Продолжение, начало в 1-ой части.
Начальник гидротехнических изысканий в верховьях реки Сырдарьи И. Г. Александров сообщал, что бывший управитель Туркмен Сарыбеков и действующий управитель Сусамырской волости Кудайберген Раимбеков «зарекомендовали себя, как верные русскому правительству люди, и во время мятежа спасли от гибели некоторых техников Джумгальской партии». [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 422, л. 84].

К. Раимбеков в своём письме Пишпекскому уездному начальнику дополнительно сообщал, что Биялы Максумов, Баракан Байбасунов совместно с другими киргизами Сусамырской волости 12 августа освободили находившихся в плену у восставших двух техников и рабочего гидротехнической партии, двух солдат, трёх татар и женщину Т. П. Марецкую.

«До 18 августа эти люди охранялись нами в местности Чар. Потом мы вместе с охраняемыми переехали в местность Алтыган, откуда предполагали отправить их в селение Беловодское. Но в это время поступило сообщение, что в местность Тер-Джайляк прибыл Избаскентский пристав» для подготовки лагеря прибывающим войскам. 19 августа все освобождённые были переданы Избаскентскому приставу. [(43), стр. 70].

А. Н. Куропаткин в своём донесении дополнительно об этом факте сообщал, что пленные «охранялись в ауле Сарыбекова. «Бунтующие киргизы шести волостей требовали от верных киргизов, охранявших техников, присоединения к восстанию с угрозой разгрома, но требования мятежников были отвергнуты». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-а, л. 251].

Почётные лица Темирбулатовской волости Загорного участка Токтосун Бектенов, Осмоналы Байгазин, Момункул Эсеназин уговаривали людей не поднимать восстание, а когда началось восстание со своими людьми спрятались от Каната Абукина в дальних ущельях. При появлении войск из Андижана они встретили их и оказывали им всяческое содействие, снабжали провиантом и лошадьми. [РГА НКВД Кир ССР, ф.77, д. 26, л. 30].

Сотрудница Джумгальской гидрометрической станции Анна Фёдоровна Жигайлова рассказывала, что во время нападения восставших на станцию киргиз Кокчинской волости Мурзабек, работавший на станции, спрятал её с семьёй у себя, а потом переправил их в горы к старшине Черекчинской волости. Жигайлова с матерью и дочерью и ещё другие русские жили у него, пока не пришли войска.

К старшине не раз приезжали повстанцы и требовали выдачи русских, но он в течение 37-дней не выдавал укрывавшихся у него. [ЦГА КырР, ф. И-75,оп. 1, д. 48, л. 55]. Глава семьи Жигайлов Василий Михайлович тоже спасся от повстанцев благодаря помощи киргиза Черекчинской волости Сураке. [Там же, л. 50]. Полковник В. П. Колосовский, направленный в Нарын для восстановления округа после восстания, доносил губернатору области:

«Представляю список волостных управителей волостей Пржевальского и Пишпекского уездов Атбашинского участка для утверждения их в должностях управителей. При этом докладываю, что эти управители или стояли во главе волостей, не принимавших участия в бунте, или оказались во главе разорённых волостей, оказав представителям русской власти помощь при водворении порядка в мятежном районе». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 32, л. 6]. И далее приложен список указанных лиц из 17-и человек.

В телеграмме о поимке Каната Абукина губернатор сообщал: «17 октября сформированный полковником Л. В. Слинко киргизский отряд после 10-идневной погони поймал главнейшего и опаснейшего мятежника Каната Абукина. Главное участие в поимке Каната принимал киргиз Курман Лепесов и его сын Исхак. Оба оказали отряду полковника Л. В. Слинко и администрации ценные услуги». [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д.  1136, л. 75]. А. Н. Куропаткин сообщал Министру внутренних дел: «Передовая сотня отряда капитана Бурзи, следующая из Ферганы в Пржевальский уезд, благодаря содействию некоторых киргизских волостей, 23 августа прибыла в укрепление Нарынское». [РГИА, ф. 1276, оп. 11, д. 89, л. 146].

При дальнейшем изложении я приведу ещё примеры, когда киргизы не только не участвовали в восстании, но, наоборот, помогали администрации и простым русским людям. Г. Ф. Стефанович в своём докладе отмечал, что бежавшие в Кашгарский округ киргизы были жителями Нарынского участка, «малопричастные к восстанию. Их бегство было вызвано опасением пострадать от своих же соплеменников».

То есть, среди населения были все категории: активные сторонники восстания, пассивные и принуждённые участники, нейтралы, сторонники администрации и русских. Принуждённые к восстанию, хотя и участвовали в нём, но действовали неактивно. Так что, заявление о всенародности восстания является преувеличением и необоснованно.

Как уже говорилось, пржевальские дунгане приняли участие в восстании, а чуйские дунгане, наоборот, выступили в поддержку правительственных войск. Рымшевич докладывал: «В Токмаке сарты, татары и дунгане Никольского селения, держат себя выше всякой похвалы по доставлению продовольствия войскам и отбыванию всевозможных повинностей». [ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 5083, л. 9].

Комендант Пишпека В. М. Писаржевский 21 августа телеграфировал: «Считаю нужным подчеркнуть отзывчивое (настроение) дунганского населения к переживаемым событиям, и деятельность организатора этого воодушевления дунганина, запасного старшего унтер-офицера Люлюзу Матанью, который сформировал в Пишпеке из дунган сотню с лошадьми.

"С моего согласия отправился в село Александровку и там также сформировал сотню из дунган, которых освободили от всяких призывов в войска. Обе сотни положительно горят желанием уничтожить нарушителей мира и покоя в этой окраине». [ЦГИА УзССР, ф. Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора, 11-с., оп. 1, д. 1133, л. 253].

Далее В. М. Писаржевский отмечал: «Заметно, что дунгане стремятся помочь подавлению мятежа. Перед уходом (сотни) из Александровки мулла отслужил молебен и говорил проповедь смысл которой (состоял в том, что), хотя идёте бить мусульман, но этим творите волю Государя. (Наш долг) велит (нам) исполнить приказ своего царя, идите и помогите водворить порядок». [ЦГИА УзССР, ф. Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора, 11 с., оп. 1, д. 1133, л. 246]. Но и среди чуйских дунган не было единогласия.

Старшее поколение считало, что следует дать рабочих, так как русские власти дали им землю, а «теперь, когда русскому правительству тяжело, дунгане должны прийти на помощь». Во главе партии стариков был волостной управитель Булар. Молодые же, подлежащие призыву, были против набора на работы. Во главе этой молодёжи стояли дунганский торговец Матау и мясник Сулар. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 3, д. 33, л. 1об]. После подавления восстания 200 кибиток Иссыгатинской волости Пишпекского уезда, не принимавшие участия в восстании, попросили «изменить позорящее их род название волости». [ЦГИА УзССР, ф. Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора, 11-с., оп. 1, д. 1133, л. 292].

Ещё до указа коренное население вербовалось на тыловые работы. Надо отметить, что среди бедняков были и такие, которые своему трудному положению, нищете и нужде предпочли фронтовые трудности. Так, в Аулиеатинском и Черняевском уездах Сырдарьинской области военно-инженерным управлением было завербовано около 10-и тысяч добровольцев. [(315), стр. 105]. Официальная пресса преподносила это, как патриотический порыв.

