулукской волости дало в распоряжение Переселенческого управления  земельные излишки общей площадью 10700 десятин удобной земли, а с остатками волостного пастбища около 13800 дес. [Семиреченские ведомости, неоф.часть, №141 от 18.12.1910 г. РГИА, ф. 1284, оп. 194, д. 97, л. 2]. В отчёте за 1912 г. губернатор области отмечал, что «при отводе киргизам постоянных оседлых наделов оказалось возможным пополнить запасы переселенческого фонда 117.010 десятинами». [РГИА, ф. 1284, оп. 194, д. 41, л. 5].

То, что Правительство было сторонником перехода кочевников на оседлость и всячески пропагандировало этот процесс, косвенно опровергает заявления про отсутствие земли у киргизов, так как переход кочевников на оседлость по крестьянской норме позволял получить ещё дополнительные площади в Переселенческий фонд из земель, находящихся в пользовании киргизов.

Второй фактор – переход на оседлость приближал меньшие налоги с кочевников к налогам с оседлого населения. Заведующий переселенческим делом в Семиречье при обосновании необходимости перевода кочевников на оседлость одной из причин называл увеличение налоговых поступлений: «Попутно с этим может быть образовано большое количество государственных оброчных статей». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1786, л. 3.]. По данным Переселенческого управления переход кочевников к оседлости и замена кибиточной подати оброчной увеличивали налоговые сборы вдвое. [Там же, оп. 3, д. 426, л. 154].

Ещё большую разность налогов называл генерал-губернатор Степного края Е. О. Шмидт: «При землеустройстве киргизов необходимо иметь в виду ещё одно, не последней важности обстоятельство. С переходом кочевников в оседлое положение связывается их перемена в податном обложении, которое при этом должно повыситься в четыре раза. Между тем киргизское хозяйство не в состоянии будет сделать быстрый переход от прежней системы экстенсивного использования земель к более совершенным формам, и новое обложение на первых порах может оказаться для него непосильным.

«Поэтому представляется справедливым в течение пяти лет после перехода в оседлость сохранить для киргизов обложение в размере уплачиваемой кибиточной подати, а во втором пятилетии – довести обложение до полного размера оброчной подати». [РГИА, ф. 1276, оп. 17, д. 132, л. 405]. Это предложение Степного генерал-губернатора было учтено Правительством. Согласно Положению Совета министров от 24.08.1910 г., киргизы, перешедшие к оседлому быту, освобождались на пять лет от казённых платежей и земских денежных сборов, а в последующие пять лет облагались упомянутыми сборами в половинном размере. [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 62, л. 18].

Данное постановление Совета министров не только показывает заниженные налоги кочевого населения по сравнению с оседлым, но и опровергает утверждения о колониальном гнёте, а тем более о геноциде. Третий фактор. Переход на оседлость менял главный кочевой способ экономической деятельности на земледельческий, а в скотоводстве обеспечивал внедрение передовых, интенсивных технологий, что повышало эффективность производства, давало большую отдачу с занимаемых земель.

Четвёртый фактор – властям оседлое население легче контролировать, чем кочевое. В 1906 г. Ферганский губернатор Покотило подчёркивал, что «пока туземец прикреплён к земле и занимается на собственном участке земли, он является благонадёжным элементом порядка и государственности». И последние два фактора – местные причины. Первая. Власти знали и понимали, что население приграничной с Китаем территории, какой являлась Семиреченская область, при кочевом образе жизни чувствовало себя мало связанным с местом проживания.

Поэтому в случае какого-либо притеснения или  изменений условий жизни, например засуха или джут, киргизы, и особенно казахи, откочёвывали в китайские пределы, что неоднократно и происходило. Оседлость, наоборот, привязывала бывшего кочевника к месту проживания. Вторая. Для властей в Семиречье были, ак уже говорилось, проблемой многочисленные частные сделки на аренду земли, заключаемые по взаимному согласию, но без разрешения властей и без официального оформления.

