Продолжение, начало в 1-ой части.

«Об агитации против нашего правительства со стороны Кульджи и Кашгара я неоднократно слышал во время моих разъездов минувшим летом по восточной окраине области. В мае месяце я слышал в Джаркенте от разных лиц, что в Кульдже масса немцев, враждебных нам, заняты тёмными делами. … Я слышал, что среди опийщиков были люди просвещённые и сам лично в арестованной партии оборванцев встретил человека (Джансан-Ху по паспорту) со словарём на западноевропейском наречии». [ГАРФ, ф. 124, оп. 42, д. 129, л. 9].

Итог всем этим отрывочным и косвенным доказательствам подвёл исполняющий дела губернатора Семиреченской области А. И. Алексеев в докладе Николаю II: «Были и другие причины, вызвавшие брожение среди туземцев. В их числе на первом месте стоит агитация извне. Есть основания считать виновниками агитации, во-первых, выходцев из соседнего Кульджинского района и, во-вторых, агентов Германии, но положительные данные по этому поводу не могут быть приведены с достаточной полностью.

«Фактически установлено, однако, что наиболее организованный мятеж вспыхнул там, где кульджинские и кашгарские выходцы имели более тесные сношения с русскими туземцами, а именно на Каркаринской ярмарке (Джаркентский уезд – Б. М.), в г. Пржевальске и в торговом местечке Токмак».  [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д. 1182, л. 8об]. Характеризуя волнения в области Семиреченские ведомости (№187 от 21.08. 1916 г.) отмечало, что в Пишпекском и Пржевальском уездах сказалось «влияние на настроение наших туземцев со стороны внешних тёмных сил. Особенно это заметно …, где крупное опиумное дело». 

Доказательством иностранного вмешательства служат и донесения командиров воинских отрядов, которые отмечали, что восставшие организовывали отряды на манер воинских подразделений, хорошо поставили разведку, наладили сигнализацию между отрядами, проявляли знание правил укрепления местности. Помощник областного прокурора Н. Ф. Комаринец добавлял:

«Аскеры обучены некоторым приёмам военного искусства, правилам собираться и рассыпаться, знакомы с окопами». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 3, д. 33, л. 4об]. То есть, действия восставших имели признаки военной тактики современного боя, несвойственные людям, не служившим в армии, но имеющих советников, знающих военное дело. Начальник жандармского управления строящейся Семиреченской железной дороги подполковник А. М. Косоротов 11-го августа сообщал:

«Нет сомнения, что всё организовано и руководится умелыми людьми и настолько предусмотрительно, что даже дорога на Сусамырском перевале исправлена самими киргизами для того, чтобы сусамырское скопище могло свободно и скоро двинуться на Пишпек и окрестные сёла». [ЦГИА УзССР, ф. Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора, оп. 1, д. 1133, л. 161. (31), стр. 339]. По рассказам ехавших в обозе, захватом транспорта с оружием в Боомском ущелье руководил человек с шашкой, который «был похож на грека или армянина».

12 августа из станицы Самсоновской для помощи осаждённым в селе Новороссийском был послан отряд под командованием сотника Величкина. Отряд попал в засаду и был разгромлен. Об этом событии имеется мало информации, поэтому много неясностей. Но, судя по описанию столкновения, в бою принимал участие опытный снайпер. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 49, л. 34]. И. д. начальника штаба ТуркВО М. Н. Михайловский сообщал:

«Обращает на себя внимание организованность мятежных киргизов. В некоторых бандах имеются значки-знамёна, на шапках многих бунтовщиков надеты однообразные металлические бляхи, в горах устроены мастерские для выделки холодного оружия и пороха, применяется оптическая сигнализация для передачи сведений о движении наших отрядов, при перестрелках киргизы окапываются. Заметно стремление прервать сообщение порчею мостов и телеграфа. Сам мятеж именуется у киргизов войной». [ЦГИА УзССР, ф. Канцелярия ферганского военного губернатора, оп. 1, д. 147, л. 81. (31), стр. 347].

Во время восстания направляющая рука чувствовалась в повсеместном, первоочерёдном разрушении связи. Помощник Начальника Туркестанского почтово-телеграфного Бельченко округа после инспекционной поездки в Семиречье докладывал в Ташкент: «Почтовые станции от Старого Токмака до Уйтала (почтовая станция за Пржевальском – Б. М.) включительно и от Рыбачьего до Нарына сожжены, почтосодержатели и служащие их большей частью убиты, лошади и всё станционное имущество разграблено мятежниками-киргизами». [РГИА, ф. 1289, оп. 12, д. 834, л. 130].