С началом восстания в Семиречье «Туркестанские ведомости» перестали печатать сообщения об одобрительных митингах по случаю императорского указа, о добровольных явках инородцев для отправки на работы, и возобновились подобные сообщения только в 20-х числах сентября. Это говорит о том, что размах восстания в Семиречье уже не позволял манипулировать фактами и общественным сознанием, но всё же характеристика восстания, как всенародное, не соответствует историческим фактам. Подтверждением служит и награждение киргизов, верных правительству.

После подавления восстания «за влияние на население и предупреждение к беспорядкам в волостях в августе 1916 г.» и «за доблестную верность своему служебному долгу и выполнение Высочайшего повеления во время бывших беспорядков по случаю набора рабочих» были представлены к наградам по Джамансартовской волости: вр. и. д. волостного старшины Сийдала Кадырбаев к малой серебряной медали «За усердие», к почётному халату 3-го разряда сельские старосты: Касым Оразбаев и Османалы Сексембаев и почетные лица: Кадырбай Джаманаков, Джаманкул Атаханов и Сатылган Атекин.

По Багишевской волости были представлены к наградам: волостной старшина Джанчар Итыханов к малой серебряной медали «За усердие», к почётному халату 3-го разряда сельские старосты: Казакбай Соктубаев, Алимбек Какин, Ниязалы Малабаев, Атыкул Мамыров, Шереппай Калмурзин и почётные лица: Рыспек Какин и Бердыбай Аджин. [ЦГА РКаз, ф. 44, оп 1, т. 4, д. 5083, л. 139].

В Карабулакской волости Токмакского участка, выступавшей против восставших на стороне казаков Самсоновской станицы, были награждены 29 человек. [Там же, л. 48]. Кроме указанных лиц были награждены по Пишпекскому уезду: киргизы 11 человек [там же, л. 168], дунгане и сарты – 17 человек [там же, л. 225-228]; по Атбашинскому участку – 7 человек [там же, л. 106].

Опровержение заявлений о вооружённом русском населении.

Отступление о «поголовном», как утверждают некоторые исследователи, вооружении русских переселенцев. В отличие от колонистов Америки, это ещё одно отличие и преимущество русской колонизации Туркестана: русские переселенцы прибывали в Туркестан без оружия. Освоение новых земель к чести как местного населения, так и прибывших переселенцев шло без кольта и винчестера.

В 1888 г. губернатор Сырдарьинской области высказал мысль о вооружении русских переселенцев охотничьим оружием. Предложение было осторожное, ведь речь шла о вооружении народа. Сторонником вооружения было Военное министерство. Начальник Генерального штаба заявлял, что цепь русских поселений в крае очень растянута.

«В настоящее время среди туземцев не обнаруживается явных признаков проявления какой-либо вражды к русским, кроме естественного отчуждения, порождённого разностями быта и религии. Но нужно иметь в виду, что племена Средней Азии – элемент крайне впечатлительный, легко поддающийся влиянию всяких религиозных и политических честолюбцев. Поэтому, в случае каких-либо осложнений, эти племена могут перейти в волнение и угрожать не только безопасности русских поселений, но и сообщениям Туркестана с Центром».

После обсуждений, по инициативе Военного министерства решение о вооружении переселенцев 29 декабря 1891 г. было утверждено царём. Первое время вооружение переселенцев шло медленно. В первую очередь вооружались отставные солдаты; и только потом, если оставалось оружие, винтовки выдавали «благонадёжным крестьянам». Испуг, пришедший после Андижанского восстания 1898 г., способствовал увеличению вооружения русских переселенцев.

В Семиреченской области к 1905 г. было роздано 3000 винтовок: 1 тысяча казакам и 2 тысячи крестьянам. В результате, было вооружено 26,8% дворов. [(316), стр.72]. Обращаю внимание, что это средняя цифра по области, включая казачьи станицы, где были вооружены все дворы. Значит, в крестьянских селениях, против которых и были направлены действия восставших, процент вооружённых дворов был ещё меньше.

События Первой русской революции 1905-1907 гг., спокойное отношение коренного населения к этим событиям, и, в то же время, возбуждённое настроение вновь прибывших переселенцев, переживших революционные события в Центральной России и недовольных задержками с водворением и получением наделов, привели к необходимости разоружения переселенцев.

Поводом к изъятию оружия послужило его небрежное хранение на руках, выявленное широкой учётом-проверкой. Особое совещание при Туркестанском генерал-губернаторе 20 июля 1905 г. постановило: «Принимая во внимание мирное настроение мусульманского населения и известное повышенное настроение русских переселенцев края на почве аграрного движения, оружие у населения отобрать, от обучения населения владению оружием отказаться».

Во исполнение принятого решения были проведены переучёт и проверка оружия, розданного населению, которые показали, что пятнадцатилетний период наличия оружия у населения имеет неутешительные результаты. Из всего выданного оружия при проверке в наличии не оказалось 25% винтовок.

Из предъявленных к осмотру винтовок 66% оказались негодными к применению (утеряны важные части, погнуты стволы), 28% требовали ремонта и всего 6% исправных. Казак находился под надзором станичного атамана и войскового правления, имелись войсковые оружейные мастерские. Поэтому понятно, что все эти утраты и неисправности оружия приходились на крестьянские поселения.

То есть, у крестьян на всю Семиреченскую область имелось всего 120 исправных винтовок, из которых можно было стрелять. Такое положение с сохранностью оружия послужило ещё одним поводом к изъятию оружия у населения. Революция пошла на спад, поэтому разоружение проводилось вяло. Факты недовольства и укрытия оружия при изъятии вынудили принять компромиссный вариант.

После бюрократической переписки о разоружении, летом 1912 г. Военное министерство распорядилось: «1. Оружие, уже розданное на руки местному христианскому населению и казакам азиатских военных кругов, обратно не отбирать, а равно и не требовать за него уплаты, чтобы не возбуждать неудовольствия населения. 2. Дальнейшую бесплатную раздачу винтовок прекратить, но вместе с тем разрешить продавать это оружие по усмотрению Командующих войсками в округах».

Война 1914 г. и недостаток вооружения на фронте заставили изъять оставшееся оружие у населения. Бывшее на руках русского населения Туркестанского края огнестрельное оружие по требованию Главного артиллерийского управления было отобрано и годное к употреблению отправлено в действующую армию, а часть пошла на вооружение сформированных в Туркестанском округе дружин, караульных и других команд. [РГВИА, ф. 2000, оп. 3, д. 2463, л. 394об].

5-го апреля 1917 г. А. Н. Куропаткин в записке Генеральному штабу сообщал, что у русского населения в 1915-1916 гг. было отобрано для отправки на фронт 18165 винтовок старого образца, частью находящихся на руках у населения, частью хранящихся при воинских частях и складах для раздачи русскому населению в случае надобности, в том числе в Семиреченской области – 13459 винтовок. («Коммунистическая мысль». 1926, №1, стр. 88). М. А. Фольбаум одной из причин восстания называл разоружение русского населения:

«Киргизы учитывали, как признак слабости, вывоз из Семиречья орудий и другого огнестрельного оружия». [ЦГИА УзССР, ф. Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора, 11-с, оп. 1, д. 1140, л. 101]. В дневнике, написанном позднее, А. Н. Куропаткин подтверждал: «Мы сделали роковую ошибку, давшую киргизам надежду на лёгкую добычу: отобрали для отправки в действующую армию у русского населения 7500 бердановских ружей». [РГВИА, ф. 165, оп. 1, д. 1968, л. 66об].