Манапы сдавали в аренду общественные земли киргизов, а оплату за аренду присваивая себе, что вело к обезземеливанию простых кочевников. Для Переселенческого управления такие арендаторы, называемые самовольцами, создавали проблемы при образовании переселенческих участков. Семиреченский губернатор в 1911 г., докладывая Генерал-губернатору о незаконных арендных сделках, писал: «Дело само собой улучшится, когда киргизы осядут и каждый получат свой надел в собственность» и «арендаторы будут договариваться уже не с волостями и не с манапами, а с отдельными киргизами-собственниками». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 970, л. 21].

Как видим, освобождение дополнительных земельных площадей для переселенцев и приближение налогов, взимаемых с кочевников, к налогам оседлого населения были главными причинами привлечения кочевников к оседлости. В соответствии с правительственной инструкцией в марте 1910 г. губернатор Семиреченской области издаёт приказ, в котором призывал кочевников к оседлости и разъяснялись условия и льготы при переходе к оседлому образу жизни. [(160), №21 от 12.03.1910 г].

А что же сами киргизы? Хотели или нет переходить на оседлость и заниматься земледелием? В отчёте «О ревизии переселенческого дела в Семиреченской области в 1907 г.» помощник Туркестанского генерал-губернатора генерал-лейтенант Кондратович сообщал: «Первые просьбы, которые были заявлены мне при въезде в область, в с. Карабалтинском и в последующих пунктах, вплоть до Пишпека, касались, главным образом земли.

«Одни (переселенцы) просили об отводе или добавке земли; другие (киргизы) или жаловались на отобрание от них земель для устройства новых русских поселений, или просили об устройстве их земельном отношении наравне с крестьянами. … Настоятельно просят об организации из них оседлых поселений». [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 484, л. 1]. Переход к оседлости был не только желанием и указанием сверху. Стихийно он уже начался в киргизском обществе.

Большинство киргизов поняли, что в изменившихся реалиях жизни их благополучие возможно «только в переходе на оседлость и теперь в области усматривается расширение запашек, укрепление постоянных зимних жилищ, уход за насиженными местами, чтобы отстоять их от возможности изъятия». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1786, л. 2]. Но единого мнения по этому вопросу в киргизском обществе не было.

По данным начальника Переселенческого управления С. Н. Велецкого, «богачи, имея в своём распоряжении большие выпаса и многочисленные табуны скота не хотят и слышать об оседлости, а более 50% бедняков склонны к переходу на оседлость, но об этом, опасаясь богачей, не говорят гласно». [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 62, л. 8]. Похожую оценку сложившемуся положению в своём отчёте давал и ревизующий Туркестанский край сенатор Пален:

«Что касается букары, то она втайне сочувствует колонизационной деятельности, видя в ней освобождение от крепостной зависимости (от манапов – Б. М.). Можно с уверенностью сказать, что в киргизских массах уже созрело сознание выгод оседлого хозяйства, и что всякая попытка правительства закрепить за каждым киргизом хотя бы незначительный клочок земли встретило бы самую энергичную поддержку».

Как видим, беднота стремилась к оседлости, так как таким путём она освобождались от поборов манапов и, главное, для неё – это то, что при оседлом положении в пользовании землёй они не зависели от манапов. К тому же, развитие товарно-денежных отношений в киргизском обществе вело к ослаблению родовых связей, что также способствовало переходу на оседлость. 20 ноября 1909 г. в Верном был созван 1-ый Семиреченский сельскохозяйственный съезд «для выяснения нужд и для выработки мер к поднятию местного сельского хозяйства».

Уполномоченные представители коренного населения всех уездов области единогласно высказались о необходимости перехода кочевников «к прочному оседлому хозяйству на определённом земельном наделе на равных с русским населением условиях». [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 883, л. 306об]. Одобрение было высказано с единственной оговоркой, чтобы земли, не пригодные для сельскохозяйственного использования, «пустыни и горы оставить в общем пользовании для пастбищ скота, как это было до настоящего времени». [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 883, л. 309об].