Телеграфная связь не просто прерывалась, а полностью разрушалась: телеграфные аппараты уничтожались, а телеграфные столбы увозились. Причём телеграфные линии разрушались целенаправленно, планомерно и неоднократно с поразительной настойчивостью. А. Н. Куропаткин, описывая осаду Токмака, сообщал: «Телеграфная линия Пишпек – Токмак разрушена. Неоднократные попытки исправить её под охраной войск успеха не имели, так как всё сделанное по уходе (ремонтников – Б. М.) шайками киргизов вновь разрушается». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-а, л. 250]. В другой телеграмме Бельченко добавлял:

«Вся линия Нарын – Рыбачье повреждена, столбы свалены, проволока, крючья и изоляторы похищены». [РГИА, ф. 1289, оп. 12, д. 834, л. 103]. Видно, что это не стихийный погром; чувствуется указание, как разрушать. Столбы, понятно, можно использовать на топливо и постройку зимовок, металлические изделия – кузнецам (пики для вооружения надо же из чего-то делать), но изоляторы кочевникам зачем? На перегоне Отар – Казанско-Богородское (Узун-Агач) повстанцы нарушили телеграфную линию на расстоянии 11 вёрст. В дом кинул факел, и камышовая крыша горит, а тут на таком расстоянии надо сотни столбов спилить.

Надо ли с этим возиться кочевникам, где особо пограбить нечего, да и пилы в юрте кочевника не было, и к седлу её не приторочишь. Действия не похожие на обычный набег степных кочевников, значит, было целенаправленное указание. В донесении Военному министру от 17 августа А. Н. Куропаткин также сообщал: «В районе Токмак – Пишпек киргизы применяют оптическую сигнализацию для передачи сведений о движении наших отрядов». [ЦГВИА, ф. Главный штаб, Азиатская часть, оп. 4, 1916 г., д. 40, л. 257. (31), стр. 345].

Обратите внимание: не кочевников и не казачий способ при помощи костров, а оптическая сигнализация; не передача сигнала, а передача сведений. Откуда и что за оптические устройства у кочевников-киргизов? Священник села Преображенского Пржевальского уезда сообщал, что ночью восставшие «в разных местах высоко приподнятыми фонарями, наклоняя их в ту или другую сторону, делали какие-то знаки». [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2767, л. 85]. Но даже и фонари не атрибут кочевой жизни.

Известны случаи поставки оружия в Киргизию из Китая [(177), стр. 101]. А. Н. Куропаткин 11 августа сообщал в МИД: «Со стороны китайской границы донесения принимают тревожный характер: есть указания, что китайцы снабжают киргизов оружием». [АВПРИ, ф. Среднеазиатский стол, оп. 486, д. 247, л. 28]. Есть сведение об отправке из Пржевальского уезда чуйским киргизам каравана в 60 верблюдов с пиками и ружьями. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 49, л. 8]. Киргиз Шамсинской волости Б. Бегалиев сообщал следствию:

«Более полумесяца тому назад я видел, как от Максым-Ходжи уходил караван верблюдов с пустыми капами (мешками – Б. М.), в которых, как говорили в народе и были привезены для нас ружья из Атбашинских волостей. Однажды несколько человек нашего аула вели между собой разговор о том, что атбашинские киргизы пишут: «Если у вас (есть) деньги, (то) у нас оружие готово. Всё это я слышал лично, подойдя к разговаривавшим Алчиру Тугелову и другим 5-6 человекам». [Там же, д. 26, л. 11об и 12]. Но и ставить иностранную деятельность во главу угла не следует. Восстание, вызванное рядом внутренних проблем, объяснить только происками иностранных разведок будет упрощением.

Имея данные о действиях иностранных разведок, всё же надо принять во внимание выводы М. Тынышпаева, который, зная обстановку, сложившуюся в области перед восстанием, оценив отношение к киргизам властей и русского населения, пришёл к заключению: «Несомненно ясно одно: если бы не было тех отношений к киргизам, что были до войны, если бы мобилизация рабочих проводилась более осмотрительно, то самая идеально обставленная, какую только можно себе представить, «турецко-германская агитация» не достигла бы того,  свидетелем чего мы явились». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 46, л. 145].