Разница в цифрах, наверное, из-за того, что сообщается о старых и новых образцах винтовок и хранящихся на складах, или последняя цифра относится только к 1916 г. Обладание оружием допускалось по специальному разрешению, в противном случае имеющие оружие подвергались штрафу.

Так, постановлением губернатора области крестьянин села Военно-Антоновка Пишпекского уезда был оштрафован на 25 руб. за хранение «без надлежащего разрешения» револьвера. [(160), №42 от 21.02.1916]. Заведующий Семиреченским переселенческим районом в докладе Главному переселенческому управлению в декабре 1915 г. сообщал:

«Переселенцы жалуются, что им не разрешается держать ружья. Местная администрация, (в соответствии с Положением об усиленной охране) обезоружила совершенно всё население. Есть посёлки, где нет (ни одного) ружья; зимой волки являются в деревню и из дворов таскают баранов. Даже у казаков отобраны старые винтовки». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1786, л. 20об].

Весной 1916 г. в области отмечалось заметное увеличение численности фазанов и козлов. Объясняли это явление изъятием оружия у населения и отсутствием в продаже пороха. Восстание в Туркестане началось 4-го июля, а только 4-го августа начальник Джаркентского уезда Н. Н. Ступин перед губернатором области поставил вопрос о вооружении русского населения:

«Заметно стало, что свои семьи туземцы отправляют в китайские пределы. Среди них существует тревога из-за безопасности (своих) семей, и они стараются отослать их заблаговременно. Можно от безумцев ожидать и нападений на войска и русское население. Необходимо вооружить русское население». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933а, л. 488об]. То есть, к началу восстания русское население было безоружным.

Гидротехнический комитет области в связи с началом восстания сообщал: «Для обеспечения безопасности сотрудники гидротехнических работ управлением были отправлены в населённые пункты. Но и там их безопасность была относительной из-за малого количества, имевшегося ко дню мятежа оружия у русского населения и воинской силы». [РГИА, ф. 391, оп. 6, д. 765, л. 11]. В докладе Военному министру 18 августа А. Н. Куропаткин сообщал:

«Обезоруживание в прошлом году русского населения Семиречья, с целью отправить 7500 берданок в армию, давало надежду киргизам быстро свести кровавые счёты с пришельцами, севшими на их землю. Надежды эти частью оправдались; многие русские селения уже уничтожены, много русской крови уже пролилось». [РГВИА, ф. 400, оп. 1, д. 4546, ч. 1, л. 258об].

В телеграмме Министерству внутренних дел он же писал: «Ружья были отобраны для отсылки в армию даже у казаков. Мне тяжело было смотреть, как селения, имеющие до 2000 душ беззащитных русских, нуждались, в защите». О незащищённом положении русского населения губернатор области докладывал:

«Большое расстояние, отделяющее Семиречье от Ташкента, лишало надежды, что просьба об усилении местных гарнизонов будет исполнена своевременно, поэтому повсюду в области рекомендовано было формировать дружины. К сожалению, не только в деревнях, но даже в городах не было возможности в нужной мере вооружить эти дружины, хотя для этого были использованы все небольшие запасы казённых складов, и реквизировано всё оружие и боевые припасы у частных лиц».

И вот при таком положении Турсунов Х. Т. (Восстание 1916 г. в Средней Азии и Туркестане. Ташкент. 1962, стр. 329) приводит данные о том, что 7257, или 43% русских поселенцев были вооружены винтовками, но скромно умалчивает о том, что эти винтовки с началом войны были изъяты.

Ещё дальше идёт О. Осмонов. В учебнике по истории Киргизстана для 11-го класса в разделе о восстании 1916 г. он утверждает: "Царская власть, предвидя возмущение местного населения, помимо регулярных воинских сил Туркестана начала вооружать переселенцев. … Это значит, что каждый переселенец, способный носить оружие, имел винтовку».

Это ещё из примеров искажения фактов о восстании национальными историками. В действительности, русское население к началу восстания было безоружным. Восстание началось тогда, когда большая чисть оружия уже была вывезена на фронт. О вооружении русского населения в связи с начавшимся восстанием А. Н. Куропаткин докладывал:

«В Семиреченской области на 300.000 душ русского населения было выдано 1867 винтовок». [(316), стр. 89]. То есть, одна винтовка где-то на 25-30 дворов. К тому же, за время от принятия решения о вооружении русского населения до его исполнения сёла Пржевальского уезда, Токмакского, Загорного и Нарынского участков уже были разгромлены.

Фактом, подтверждающим отсутствия оружия у населения, служит, например, то, что жители Юрьевки после вторичного нападения на село 8-го сентября согласились вернуться в свои разорённые хозяйства только после того, как им выдали винтовки и выделили отряд солдат для охраны. [ЦГА РКаз, ф. 19, оп. 1, д. 603, л. 186].

Другим более ярким фактом является повод для отстранения А. Н. Куропаткина от должности начальника края. Опасаясь новых выступлений казахов и киргизов с наступлением весны, им в конце января 1917 г. был разработан план вооружения русского населения из расчёта одно ружьё на десять дворов. В Семиреченской области планировалось раздать 6000 винтовок. [(318), стр. 240].

Разглашение существования такого плана, разработанного А. Н. Куропаткиным, послужило основанием Туркестанскому Совету для снятия его с должности начальника края. Подробно вопрос вооружения русского населения, но уже после подавления восстания, освещён в документе ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 5044. Дело начинается с даты 27 июля 1916 г. письмом от Верненского уездного начальника губернатору Семиреченской области с просьбой о выдачи 5-и винтовок и 5-и револьверов для вооружения уездной полицейской стражи. (л.1-7).

Началась переписка по этому вопросу, в которой нет ничего, что указывало бы на вооружение крестьян или еще кого-либо для борьбы с восставшими. Наоборот, с началом восстания, в первых числах августа из селений Верненского уезда – Александровское, Купластовка, Михайловское – поступают просьбы о выдаче им винтовок. (Там же, л. 8). Так, 4-го августа в областное Правление обратились крестьяне сёл Самсоновского и Евгеньевского с просьбой выдать им оружие, так как «все наше мужское население призвано на войну, остались одни старики да малолетние дети.

«В настоящее время волнения туземного населения, а в нашем селении нет никакого оружия для охранения нашего селения от злоумышленников, а так же для осторожности, приведения тишины и порядка в нашем селении». (Там же, л. 10). Заведующий Переселенческим делом в Верненском подрайоне 9-го августа доложил о ситуации в переселенческих поселках, что «киргизы от запугивания переходят к активным действиям» и просил снабдить сельское население винтовками.

На это губернатор 13 августа ответил, что им уже сделано распоряжение о выдачи винтовок крестьянам селений Верненского уезда. (Там же, л. 29). Но исполнение этого распоряжения затянулось из-за малого количества винтовок в наличии. О выдачи оружия для самообороны просил также начальник Верненского артиллерийского склада (Там же, л. 32) и другие чиновники, чья служба была связана с разъездами по области. (Там же, л. 38).