Обращение к губернатору области с желательными условиями при переходе на оседлость от Пишпекского уезда подписали киргизы Ахмед Худайбергенов Темирбулатовской волости и Курманалы Кошаев Шамсинской волости. [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 883, л. 308об]. Кочевники, переходящие к оседлому быту, разделялись на две группы. 1) Кочевники, уже частично занимающиеся земледелием. В этом случае при переходе на оседлость обрабатываемые ими земли закреплялись за ними в собственность на тех же условиях, что для оседлого сельского населения.

2) Кочевники, выразившие желание перейти на оседлость на одинаковых с русскими переселенцами условиях. Перешедшим на оседлость утверждение в собственность их земель допускалось через 10 лет со дня наделения их этими землями. Такое ограничение вводилось «для воспрепятствования кочевникам спекулировать отводимыми им землями» – продолжали вести кочевой образ жизни, а полученную землю сдавали в аренду. [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 62, л. 31].

Стремление к оседлости подтверждалось подачей многочисленных прошений о переходе на оседлость. В 1906-1907 гг. от киргизского населения 12-и волостей Пишпекского уезда поступило свыше 80-и прошений от 5000 юртовладельцев о переводе их на оседлое положение. [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 953, л. 22]. В 1910 г. в Семиреченское переселенческое управление поступило прошений о переходе на оседлость, представляющих 25 тысяч юртовладельцев. [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 828, л. 32].

Оседала, в первую очередь, беднейшая часть населения. Переход к оседлости расшатывал патриархально родовой быт и ослаблял зависимость простых кочевников от баев и манапов. Канат Абукин, один из руководителей восстания, в своих показаниях следствию отмечал: «В начале перехода на оседлость противниками были богатые люди, которым переход невыгоден, а беднота была бы рада перейти. Таким образом, тормоз был со стороны богачей, без которых приговора волости получить нельзя». [Борьба классов, 1932, №7-8].

Манапы, лишаясь эксплуатируемой бедноты и части общественных земель, которые они сдавали в аренду, препятствовали переходу желающим перейти на оседлость всеми способами от примитивных избиений и требований немедленного возврата долга до сфабрикованных привлечений к народному суду. Наиболее распространённым способом было преследование через зависимый суд биев, который на основе «обычного» права был мощным средством в руках феодально-байской верхушки в деле удержания трудового населения в повиновении.

Доказательством зависимости бийского суда от манапов наглядно служили многочисленные просьбы киргизов о разборе их дел между собой русскими чиновниками или российским судом, так как в беспристрастие своего бийского суда они не верили. (РГИА, ф. 1291,оп. 82 1891 г., д. 6а, л. 4). Во вступлении к «Положению об управлении в степных областях» отмечалось: «Местные власти действуют самовольно и до такой степени запугали народ, что иногда распоряжения Областного правления о разборе дел приостанавливались самими киргизами-просителями, дабы не навлечь на себя гнев правителя и аульных начальников». (РГИА, ф. 1291, оп. 82 1891 г., д. 6а, л. 3а).

Об этом свидетельствовали многочисленные факты. Корреспондент газеты «Турмуш» (№431 от 13.03.1916 г., г. Уфа) писал: «Киргизские бии и манапы … противодействуют прикреплению киргизов к земле. Зная, что в случае прикрепления киргизов к земле уменьшаются их собственные доходы, они всячески стараются, чтобы сторонники прикрепления (хуторизации) не имели успеха, пишут на них доносы и сажают их в тюрьму». Заведующий Семиреченским переселенческим районом, излагая историю перехода киргизов на оседлость в Пишпекском уезде, сообщал:

«Стремление к земельному и административному обособлению киргизов-земледельцев возбудило преследование против них со стороны киргизских манапов, захвативших в волостях в свои руки административную власть и, главное, народный суд. На волостных и чрезвычайных съездах народных судей (биев) почти все руководители движения в пользу оседлого устройства по ложным искам были присуждены к большим штрафам и тюремному заключению до 1,5 лет». [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 883, л. 306].

Статистик Семиреченской переселенческой партии в 1908 г. сообщал, что желание киргизов Сукулукской волости перейти в оседлое состояние вызвано «желанием обеспечить свои земельные интересы при переходе земель переселенцам, а затем освободиться от гнёта народного суда и манапов, самовольно облагающих кочевников особым налогом, достигающим размера до 10 руб. с кибитки в свою пользу. В случае отказа от уплаты сбора против неплательщика возбуждается какое-либо обвинение у народного судьи, который и решает дело в угоду манапов». [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 393, л. 1].