В заключение надо отметить, что восставшие оказались заложниками, разменной монетой в подрывной деятельности иностранных держав против России. Когда восстание было подавлено, и часть восставших ушла в Китай, где беженцы оказалась в трудном положении, Турция забыла о своих единоверцах, о призывах к взаимной поддержке мусульман. Также я не встречал сообщений о помощи беженцам в Синьцзяне со стороны стран проявлявших свои интересы в Туркестане перед и вовремя восстания – Англии, Германии и Китая, тогда как и Временное, и Советское правительства оказывали помощь беженцам.

Шестая причина восстания – указ о наборе на тыловые работы.

И последняя причина, а точнее повод и толчок к восстанию – призыв инородцев на тыловые работы. 25 июня 1916 г. (все даты о восстании приводятся по старому стилю) издаётся постановление Правительства, которое именовалось, как «Высочайшее повеление, объявленное Военным министерством, о привлечении мужского инородческого населения Империи для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии, а равно для всяких иных, необходимых для государственной обороны, работ».

В переводе с канцелярщины его сокращённо называли указом о наборе инородцев на тыловые работы, а местным населением – призывом в армию. Строго говоря, постановление правительства о призыве инородцев на тыловые работы, не было указом, имеющим силу закона, а было «Высочайшее повеление», данное Совету министров. Формулировка «царский» потому, что постановление было издано с нарушением процедуры принятия и утверждения по существующему тогда законодательству: без обсуждения и одобрения Государственной думой и Государственным советом. 

А строго юридически указ надо было бы называть «императорский». Начиная с Петра I правитель России именовался императором. Но в народе, следуя давней традиции, всё связанное с правителем государства, называлось «царским», в том числе и клич «За веру, царя и отечество». Постановлением призыву подлежали инородцы в возрасте от 19-и до 43-х лет. Термин «инородцы» появился в XVII в. В юридической практике он был не особенно чётким. Это обуславливалось тем, что правовой статус инородца во многом зависел от его религиозной принадлежности.

Инородцы были нехристианами и подвергались некоторым ограничением в своих правах и обязанностях. В официальных российских документах инородцами называли ряд народов (казахи, киргизы, калмыки, буряты и др.), обычно кочевавших и проживавших на территории Кавказа, Европейского Севера, Урала, Туркестана и Сибири. В бытовом обиходе до 1917 г. инородцами назывались все неславянские народы, кроме евреев. Кроме крымских и казанских татар, народностей Поволжья и бурятских казаков, инородцы, в том числе и народы Туркестана, были освобождены от воинской повинности. Они принимались на службу только на добровольной основе, по личному заявлению.

С одной стороны, освобождение инородцев Туркестана от воинской повинности было, так сказать, предупредительной мерой, поскольку мусульманское население вновь присоединённого края не считалось достаточно благонадёжным, к тому же в подавляющем большинстве неграмотное и не владеющее русским языком, т. е. непригодным к службе в армии. А с другой стороны – льготой для инородцев, «царской милостью», данной им после присоединения к России. Такой же льготой, как и первоначальное освобождение от налогов.

Со своей стороны, коренное население края, в основной массе, не проявляло желания служить в армии даже за неплохое вознаграждение. Многие исследователи, говоря об указе, забывают об этом сообщить, а вместо этого приводят слухи, бытовавшие среди населения, что, якобы, К. П. Кауфман за лояльность, проявленную населением при присоединении края и за спокойствие впоследствии, обещал освобождение от воинской повинности, однако ни номера, ни даты такого важного документа не приводят, но преподносят призыв, как коварство царской власти. Да, в царской грамоте от 1824 г. о принятии в русское подданство казахов Большой Орды было торжественно заявлено:

«Султаны и весь киргиз-кайсацкий народ, им подвластный, постоянно будут пользоваться нашею великою монаршей милостью и твердым покровительством при всех случаях, будучи совершенно свободны от рекрутской повинности во всякое время». Но впоследствии эта формулировка была изменена. Мобилизационных ресурсов остальной части государства до вступления в Первую мировую войну пока хватало. Поэтому в «Положении об управлении Туркестанским краем» 1886 г. и в  «Положении об управлении Степными областями» 1891 г., указывалось, что «инородческое население означенных областей освобождается, впредь до дальнейших распоряжений, от исполнения воинской повинности».

Это положение было подтверждено и «Уставом о воинской повинности» 1912 г., в котором говорилось, что инородческое население Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Тургайской и Уральской областей «освобождено, впредь до дальнейших распоряжений, от исполнения воинской повинности». (Устав о воинской повинности. СПб, 1912, с. 25–27). Указ о наборе на тыловые работы и был таким распоряжением. 