12 сентября М. А. Фольбауму поступила телеграмма из Ташкента от начальника Артиллерийского управления: «Командующий войсками округа приказал выслать в ваше распоряжение 1000 винтовок и 100 тыс. патронов. Телеграфируйте, куда именно их доставить?» ( Там же, л. 55). Обратите внимание на дату решения о выделении винтовок – 12 сентября, когда восстание уже шло подавление восстания прибывшими войсками.

Быстрорецкое сельское общество своим приговором от 13 ноября 1916 г. просило выделить им «охрану, а если таковой не окажется, то выдать нам огнестрельное оружие для сохранения нашего села и домообзаводственного хозяйства». (Там же, л. 117). 14 ноября 1916 г. Белопикетское общество просит «разрешить нам казенных ружей для охраны нашего селения. Наш поселок разгромлен киргизскими мятежниками и находится в близком расстоянии к Боомскому ущелью, и охрана солдат снята со всех постов». (Там же, л. 137).

15 декабря 1916 г. Пишпекский уездный начальник просит выделить 5 винтовок и 100 патронов Павловскому сельскому обществу, а для успокоения крестьянок этого селения оставить, хотя бы временно, ту воинскую команду из 10-и человек, которая уже расквартирована в этом селении. (Там же, л. 121). Обратите внимание и на даты прошений о вооружении, все они поступали после начала восстания, а многие уже после его подавления. То есть, к моменту восстания русское население было безоружным.

После того, как пошел вал просьб о выдачи оружия, 17 ноября было решено, чтобы все ходатайства о выдачи оружия возбуждались уездными начальниками и велся строгий учет выдачи и хранения оружия. Так же требовалось предоставить сведения о количестве тех, кто в селах может владеть оружием. Эти списки составляли уездные начальники и оправляли в областной центр. Как велась работа в этом направлении показывает пример Пишпекского уезда.

Пишпекский уездный начальник 20 декабря 1916 г. отвечал: «Во исполнение предписания Областного правления от 17 ноября представляю сведения о количестве лиц, способных владеть огнестрельным оружием по каждому селению вверенного мне уезда, причем докладываю, что по Зачуйскому участку сведения не получены. Предоставлю позже». [ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 5044, л. 110].

Снова обращаю внимание на даты. Восстание подавлено в сентябре, областное правление рассылает запрос 17 ноября, уездный начальник отвечает 20 декабря. За месяц не смогли посчитать, сколько в Зачуйских селениях людей, способных обращаться с оружием. Это, по русской пословице, называется «после драки кулаками махать», и ещё раз доказывает, что на время восстания русское население было безоружным.

Более того, почти всё мужское население было призвано на фронт. Как сообщал М. А. Фольбаум, «в деревнях одни бабы». Ранее уже приводилось прошение крестьян сёл Самсоновского и Евгеньевского с просьбой выдать им оружие, так как «все наше мужское население призвано на войну, остались одни старики да малолетние дети». Но встречаются утверждения, что в Туркестане русское население было освобождено от воинской повинности.

Согласно правилам о переселении в Степной край, утверждённым в 1902 г., которые распространялись и на Семиреченскую область, «переселенцам, имеющим при  водворении более восемнадцати лет (в остальных областях Туркестанского края с 15-и лет – Б. М.), отбывание воинской повинности отсрочивается на три года». Т. е. переселенцы не освобождались от воинской повинности, а только получали отсрочку от призыва. (РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 873, л. 2).

Кроме того, переселенцы делились на имеющих проходные свидетельства (разрешения на переселение на прежнем месте жительства и на водворение в новом месте) и без проходных свидетельств (самовольцы). Первые получали отсрочку в исполнении воинской повинности., вторые – никакие льготы по воинской повинности не получали.  (РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 873, л. 5).

Несогласие с характеристикой восстания, как освободительное.

При обсуждении в 1909 г. вопроса о выделении Семиреченской обл. из Туркестанского генерал-губернаторства Начальник Главного штаба, ссылаясь на оценку Туркестанского генерал-губернатора, подчёркивал: «Киргизы-кочевники, отличаясь храбростью и отвагой, по условиям своего быта  с … лёгкостью … переходят от мирной жизни к предприятиям военного характера, носящим или просто разбойнический характер, или принимающим, при благоприятных условиях, политическую окраску». (РГИА, ф. 1284, оп. 185, д. 2, л. 96).

О «разбойническом характере» восстания будет рассказано далее в разделе «Сокрытие погромов советскими и национальными историками», а сейчас коснёмся его «политической окраски». «Благоприятные условия» появились – большевистская теория классовой борьбы, и восстанию придали политическую окраску – национально-освободительное. После провозглашения Киргизии независимой республикой эта характеристика восстания утвердилась прочно и «и обжалованию не подлежит». 

Если ознакомиться с тематикой историографий постсоветских государств, то одним из главных пунктов трудов по истории таких стран является выявление и изложение борьбы за независимость данного народа, данного государства. Так как борьба киргизов с соседними государствами яркими событиями не изобилует (кроме восстаний против гнёта Кокандского ханства и победы над казахским султаном Кенесары Касымовым, киргизы были больше заняты своими межплеменными войнами), то восстание 1916 г. преподносится, как освободительное.

Эту характеристику восстания в Киргизии в работах национальных историков можно назвать осторожной. Стандартная формулировка таких событий звучит как «народно-освободительное восстание против захватчиков или поработителей». В большинстве таких характеристик восстания 1916 г. формулировка «народное» заменяется на «национальное» и не указывается от кого (каких захватчиков или поработителей) и от чего освобождение. Характеристика восстания, как «народное», рассмотрена ранее в разделе «Массовое, но не всенародное восстание», рассмотрим характеристику «освободительное».

В работах о восстании характеристика «национально-освободительное» является наиболее часто употребляемой. В. П. Булдаков отмечает: «Говоря о российской специфике движений, обычно именуемых национальными, национально-освободительными, что, как правило, отражает скорее эмоционально-политизированную, нежели коцептуально-аналитическую позицию авторов». [Булдаков В. П. Хаос и этнос. Этнические конфликты в России в 1917-1918 гг. М. 2012. С. 11]. 

Примером такой «эмоционально-политизированной» оценки и служит характеристика восстания 1916 г. в Киргизии, как национально-освободительное Национальное – да, причём, только по составу участников восстания, но не по намеченным целям, соответствующих национальным интересам киргизского народа. А освободительное от кого и от чего? От положительных перемен, которые принесло присоединение к России?

По словарю русского языка С. И. Ожегова прилагательное «освободительное» имеет два значения: политическое и социальное. Первое значение относительно восстания – политическое освобождение – введённое советской историографией, имеющей жёсткую установку на теорию классовой борьбы, и дружно повторяемое национальными постсоветскими историками, является выдумкой, не соответствующей реалиям того времени.

Опасения сепаратизма в центре метрополии и стремление к самостоятельности колоний, зависимых территорий и провинций – обычные явления в любой империи. Рассмотрим, как с этим обстояло в Туркестане, входящего в Российскую империю, было ли здесь стремление к отделению, к освобождению от России.

Истории освободительных движений свидетельствуют, что освободительные восстания поднимаются и руководятся оппозиционной политической силой или группой, не имеющих возможности прийти к власти легальным путём. Такая группа создаёт актив, работает с массами, готовя восстание для захвата власти. Каким же было действительное отношение к идее политического освобождения со стороны мусульманского населения Туркестана, каковы были наблюдения свидетелей того времени?