Начальник Пишпекского переселенческого отделения, сообщая о заявлениях, поступивших в 1906 г. от 300-от киргизов, желающих перейти к оседлой жизни, добавлял: «Это число возросло бы во много раз, если бы не боязнь преследования со стороны богатых и влиятельных лиц, которым существующая земельная неурядица очень выгодна». [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 899, л. 122об]. Подробно эту несправедливость описал С. Н. Велецкий.

Если и находился смельчак, открыто заявляющий о желании перейти на оседлость, то «его обвинят, чаще всего, в конокрадстве, находятся лжесвидетели , и он бессилен доказать свою невиновность. Суд производит бий, который и обвиняет будущего «крестьянина». Поле этого ему предлагают два выхода: или идти в тюрьму, или отказаться от землеустройства. Конечно, он выбирает последнее, и дело прекращается». [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 62, л. 9]. Каким был народный суд биев рассказали в своей жалобе губернатору киргизы Иссыгатинской волости, желавшие перейти на оседлость:

«В киргизском народном суде бедняк никогда не может найти защиты своих интересов, добыть себе правосудие, ибо все бии или их ставленники все дела решают по указанию манапов. Постановления делаются с нарушением справедливости и правосудия. Решения съезда (биев) окончательны, для исков налагают какую угодно сумму, сажают в тюрьму до полутора лет, (решения биев) не подлежат апелляции. Приведение в исполнение постановлений съезда не может быть никем ни приостановлено, ни отменено». [(327), стр. 356. ЦГИА КазССР, ф.44, оп. 2, д. 961, л. 107].

Показательно в этом отношении прошение ревизующему Туркестанский край графу Палену от доверенных 412-и кибитковладельцев Булекпаевской волости Пишпекского уезда: «Осмеливаемся доложить Вашему Сиятельству, что в 1907 г. доверители наши возбудили ходатайство о причислении их в оседлое состояние для того, чтобы избавиться от притеснений нашего волостного управителя Исмаила Сулейманова. На такое ходатайство наш волостной управитель Сулейманов, разозлившись на наших доверителей, начал их притеснять: отбирать у них скот, при встрече с ними постоянно избивал.

«Наконец, управитель Сулейманов наложил на каждого кибитковладельца нашей волости по два рубля налога в свою пользу (государственный налог в это время был 4 рубля с кибитки – Б. М.). Этого оказалось мало Сулейманову, который приступил в единогласии с 10-ью народными судьями и с 20 июля по 1-ое августа сего года открыл волостной съезд. Народные судьи нашей волости по распоряжению Сулейманова начали составлять заочные разные решения на наших доверителей.

«Не терпя притеснений, доверители наши выбрали нас доверенными и, выдав нам доверенности, поручили нам подавать прошения начальству с донесением действий нашего волостного управителя Сулейманова, прося привлечь его к законной ответственности за незаконные действия. Сентябрь, 29 дня, 1908 г., гор. Пишпек». [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 45, л. 65]. Другие примеры самоуправства манапов. Киргизы Сарыбагишевской и Атекинской волостей, желающие перейти на оседлость писали:

«Манапы, чтобы не допустить к оседлости, стали притеснять желающих, отбирать скот, наносить побои и наложили на них большие суммы подати и другие сборы, а на некоторых постановили заочное решение по вымышленным искам». [ЦГИА КазССР, ф. 44, оп. 3, д. 3455, л. 4]. В другом прошении Палену доверители от 900 кибиток Сарыбагишевской волости просили не только образовать оседлое селение «на крестьянском положении», но и освободить их «от народного суда, а все дела, которые могут возникнуть между нами и киргизами других волостей были бы рассмотрены в русских общих судах».