Вписывался указ и в рамки принятого 3 августа 1914 г. «Закона о реквизиции», согласно которому можно было использовать «местных жителей» для «всякого рода работ, вызываемых военными обстоятельствами». Упущением в этом законе было то, что в нём не было чёткого разъяснения о том, что можно ли призываемых вывозить на работы в другие регионы. Эта неопределённость была одним из вопросов о восстании, обсуждаемых в Государственной думе в декабре 1916 г.

Конечно, указ восторга не вызвал, но  первоначально не было и особого возмущения. В 1914 г. на запрос Военного министерства к начальникам областей Туркестанского края о возможности введения воинской повинности для инородцев губернаторы Семиреченской и Ферганской областей ответили, что киргизское население их областей, «в массе, относится к возможному введению воинской повинности без тревоги, а бедняки даже желают ее, рассчитывая на одновременное обеспечение их определенными земельными наделами». [РГВИА, ф. 400, оп. 1, д. 4297, л. 35].

Начальник Туркестанского охранного отделения докладывал, что «в Семиреченской области киргизы отнеслись к набору рабочих в большинстве безразлично, хотя часть их и откочевала в Китай». [ГАРФ, ф. 97, оп. 4, д. 78]. Отношение к указу в разных волостях и даже в пределах одной волости не было однородным. Были несогласные, были противники, а часть киргизов была согласна на призыв и возможности заработать деньги.

Как отмечалось, были «добровольцы-рабочие на окопные работы, соблазняющиеся выгодными условиями найма». [ГАРФ, ф. 97, оп. 4, д. 78]. Даже среди молодёжи, которая была основным противником призыва, были и такие, которые изъявляли желание идти на фронт. В некоторых местах даже прошли собрания коренного населения в поддержку указа. Газета «Новое время» от 12 августа 1916 г. сообщала:

«27 июля в Коканде производилась запись туземцев на тыловые работы. … Добровольцы с портретами Государя, национальными флагами и криками «ура» прошлись по улицам города. Впереди толпы ехала туземная администрация». Такие и ряд других фактов указывают на то, что указ явился лишь поводом к восстанию. Трудностями, вызванными войной, и указом решили воспользоваться манапы и мусульманское духовенство, подстрекаемые иностранной агентурой, и стремящиеся вернуть себе никем и нечем неограниченную власть.

Издание и выполнение указа.

Российская армия имела длительный опыт в комплектовании вооружённых сил с учётом многонационального и многоконфессионального состава населения государства. Были не только части, состоявшие из «инородцев», но и командный состав. Ещё в Куликовской битве в 1380 г. одним из полков русского ополчения командовал татарский мурза Мелик. Во время войны с Кокандским ханством русские войска привлекали казахов и киргизов к вспомогательной военной службе. Так называемые, «джигиты» использовались в качестве разведчиков, проводников, посыльных, связных и сопровождающих караванов.

Байтик и другие манапы Чуйской долины предлагали помощь и участие М. Г. Черняеву в его походе против Кокандского ханства. Помощь была принята, а вот от участия киргизских джигитов в походе Черняев отказался. Иногда джигиты принимали участие и в боевых действиях русской армии. Пример этому – действия отряда Шабдана Джантаева при покорении Кокандского ханства в 1876 г.

После присоединения Средней Азии русское правительство неоднократно обращалось к вопросу о привлечении местного мусульманского населения к несению военной службы. В Туркестане этому способствовал фактор удалённости территории от центра империи в случае войны с соседями по Средней Азии. Создание в Туркестане воинского подразделения из туркмен племени теке был единственным примером, который, к тому-же, оказался и весьма успешным.

В 1883 г., после перевода Семиреченской области из Туркестанского края в Степное генерал-губернаторство, обсуждалось новое положение об управлении Семиреченской областью. Губернатор Семиреченской области рапортами от 13 января и 28 мая 1883 г. предлагал введение воинской повинности для кочевников. Противники введения воинской повинности инородцев в Туркестанском крае, признавая возможность создания из них кавалерийских частей, недовольство коренного населения русской властью ставили на второй план.

Главными причинами невозможности введения воинской повинности для инородцев были трудности учёта в связи с их кочевым образом жизни, отсутствие свидетельств о рождении, незнание русского языка и общим низким уровнем развития населения, не позволяющем использовать призываемых для службы в технических войсках. Но вовсе не из-за опасения «революционного настроя», как об этом писали советские историки. Поэтому в Положения об управлении Туркестанским краем от 1886 г. и Степными областями от 1891 г. относительно воинской повинности кочевников была введена оговорка «впредь до дальнейших распоряжений».