Казахский общественный деятель описываемого периода М. Тынышпаев в докладе 1-му съезда Союза автономистов (казахских) 19 ноября 1905 г., рассказывая о протестном движении казахов, также сообщал: «В степи никаких особых политических партий пока нет». (Русский Туркестан, №1 от 01.01.1906 г.). В казахской степи не было, а в киргизских горах, если верить современным национальным историкам, характеризующим восстание 1916 г., как освободительное, оказывается, была.

В Киргизии общественное движение не было развито. Причиной тому было состояние киргизского общества. В начале XX в. киргизы ещё не были единой, сплочённой нацией, чтобы стремиться к политическому освобождению. Начальник Верненского уезда характеризуя общественно-политическое состояние киргизского общества в 1908 г. констатировал:

«Коренной основой быта киргизского народа является родовое начало. Подразделяясь на множество родов и родовых ответвлений, киргизский народ представляет собой конгломерат более или менее многочисленных по составу родовых семейств. … Правосознание киргизов не расширилось до размеров усвоения общественных интересов, а по-прежнему обнимается узкими интересами рода, с которыми связаны понятия государства, родины, семьи.

"Всё же остальное укладывается в сознании киргиза как что-то, по меньшей мере, чуждое. Киргиз относится к своему и чужому роду так же, как культурный человек к своему и чужому государству». [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 393, л. 19 и 20]. Отчего и происходили постоянные межплеменные распри, и движение за общее освобождение или отделение от России не могло возникнуть.

Ревизующий в 1908-1909 гг. Туркестанский край сенатор К. К. Пален также отмечал, что «киргизы, в массе, ещё безразличны к вопросам религии и политики». [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 1498, л. 22об]. В Киргизии не было активистов, которые принимали бы участие в общественной жизни не то что страны, но даже региона. Башкирский политический и общественный деятель Ахмед-Заки Валиди Тоган (1890-1970) в 1913-1917 гг. бывал в научных поездках в Туркестан, где одновременно занимался и политической деятельностью. 

При описании политической жизни Туркестана в «Воспоминаниях» З. В. Тогана (Тоган З. В. Воспоминания. Кн. 1. Уфа. 1994), в главе «1916-1917 гг. Политическая жизнь» (стр. 157-278), никаких упоминаний о киргизских политических представителях нет, хотя упоминания о политических деятелях других национальностей Туркестана – довольно часты.

В «Воспоминаниях» о пребывании в Туркестане З. В. Тоган упоминает всего о трёх знакомствах с киргизами: называет какого-то «киргизского генерала» Колчанова в Самарканде, учителя начальной школы Джанузакова Ибрагима в Ташкенте. (Там же, с. 138 и 140. ). До поездки З. В. Тоган в Казани познакомился с «киргизским студентом – манасчи Сарыкуловым». (Там же, с. 140).

По данным К. Усенбаева, в 1912 г. в Пишпеке из представителей местной буржуазии и просветителей организовался немногочисленный кружок (упоминается о трёх членах) «либералов мусульман». Но вся его «некоторая работа», по описанию К. Усенбаева, сводилась к установлению контактов с представителями «национальной буржуазии Туркестана и Казахстана», проведению своих встреч и чтения газеты «Ай-ап» и журнала «Оян-Казак», издаваемых в Казахстане. [(22), стр. 22]. Как видим, активной политической деятельности ячейка не проводила, тем более в массах.

После принятия Манифеста 17 октября 1905 г., провозгласившего политические права и свободы, в том числе и свободу собраний и союзов, в России состоялись ряд собраний и съездов мусульман, но на них не было представителей от Киргизии. А, например, 1-му Всероссийскому мусульманскому съезду (1-11 мая 1917 г, г. Москва) и избранным съездом Совету и Исполнительному комитету была представлена «вся полнота национального представительства и руководство политической жизнью мусульманского населения России». (РГИА, ф. 1405, оп. 532, д. 1352. л. 106).

12-15 августа 1917 г. в Москве для информирования граждан России о политической ситуации в стране Временным правительством было созвано Государственное совещание, в котором участвовало 2414 депутатов. От национальных партий и движений присутствовало 58 депутатов. Даже в таком представительном Собрании посланцев от киргизов не было. (Государственное совещание. М.-Л. 1930, с. 308-309). Сомнительно, чтобы передовые представители киргизов, борясь за освобождение своего народа, не принимали участия во всероссийском движении мусульман. Их отсутствие говорит о том, что таковых не было.  

Чиновник особых поручений в 1911 г. о политической обстановке в Туркестане докладывал, что «какой-либо общеполитической организации сартов пока не существует». (РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 458, л. 134). Но при этом он отмечал, что «общеполитические идеалы у некоторых сартов (б.(ывший) член Гос.(ударственной) Думы от г. Коканда Салиджан) высказывают даже мечты об автономии Туркестанского края». (Там же, л. 134об). Заявляли об автономии, но не об освобождении. 

С точки зрения начальника Красноводского уезда (Закаспийская обл.) никакой угрозы единству Империи не существовало. В секретном донесении в Петербург в 1913 г. он сообщал: «Я уверен, что … ни один мусульманский деятель не верит в возможность практического осуществления идей священной войны, но это не исключает возможности проповеди среди тёмных масс мусульман газавата с целью поднятия настроения и возбуждения вражды к иноверцам». (Туркестанское восстание 1916 г. Материалы Международной научной конференции 23-24 мая 2016 г. М. 2016, стр. 88).

Туркестанский генерал-губернатор А. В. Самсонов в 1913 г. писал начальнику Генерального штаба, что столкновение двух начал, «нашего и туземного, столь далёких друг от друга, … несомненно, не пройдёт без крупного потрясения для местных мусульман. И, как логическое следствие сего, возможны в некоторых случаях даже кровавые эксцессы (вроде Андижанского восстания 1898 г.), как громкие протесты против нарушения веками сложившихся устоев и обычаев, 

"Но обобщать на основании сего подобные факты в выводы о крайне приподнятом, явно враждебном нам настроении среди всех туземцев наших Средне-Азиатских владений – мне кажется нет никаких оснований». [РГВИА, ф. 400, оп. 1, д. 5067, л. 17-19]. То есть, во-первых, А. В. Самсонов предсказал восстание 1916 г. Во-вторых, сопоставляя эти два последних высказывания, видно, что местные мусульмане не задумывались над тем, чтобы отделиться, освободиться от России.

Все приведённые выше характеристики общественного положения в Туркестане и в Киргизии даны русскими представителями, а что об этом говорили сами коренные жители Туркестана – мусульмане. К чему в действительности стремились мусульманские народы? Какие требования выдвигали их представители?

В советской историографии утверждалось, что в дореволюционный период среди мусульманских народов были и сторонники выхода из состава России, образования единого мусульманского государства  под эгидой Турции. Но достоверных источников, документов об этом не приводилось. (1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция. М. 1997, с. 189).

В 1905 г. проходивший в Нижнем Новгороде съезд мусульман Сибири и Кавказа направил прошение императору, в котором говорилось: «Не отчуждения от коренного населения жаждем мы, а единения с ним на всех путях по праву полноправных русских граждан». (Шаповалов В.Ф. Истоки и смысл российской цивилизации. М. 2003, стр. 103). 20 октября 1914 г. началась война России с Турцией (Россия официально объявила войну 2-го ноября 1914 г.).