Вызвано было это тем, что «киргизы соседних волостей по наущению манапа Шабдана Джантаева вчинили к нам в народном суде массу исков, и, как нам известно, намерены делать это и в будущем, при сознании ложности своих исков». [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 263, л. 159]. Похожие преследования были и в Сусамырской волости Беловодского участка., где доверенные от желающих перейти на оседлость жаловались на притеснения управителя волости Мурзабекова и других манапов, которые «отобрали 22 лошади, наносят побои, приказывают отказаться от оседлости». [ЦГИА КазССР, ф. 44, оп. 2, д. 8642, л. 33].

42 кибитковладельца Багишевской волости Беловодского участка в прошении от 08.11.1910 г. к губернатору области о защите от произвола манапов, преследующих киргизов, переходящих к оседлости, писали: «В настоящее время главари кочевников во главе с известным манапом Чолпонкулом Тыналиевым, которого слушается род солту, к какому принадлежим и мы, предложили нам отказаться от перехода к оседлости. В противном случае грозят нас наказать немилосердно на открывшимся в гор. Пишпеке чрезвычайном съезде народных судей уезда. Отказаться от перехода к оседлости мы не желаем, но угрозы манапов боимся и думаем, что она будет приведена к исполнению, если не будет защиты со стороны начальства». [ЦГИА КазССР, ф. 44, оп. 2, д. 8651, л. 161].

В июле 1911 г. 900 юртовладельцев Джумгальской волости Пишпекского уезда, желающих перейти на оседлость, обратились к губернатору области: «Киргизы Джумгальской волости более девятисот кибиток уже три года ходатайствуют (о переходе) в оседлое население. В настоящее время производитель Мазуренко отводит границы для оседлости. Между тем, 15 июля (состоится) чрезвычайный съезд народных судей пяти Загорных волостей, где манапы желают сместить разными ложными исками вышеупомянутых 900 кибитковладельцев». [(327), стр. 346].

Кроме перечисленных волостей, в 1907-1914 гг. из Пишпекского уезда подали жалобы на манапов, преследовавших желающих перейти на оседлость, 705 юртовладельцев Сусамырской волости [(327), стр. 241]; 255 юртовладельцев Атекинской волости [(327), стр. 390]. 65 юртовладельцев Узынгырской волости [(327), стр. 287] и 42 юртовладельца Багишевской волости [(327), стр. 296]. В августе 1909 г. доверенный 579-и кибитковладельцев Сукулукской волости У. Аширов губернатору области подал прошение по поводу насилия манапов против киргизов, желающих перейти на оседлость, в котором описал следующее.

Влиятельный манап Чолпонкул Тыналиев и его сын, волостной управитель Суеркул Чолпонкулов «восстали против ухода из-под своего влияния» желающих перейти на оседлость и прибегли к верной помощи зависимого от них народного суда биев, через посредство которых желающих перейти на оседлость за вымышленные нарушения стали приговаривать к различным наказаниям, вплоть до тюремного заключения. Бийскими судами к 438-и лицам были предъявлены вымышленные иски. С них было присуждено к взысканию 168 баранов, 354 головы крупного рогатого скота, 860 пудов хлеба и деньгами 13978 руб.

Сверх этого было взыскано вознаграждение биям 1445 руб. и 35 голов скота. Кроме этих незаконных мер манапы от имени волостного общества составили фиктивный приговор о высылке активиста Джантая Кенесарина. [(327), стр. 164-167. ЦГИА КазССР, ф. 44, оп. 2, д. 6981, л. 5]. Подобным образом поступил и другой влиятельный манап Пишпекского уезда Шабдан Джантаев. В ноябре 1909 г. 277 юртовладельцев Сарыбагишевской волости, выделившиеся в самостоятельную волость, чтобы избежать грабительских поборов Шабдана, обратились к губернатору области с жалобой:

«На открывшийся в гор. Пишпеке чрезвычайный съезд (судей), по инициативе войскового старшины Шабдана Джантаева, вызваны в качестве обвиняемых 277 человек и назначено к взысканию с них: лошадей – 778, верблюдов – 57, баранов – 36, кошм – 30 штук, 19 женщин и деньгами 1255 руб. С того времени, как доверители наши, изнемогая от тяжёлых налогов, возбудили ходатайство о разделе нашей волости и открыто сказали Джантаеву, что они больше платить таких налогов не будут, то он стал вымогать их своим влиянием через посредство других, преданных и родственных ему волостей: Каракечинской, Кочкорской, Булекпаевской, Тынаевской, Узынгырской и Шамсинской, откуда, по зову Шабдана, явились на нас целые партии обвинителей и свидетелей». [(327), стр. 176].

Прошу читателей обратить внимание на то, что с ответчиков по суду биев взыскивается «19 женщин». И это в начале 20 века! Напоминание исследователям, характеризующим восстание, как освободительное. Манапы, вставшие во главе восстания, хотели не освобождения для народа, а освобождения для себя от опеки русской власти, возвращения к прежним временам, когда они были неограниченными владыками, ко временам Ормон-хана, когда в качестве подарка или откупа преподносились рабы и девушки. 65 юртовладельцев Узынгырской волости Пишпекского уезда прошением от 20.09.1910 г. просили губернатора области о защите от манапов, препятствующих оседанию:

«Мы желаем принять оседлую жизнь на общем положении крестьян, … ввиду чего мы переносим со всех сторон разные тяжёлые угнетения и разорения, … не только от должностных своих лиц, которые совершенно разоряют нас незаконным и поборами, но и от влиятельных почётных лиц, от которых не имеем покоя ни днём, ни ночью от их грабежей, … подают совершенно ложные иски, чем предполагают приостановить наше перечисление. Во всяком случае, наше желание не приостановят. Для того, чтобы довершить свою цель и не вводить в заблуждение начальство, мы все готовы принять православную веру». [ЦГИА КазССР ф. 44, оп. 2, д. 8650, л. 12-13].

Как видим, в стремлении уйти от непосильного гнёта манапов беднота была готова изменить не только вековой кочевой образ жизни и полностью перейти под власть российских законов, но и даже сменить веру. Но не все были такими стойкими в своём желании перейти на оседлость. Многие под натиском несправедливых преследований, чтобы не быть разорёнными, отказывались от перехода на оседлость. Поэтому в перечне прошений о переходе на оседлость в журнале общего присутствия Семиреченской области много отметок, что заявители впоследствии отказались от своих прошений.

Кроме того, эти прошения вскрывают не только притеснения манапов при желании кочевников перейти на оседлость, но и их бесправное положение вообще, беспредел волостной верхушки, что и явилось одной из причин восстания. В результате такого сопротивления манапов переходу кочевников на оседлость Фольбаум в донесении от 02.07.1914 г. генерал-губернатору отмечал: «Вопрос (о переходе кочевников на оседлость – Б. М) стоит почти на мёртвой точке, так как работы по оседлому землеустройству киргизов с 1910 по 1914 гг.. включительно коснулись лишь немногих волостей и при том только в двух (Верненском и Пишпекском) уездах». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1849, л. 14].

Во время инспекционной поездки в 1910 г. Семиреченскую область генерал –губернатор Самсонов предостерегал манапов «от вредного противодействия начинающемуся среди киргизского народа движению к переходу на оседлое положение, при чём высказывал, что не остановится ни перед какими мерами, чтобы уничтожить это противодействие, в том числе и перед уничтожением киргизского суда, являющегося у влиятельных киргизов орудие против оседлости, чтобы держать в руках остальную массу». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 90, л. 84об].

К сожалению, это предупреждение оказалось простой острасткой и не было исполнено русской властью. Несмотря на противодействие манапов, простые кочевники всё же стремились выйти из-под зависимости манапов. В 1911 г. оседлое устройство получили в Семиреченском переселенческом районе получили 4500 кочевников мужского пола, причём, Восточно-Сукулукская волость Пишпекского уезда переведена на оседлый надел в полном составе. [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 1638, л. 4-4об].

В 1912 г. в Семиреченском переселенческом районе на 23-х переселенческих участка были оседло устроены 1191-о киргизское семейство. [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 1638, л. 9]. Чтобы бы избежать искажений политики Правительства при переводе кочевников на оседлый образ жизни, считаю нужным рассказать об одном казусе, связанном с переходом кочевников на оседлость. При обсуждении этого вопроса Синод высказал пожелание, чтобы киргизы при переходе к оседлости поселялись не в отдельные кишлаки, а вместе с русскими переселенцами.