Российские мусульмане первоначально встретили войну спокойно и даже патриотично. Например, 11 ноября 1914 г. оренбургский муфтий М. Султанов обратился к мусульманам по поводу нападения единоверной Турции на российские черноморские города. Он призвал мусульман защитить «наше дорогое отечество, в котором мы живём», и выступить против Турции, правители которой «под влиянием Германии принудили Турецкую империю начать войну с Россией». (Инородческое обозрение. 1914, №9, стр. 609).

В 1915 г. группа мусульманских эмигрантов из России, состоящая из татар Ю. Акчурина и А. Ибрагимова, азербайджанцев А. Агаева и А. Гусейнзаде, крымского татарина М. Э. Челиби-заде и М. Бейджана из Бухары организовала в Константинополе «Комитет защиты прав мусульманских тюрко-татарских народов России». В «Меморандуме» Комитета, изданном на немецком языке (догадываетесь, откуда дует ветер «защиты») в Будапеште в 1915 г. (русский перевод написан азербайджанским общественным деятелем А. Гусейнзаде в феврале 1916 г.), содержались следующие требования.

Восстановить государственность мусульманских народов, оказавшихся в пределах Российской империи, а именно: восточноевропейские (имелись в виду бывшие Крымское, Астраханское и Казанское ханства) и среднеазиатские ханства; восстановить полную независимость Бухарского и Хивинского ханств, возвратив им территории, которые вошли в состав Туркестанского генерал-губернаторства; предоставить казахам, занимавшим территорию от Уральских гор до Восточного Туркестана, административную автономию. (Гражданская война в России и мусульмане. Сб. док. и матер. М. 2014. Стр. 715-716).

Как видим, и у общественных деятелей, находящихся в эмиграции, тоже никакого призыва к расколу Российского государства не было. Вопрос о выходе Туркестана или его отдельных областей из состава Российской империи не поднимался. Полную независимость требовали только для Бухарского и Хивинского ханств, находившихся под протекторатом России. Для остальных тюркских народов речь шла о национально-территориальных и административных автономиях в составе Российской империи, что и было сделано при советской власти.

Только вот с требованиями именно относительно киргизов в документе нет ясности: восстанавливать Кокандское ханство или дать автономию вместе с казахами, но в любом случае они оставались бы в составе России, независимости для них в меморандуме не требовалось. Русский востоковед и тюрколог В. А. Гордлевский в статье «Мечта мусульман», опубликованной в московской газете «Русские ведомости» 18 декабря 1915 г., отмечал, что мусульмане не требуют независимости, они «только просят, чтобы были отменены ограничения, установленные для них».

Германия в 1914-1918 гг. вела тотальную войну: на фронте – оружием, в тылу противников – пропагандой и содействием радикальным и сепаратистским движениям. Под крылом германского МИДа и на германские деньги одним из мероприятий в рамках данной политики было создание весной 1916 г. «Лиги инородческих народов России».

Деятельность Лиги была направлена на разжигание и поддержку сепаратистских настроений в национальных частях России, в том числе и в Средней Азии. Первой заметной акцией Лиги было обращение в апреле 1916 г. к американскому президенту В. Вильсону в котором призывали Вильсона обратить внимание на проблемы угнетённых народов Российской империи.

В 1912 г. в Париже литовским националистом Ю. Габрисом был создан Союз народов, который имел целью способствовать национальному самоопределению народов Центральной и Восточной Европы. 27-29 июня 1916 г. в Лозанне (Швейцария) проходил 3-ий конгресс Союза.

Так вот, вторым заметным мероприятием Лиги было участие в работе 3-го конгресса Союза народов. Из России в Лозанну приехали 27 представителей. Немецкое командование оплачивало делегатам проезд на конференцию и проживание. Представителей от киргизов не было ни в числе сотрудников Лиги (Международные отношения в новое и новейшее время. СПб. 2005, стр. 276), ни среди делегатов на конгрессе. (Там же, стр. 277).

Я также не встретил сведений, что в Комитете защиты прав мусульманских тюрко-татарских народов России в Константинополе или во Временном центральном бюро российских мусульман были представители от киргизов. То есть, в Киргизии не было общественного движения, не было лидера, участвовавшего в движении мусульман и способного организовать подготовку и руководство освободительным восстанием.

Называть восстание освободительным, основываясь на призрачных желаниях радикальных мулл и мечтающих о всевластии манапов – неубедительно. На 3-ем конгрессе Союза народов, критикуя национальную политику русской власти, М. Чокаев заявил:   

«Татары, прежде всего, хотят для себя культурной автономии». Казах Юсупов Ахмед-Сафа также заявил, что казахи требуют национальной и религиозной автономии. [Гражданская война в России и мусульмане. Сб. док. и матер. Сост. С. М. Исхаков. М. 2014, стр. 719]. Но вопрос о выходе из состава Российской империи не поднимался. Не думаю, что среди киргизов была иная, более радикальная позиция.

Если у отдельных общественных деятелей и была такая позиция – отделиться от России – то, основываясь на воспоминаниях З. В. Тогана, среди них не было киргизских общественных деятелей с подобными целями. В 1916 г. среди мусульман не только Туркестана, но и всей Империи не было идеи отделения от России.

В 1911 г. среди кочевников Степного края появилась брошюра «Пробуждайся киргиз», в которой после описания положения мусульман, якобы угнетаемых русским Правительством, звучал призыв к объединению на идеях панисламизма, к борьбе за свои права, за своё достойное положение, но не было призыва к сепаратизму. (РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 471, л. 169).

В Туркестане накануне восстания 1916 г. не было ни одной политической партии, представляющей интересы коренного населения и способной возглавить восстание. Если, например, в Андижане во время восстания появилась политическая группа «Таракки парвар» («Общество равенства»), а в Казахстане после революции 1905 г. зарождалось общественно-политическое движение казахской интеллигенции «Алаш», то в Киргизии не было и подобного.

Если не было какой-нибудь киргизской общественной организации, то, возможно, были отдельные деятели, которые выступали за национальные интересы киргизов. Об отсутствии таковых я уже приводил свидетельства З. В. Тогана. О трудностях движения за автономию Туркестана М. Чокаев писал:

«Главнейшей заботой нашей был вопрос о национальных кадрах. Можно провозглашать какие угодно принципы, желать чего угодно, даже луны на небе. Но если нет соответствующих кадров, … то все эти желания останутся пустыми словами. … Кадров этих у нас, не скажу не оказалось, а было чрезвычайно недостаточно». (Чокаев М. Отрывки из воспоминаний о 1917 годе. М. 2001, с. 12). Если у казахов и узбеков этих кадров было недостаточно, то у киргизов их не было совсем.

З. В. Тоган в своих мемуарах, описывая политическую жизнь предреволюционного периода в Туркестане, говорит о двух направлениях политического движения в этом регионе: быть ли послереволюционной России федерацией или унитарным государством. Как видим, ни о каком освобождении, о выходе из состава России Туркестана или его отдельных областей речи не было.

З. В. Тоган писал: «Многим среднеазиатским интеллигентам импонировала кадетская партия, но начинающие прозревать представители казахских, узбекских и туркменских (киргизские представители опять не упоминаются – Б. М.) сёл относились к ней настороженно». Настороженно потому, что главным пунктом кадетской партии было провозглашение принципа «единой и неделимой России», недопущение её федерализации (за исключением Польши и Финляндии).