В определении Синода от 5 апреля 1912 г. высказывалась «желательность совместного поселения киргизов с русскими, как в целях распространения и укрепления православия среди иноверцев, так и в виду возможности этим путём достигнуть скорейшего приобщения туземного населения к русской государственности и русской культуре». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 1663, л. 3].

В то же время, Синодом же при этом делалась оговорка, «чтобы при поселении с русскими число киргизов-магометан не превосходило половины православного населения данной местности, дабы православные при решении всех вопросов, касающихся данного общества, могли иметь преимущество пред иноверцами». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 1663, л. 1-1об].

Главное управление землеустройства и земледелия, так же полагая, что «совместное поселение киргизов с русскими поможет достигнуть скорейшего приобщения туземного населения Туркестана к русской государственности и русской культуре», согласилось с таким подходом и разослало рекомендательный циркуляр, который некоторые кочевники поняли, как обязательное условие. [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 2095, л. 103]. Понятно, что они восприняли такой подход, как притеснение их традиций, обычаев и вероисповедания, и даже обратились с жалобой в Государственную думу.

Третья причина восстания – взяточничество властей.

Третья причина восстания – повсеместное, как со стороны русской, и особенно со стороны местной администрации взяточничество, поборы и вымогательство чиновников. Мировой судья 3-го участка Пржевальского уезда В. Н. Руновский в показаниях следствию указывал: «К причинам бунта киргизов я отношу малоземелье и систематическое взяточничество местной администрации начиная от джигита и кончая уездным начальником, на что мне неоднократно жаловались киргизы». [ЦГА КырР, ф. 34, оп. 2, д. 5, л. 48]. Описание взяточничества начну с русской администрации.

Прокурор Ташкентской судебной палаты в своём донесении от 26 октября 1916 г. Министру юстиции одной из причин восстания назвал военную форму управления Туркестанским краем. «Неспособность к делу управления чинов военной администрации, формируемой из строевых офицеров, лишённых всякого административного опыта, необходимых знаний и, в большинстве случаев, не представляющих себе ни задач русской власти на местной окраине, ни способов к достижению этих задач». Военная форма управления усугублялась ещё, как уже говорилось, и общеизвестной чертой русского чиновничества – взяточничеством.

Среди чиновников русской администрации были не только достойные, но и выдающиеся личности, как, например, Колпаковский, но надо признать, что, несмотря на надбавки к окладу за службу в этом крае, добровольно служить в Туркестан, в эту далёкую захолустную окраину честных и порядочных чиновников ехало очень мало. Показательный факт, в постановлении о постройке здания для Копальского окружного приказа разрешалось употребить для этого 7 тыс. руб. из суммы, накопившейся от недокомплекта гражданских чиновников Киргизской степи. [РГИА, ф. 1265, оп. 6, д. 27].

Поэтому в качественном отношении в аппаратах власти туркестанской окраины, в основном, сидела не лучшая часть русского чиновничества, для которой местное население было источником наживы. Не случайно, Куропаткин, вступив в должность и ознакомившись с подчинённым ему аппаратом, в своём дневнике из всех губернаторов Туркестана только одному – Фольбауму – дал положительную характеристику. В этой общероссийской действительности для местного, туземного населения положение отягчалось полнейшим бесправием в условиях феодально-байских порядков.

У местных жителей выработался соответствующий взгляд на способности чиновников: если какой-либо управитель после своего назначения не богател, то его считали малоприспособленным к жизни. Всё это подрывало авторитет русской власти. Министр внутренних дел в 1912 г. отмечал: «Авторитет русской власти, прежде столь обязательный, теперь уже не сдерживает киргизов». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 929, л. 10]. Это подтверждал и Туркестанский генерал-губернатор в 1913 г.