Кадеты были сторонниками унитарного государства, при котором региональные органы возглавляются должностными лицами, назначаемыми из центра. Далее З. В. Тоган сообщал: «Нам удалось убедить мусульманских делегатов из провинции в нашей правоте, сделать их сторонниками федерации». (Там же, стр. 174). То есть, разговоров об отделении, о самостоятельности не было; дебаты были об унитарном государстве, о федерации или об автономии.

И после Февральской революции среди мусульман идеи освобождения от России не было. Мусульманские лидеры в вопросе о форме государственного устройства бывшей империи разделились на два лагеря: сторонники демократической республики на федеративных началах и приверженцы централизованной демократической парламентской республики.

На первом, после Февральской революции, заседании бюро Мусульманской фракции в Государственной Думе по подготовке Всероссийского мусульманского съезда председатель бюро А. Цаликов, а также И. Ахтямов, И. Лиманов и М. Чокаев провозглашали идею единой демократической России. З. В. Тоган и С. Джантурин были сторонниками федеративного устройства России. (Тоган З. В. Воспоминания. Кн. 1. Уфа. 1994, с. 170). Опять же вопроса о борьбе за освобождение не было.

М. Чокаев впоследствии писал: «Думая и ломая головы о нашем национальном устройстве мы никак не могли отбросить в сторону факта нашей государственной связи с Россией. И надо подчеркнуть ещё одно важное обстоятельство: в то время Туркестан не был ещё психологически подготовлен ни к восприятию, ни к постановке вопроса об отделении от России». (Выделено в источнике самим М. Чокаевым. – Б. М.). (Чокаев М. Отрывки из воспоминаний о 1917 годе. М. 2001. С. 13).   

На 1-ом Всероссийском мусульманском съезде принимали участие около 900 делегатов. Главным в повестке съезда был пункт о внутреннем государственном устройстве России. Было предложено несколько вариантов. Большинство представителей, в том числе Туркестана и Казахстана, высказались за федерацию на основе национальных автономий. Если и были голоса против федеративного устройства России, но «не было голоса за отделение от России». (Чокаев М. Отрывки из воспоминаний о 1917 годе. М. 2001. С. 16).

Вопреки заявлениям киргизских национальных исследователей об освободительном характере восстания З. В. Тоган о поездке в Туркестан вспоминал: «Местная интеллигенция испытывала сильное влияние кадетов, поэтому её представители не желали принять идею федерации … и настойчиво проводили мысль о Демократической Российской республике». (Тоган З. В. Воспоминания. Кн. 1. Уфа. 1994,  с. 178).

То есть, многие мусульманские общественные деятели не только не поддерживали идею освобождения, но были против даже федерации. Это подтверждает и М. Чокаев в воспоминаниях о 1917 г.: «Ведь мы тогда не ставили на очередь дня вопроса о национальном самоопределении, о независимости. Мы тогда добивались перемены режима, желали исчезновения русского царизма.

"Мы верили в то, что с переменой режима и приходом к власти русской революционной демократии исчезнут все несправедливости русского правления, настанет эра подлинного национального равноправия, нерусские окраины получат широкое местное самоуправление, прекратится русское переселение. … Большего тогда мы не желали». (Чокаев М. Отрывки из воспоминаний о 1917 г. М. 2001. С. 6-7). Потом он дополнил:

«В начале революции (1917 г.) среди мусульманских (тюркских) национальных групп не было открыто сепаратистических течений. … Сепаратистических групп (или партий) у нас не было. Были, разумеется, отдельные лица, но партий и национальных групп, требовавших самостоятельности  и национальной независимости, не было». [Из истории российской эмиграции. (1924-1932 гг.) Письма Ф. З Валидова и М. Чокаева. М. 1999, стр. 101]. Сомневаюсь, что такие «отдельные лица, … требовавшие … национальной независимости», были из Киргизии.

В 1926 г. в статье «Национальное движение в Средней Азии», написанной для польского журнала «L-Est europeen», М. Чокаев, в противоположность современным историкам, называющим восстание освободительным, характеризуя состояние национального вопроса в Туркестане, уточнял: «Все элементы острой постановки национального вопроса (были) налицо. На деле этого (постановки национального вопроса – Б. М.) до самого последнего времени не было. Даже в эпоху разрешения национальной проблемы … среднеазиатцы оставались пришитыми к России». (Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М. 2002, стр. 661).

Одной из причин такого положения М. Чокаев считал, что это была «фанатическая вера в русскую революцию 1917 г.». «Вера в эту революцию была настолько сильна в нас, в коренном населении Средней Азии, что не только радикалы (младотуркестанцы), испытавшие на себе влияние русской культуры, но и клерикалы (социальные консерваторы), фанатические сторонники шариатских начал в жизни личной и общественной, и те продолжали цепляться за «Российскую Федеративную республику». (Там же, стр. 662).

"В реальности «национальное движение в Средней Азии, как определённое общественно-политическое движение, не шло в уровень с серьёзностью самого национального вопроса. … Моральной базе вопроса здесь недоставало действенной политической надстройки». (Там же, стр. 661). Наоборот М. Чокаев сообщал:

«В тот, дооктябрьский период русской революции национальное движение в Средней Азии не выходило из рамок, так называемых, подготовительных работ, работ по созданию организаций на местах, выработке определённой программы». (Там же, стр. 664). А в Киргизии, если верить утверждениям национальных историков, она, оказывается, была.

Причём более прогрессивная, имеющая программу действий, и которая не ограничилась требованием автономии, а подняла народ на освободительно восстание. А если учитывать и встречающуюся характеристику восстания, как антиимпериалистическое, то была вплоть до осознания киргизами борьбы с империализмом. Если в Киргизии было другое, отличительное положение, и М. Чокаев об этом не знал, то почему исследователи, заявляя об освободительном восстании, не приводят подтверждающих фактов и документов. 

Если у национальной интеллигенции Туркестана были идеи автономии, в какой-то степени реализованные после свержения монархии, то политическая мысль, политическое движение в Киргизии в это время были не настолько развиты, чтобы выдвигать лозунги национального освобождения. Не было такого политического движения, а тем более не то что общепризнанного, но даже видных лидеров.

Что и проявилось во время восстания. Единого центра руководства восстанием не было. в каждой волости был свой руководитель восстания. Киргизская интеллигенция была мизерной по своей численности и не имела отношения не только к руководству восстанием, но и к участию в нём. Да, выборы местной власти проходили в остром противостоянии, но это была не социально-политическая борьба, а патриархально-родовая борьба за власть, за объект грабежа и наживы.

Сепаратизм народов Туркестана не проявлялся ни во время революции 1905-1907 гг., ни, тем более, после революции 1917 г., хотя в 1917 г. и позже условия для осуществления таких планов были более благоприятными, чем в 1916 г. Отсутствие стремления к отделению Туркестана от России подтверждается и решениями мусульманских форумов, проведённых после свержения монархии.

Когда в результате Февральской революции 1917 г. народы бывшей Российской империи получили право на самоопределение, то, несмотря на недавний острый межэтнический и межконфессиональный конфликт в Туркестане, мусульманские народы, по примеру Польши и Финляндии, не вышли из состава Российского государства. Они, наоборот, остались в его составе, о чём было заявлено на съездах народов Средней Азии в течение 1917 г.