В письме Начальнику Генштаба он сообщал, что «упадок доверия и уважения к администрации несомненно имеется» и приводил этому подтверждающие факты. В июне 1912 г. в Пржевальском уезде во время выборов было неповиновение киргизов. По области «в 1909 г. таких эпизодов было три. В более же ранние времена их бывало ещё больше, причём были примеры поранения чинов администрации и даже уездного начальника». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 929, л. 13].

У киргизских правителей, кроме и ранее существовавших поборов и подношений, добавился ещё один – использование в своей политической и предвыборной борьбе, так называемого, «чигына», о котором уже говорилось ранее. Народы присоединённых национальных окраин находились на более низких исторических стадиях развития, на стадии родо-племенного общества. Управлять ими теми же методами, что и русских губерниях, было невозможно. Поэтому такие окраины управлялись на основе специальных положений.

До присоединения к России у киргизов существовал феодально-родовой строй. Родами управляли местные феодалы – манапы. После присоединения вводится местное выборное самоуправление. Но этот, казалось бы, прогрессивный принцип, имел отрицательные последствия. Выбранными, по понятным причинам, оказывались те же манапы. Но если раньше манап управлял родом, можно сказать, наследственно, то теперь волостные управители избирались по системе выборщиков. Используя должностное положение, чины туземной администрации извлекали значительные материальные выгоды.

Поэтому с каждым годом выборы в местное самоуправление становились всё более ожесточёнными. Выборщики и родовая верхушка стали делиться на группировки – «партии», ведущих острую межродовую борьбу. Начались махинации с количеством и подкупом выборщиков. Волостной управитель Атекинской волости Пишпекского уезда Далбай Шаралдаев «за допущенные им беспорядки при проверке списков киргизов его волости и выборах волостного управителя с народными судьями» был смещён с должности волостного управителя. [(160), №15 от 09.04.1894 г.].

Не всегда предвыборная борьба проходила в парламентских формах. Дело доходило до примитивных драк, иногда массовых. В представлении о сорванных выборах в Атбашинском участке в 1909 г. Верненский прокурор писал: «Тогда менее сильная партия решила сорвать выборы путём беспорядков – приём, нередко практикуемый киргизами». [РГИА, ф. 1405, оп. 530, д. 759, л. 37]. Пржевальский уездный начальник объяснял, что причиной этих раздоров являлись «пагубное влияние на народ властолюбивых манапов и главарей партий, интриги и подкупность выборщиков».

Выборы в Таштюбинской, Саяковской, Тюпской, Курмектинской и Турайгырской волостях сопровождались «грандиозными побоищами», для усмирения которых приходилось вызывать казаков. Нередко такая «предвыборная борьба» заканчивалась трагически. 18 февраля 1906 г. в партийной драке был убит киргиз Толкановской волости Пишпекского уезда Кучук Сатылганов. [(160), №35 от 02.05.1906 г.].

В июне 1906 г. в Кукрековской волости Пишпекского уезда во время драки, происшедшей вследствие партийной вражды, убит Мустапа Тлевов. [(160), №54 от 07.07.1906 г.]. В октябре 1906 г. в Пишпекском уезде во время драки из-за партийной вражды киргизом Акымходжиным убит киргиз Текеп Мурзин». [(160), №84 от 20.10.1906 г.]. В урочище Тогузторау Пишпекского уезда были убиты киргизы Кадыркул Джакин и Телтай Баулбеков. Убийство произошло на почве партийных раздоров. (ГАРФ, ф. 102, оп. 117, д. 64, ч.10, л. 12об).

Были случаи, когда из-за таких раздоров отменялись выборы. Приказ губернатора области от 15.09.1900 года сообщал: «В прекращение дальнейших смут и неурядицы в Абаильдинской волости Пишпекского уезда, происходящих между населением под влиянием главарей двух враждебных партий из-за должности волостного управителя, на основании 70 статьи Степного положения назначаю волостным управителем в названной волости на трёхлетие 1901-1903 гг. киргиза Толкановской волости того же уезда Сарымсака Кызылакова». [(160), №75 от 19.09.1900 г.]. То есть, из-за раздоров был назначен человек со стороны. 
Продолжение в 6-ой части.