В обращении Временного центрального бюро российских мусульман в апреле 1917 г. говорилось: «В братском единении с другими народами России мы стоим теперь перед огромными задачами государственного строительства» [Гражданская война в России и мусульмане. Сб. док. и матер. Сост. С. М. Исхаков. М. 2014, стр. 23]. В Ташкенте марте 1917 г. представители национальной буржуазии и интеллигенции, основываясь на движении джадидизма, создают общественную организацию «Шура-и-Ислам» (Исламский совет).

Одной из главных политических целей этой организации было создание автономии Туркестана в составе России. На съезде, проходившем с 16 по 23 апреля 1917 г. в Ташкенте, несмотря на проскальзывающие заявления о «национальном государстве», была одобрена политика Временного правительства в Туркестане и выражено согласие с федеративным устройством государства. (История СССР, 1957, №4, стр. 102).

В июле 1917 г. на 1-ом Всекиргизском (казахском) съезде, проходившем в Оренбурге, была создана партия «Алаш», политическая платформа которой была близка к центристской Конституционно-демократической партии России. На съезде были приняты программные решения по основным вопросам, в том числе, и о создании «парламентской федеративной республики казахских областей в составе Российской федеративной демократической парламентской республики».

В ноябре 1917 г., в противовес левому правительству в Ташкенте, в Коканде собрался 4-ый Чрезвычайный краевой мусульманский съезд (другое его название Всетуркестанский конгресс политических партий и движений). На этом съезде Туркестан был объявлен «территориально автономным в единении с федеративной демократической Российской республикой» –Туркестанской автономией. Чтобы принизить её значение, названная большевиками Кокандской автономией.

В резолюции съезда подчёркивалось, что он отражает волю всех народов, населяющих Туркестан, к самоопределению в единении с федеративной Российской республикой. В декабре 1917 г. в Оренбурге  Вторым всеказахским съездом была провозглашена «Автономия Алаш» (была ликвидирована большевиками в марте 1920 г.). Столицей автономии стал Семипалатинск, получивший название Алаш-кала. «Алаш» признавала себя автономией Российской республики под управлением Временного правительства.

Монархия свергнута, новая власть ещё не укрепилась, казалось бы, используй момент. Но во всех случаях, в Ташкенте, Коканде и Оренбурге, речь шла об автономии, а не об «освобождении», не об отделении от России. В Киргизии не было даже подобных движений и событий ни в 1917 г., ни, тем более, в 1916 г. Примечательный факт. 27 октября 1917 г. в Ташкенте, при получении сведений о подготовке восстания, Туркестанским комитетом Временного правительства было принято решение о разоружении двух революционно настроенных запасных полков.

Попытка разоружения 1-го и 2-го Сибирских полков привела к вооружённым столкновениям между войсками, верными Временному правительству, и революционно настроенными солдатами ташкентского гарнизона и рабочими железнодорожных мастерских. На стороне Временного правительства, кроме 6-го и 17-го Оренбургских казачьих полков, двух конных сотен Семиреченского казачьего войска, военного училища и школы прапорщиков, был и «мусульманский батальон».

Как видим из документов и по фактам, идеи, лозунга политического освобождения (о социальном поговорим далее), выхода из состава Российской империи среди мусульман не было. Или у киргизов была особая позиция, о которой исследователям неизвестно? Во время перипетий Гражданской войны раздавались голоса о независимости. Но например, в Семиречье об автономии высказались только «отдельные уездные комитеты».  (Чокаев М. Отрывки из воспоминаний о 1917 годе. М. 2001. С.  14).

И только в мае 1923 г. в Париже была опубликована статья М. Чокаева «Национальное движение в Туркестане». В этой статье М. Чокаев, как идеолог национального движения в Средней Азии, ранее выступавший за автономию Туркестана, впервые заявил о необходимости независимости Туркестана. (Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М. 2002, стр. 658).

Но в Киргизии подобных знаковых событий, связанных с требованиями или провозглашением автономии, не происходило, хотя в Пишпеке с лета 1917 по лето 1918 гг. тоже была ячейка партии «Алаш» (партия существовала с 1917 по 1920 гг.). И если бы в 1916 г. идея и движение за освобождение или автономию существовали, то они в 1917 г. обязательно возродились бы.

Но их не было ни в 1916, ни в 1917 гг., потому что киргизская интеллигенция была очень малочисленной, общественное движение не развито, а государственных традиций не существовало, несмотря на красивые, но необоснованные утверждения отдельных современных национальных историков о двухтысячелетней государственности киргизов. Д. А. Аманжолова отмечает:

«За время восстания не произошло общенациональной мобилизации и консолидации, ни в одном его очаге не возникли сколько-нибудь значимые организационно-политические структуры, которые выдвигали бы требования национального самоопределения даже в форме автономии, объединяли бы этносообщества на какой-нибудь партийной платформе». [Туркестанское восстание 1916 г. Материалы Международной научной конференции. Москва, 23-24 мая 1916 г. М. 2016, стр. 139, стр. 143].  

Неудачи в создании национальных государственных образований в Туркестане во времена революции и Гражданской войны привела часть сторонников этого движения к басмачеству и в дальнейшем к эмиграции. Некоторые из этих деятелей впоследствии стали сотрудничать с Германией и участвовали в создании Туркестанского легиона Вермахта. В пропагандистских целях военнослужащим Туркестанского легиона обещали создание Большого Туркестана – государства под протекторатом Германии.

И вот здесь имеется очень интересный факт: несмотря на более ожесточенный характер восстания в Северном Киргизстане, Туркестанский легион практически не получил пополнения из киргизов. [(328), стр. 31]. Утверждения, что восстание 1916 г. было освободительным движением, несостоятельно и потому, что у восставших не было идеи и лозунгов об освобождении. Во главе восстания не было идейных вдохновителей и народных героев. Восстание подготавливали, провоцировали и руководили им манапы и представители исламского духовенства.

Руководители восстания в Киргизии не имели не то что чёткой, а вообще никакой программы движения и устройства будущего независимого государства. Министр внутренних дел, отмечая недовольство мусульманского населения действиями Правительства в Туркестанском крае, писал, что «определённой программы в этом направлении не замечается и в данное время она едва ли выработана». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 929, л. 10].

Говоря о трудностях национального движения в Туркестане, М. Чокаев одной из причин называл «боязнь нашего собственного дороссийского прошлого». (Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М. 2002, стр. 661), то есть возможности возврата к ханскому режиму. Что и подтвердилось в Киргизии.

З. В. Тоган в своих мемуарах отмечал, что идея «независимого национального государства» не имела распространения среди среднеазиатской элиты; что для неё гораздо важнее была цель стать полновластными хозяевами в своей области или племени. (Тоган З. В.  Воспоминания. Уфа, 1998, кн. 2, с. 129). 

Вот это стремление манапов создать не единое киргизское ханство, а стать неограниченными властителями «в своей области или племени» национальными исследователями преподносится, как национально-освободительное движение. Манапы, ограниченные при русском правлении во всевластии, участвуя в восстании и руководя им, стремились не к освобождению своего народа, а к возвращению своего господствующего положения.
Продолжение в 14-ой части.