Эта оговорка была подтверждена и «Уставом о воинской повинности», принятым в 1912 г., в котором если в некоторых областях империи, например, в Камчатской и Сахалинской областях местное население безоговорочно освобождалось от воинской повинности, то для Туркестанского и Степного краёв, по-прежнему, оставалось исключение «впредь до особых распоряжений». Указ от 25 июня от 1916 г. и был таким особым распоряжением.

В 1899 г. к отбыванию воинской повинности в Семиреченской области было призвано 25 человек мусульманского вероисповедания. [РГИА, ф. 1263, оп. 2, д. 5502, л. 387]. В 1912 г. в Семиреченском казачьем войске в казачьем сословии состояло 6490 человек обоего пола инородцев. Зная, что киргизы и казахи являются прирождёнными наездниками, неоднократно высказывалась мысль о создании конных частей и из них. Причём такие предложения высказывались не только «сверху», но и от самих кочевников, обсуждались общественностью.

Так, от киргизов Беловодского участка поступало предложение отдавать своих детей 10-илетнего возраста в специальную школу, и после обучения в этой школе призывать их в армию. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 49, л. 105]. В 1902 г. доверенные 74-х юртовладельцев Шамсинской волости просили о зачислении их в казачье сословие. Вслед за ними и вся Шамсинская волость ходатайствовала о зачислении в казаки. [РГИА, ф. 1396, оп. 1, д. 258, л. 39об]. Одной из причин такого ходатайства было стремление таким способом уравнять свои права с казачеством, главным образом, в землепользовании.

В октябре 1914 г. штаб Туркво сообщил: «28 киргизов Пишпекского уезда изъявили желание поступить в действующую армию со своими лошадьми. Его Величеству благоугодно было повелеть поблагодарить и отправить их в один из казачьих полков в районе военных действий». [(160), неоф. часть, №243 от 14.10.1914 г.]. В ноябре они под командованием Карипбая Канатова из Темирбулатовской волости были отправлены на фронт. Впоследствии губернатор области сообщал, что с начала военных действий поступили заявления от 150-и инородцев, из которых 58 «после надлежащего рассмотрения были отправлены на фронт». [РГИА, ф. 1284, оп. 194, д. 18, л. 5].

М. Тынышпаев также особо отмечал, что в Семиречье киргизы «отправили на фронт первых и единственных добровольцев». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 46, л. 134]. Представители казахской элиты в 1915 г. предлагали формирование из кочевников кавалерийских частей. В январе 1916 г. казахская газета «Казак», издававшаяся в Оренбурге, начала обсуждение привлечения казахов и киргизов к отбыванию воинской повинности. Причём вопрос служить или не служить в армии совсем не рассматривался.

Обсуждался вопрос в каком роде войск служить: в пехоте или кавалерии. Большинство высказалось за службу в кавалерии. Обсуждение продолжалось до июня 1916 г. Как сообщал М. Т. Тынышпаев, «статьи о военной службе читались с особым вниманием, и этот вопрос стал очередной темой среди киргизского населения. Нельзя сказать, что киргизы радовались предполагаемой военной службе. Но они отнеслись к ней, как к военному явлению в жизни народа».

Учитывая желание некоторых казахов и киргизов добровольно нести воинскую повинность, губернатор Семиреченской области М. А. Фольбаум в июне 1916 г. предложил, по примеру Туркменского полка, сформировать в Семиреченской области Киргизский конный дивизион. Предложение это в Генштабе было одобрено, кроме пункта, «для поощрения киргизов к верной и ревностной службе» наделять прослуживших определённый срок земельными наделами из казачьего земельного фонда. Генштаб предлагал наделять участками из своих, киргизских земель. [РГВИА, ф. 400, оп. 1, д. 4521, л. 29].

Но, в связи с восстанием, этот вопрос окончательно не был решён. Следует обратить внимание на эти факты – добровольное желание исполнять воинскую повинность и идти на фронт. Они опровергают тезис о всенародности восстания и утверждения некоторых авторов, что главный причиной восстания был указ о призыве на тыловые работы и связанные с ним последствия. Изданию указа о призыве инородцев на тыловые работы предшествовало более чем тридцатилетнее обсуждение несения ими воинской повинности.

Со вступлением России в 1914 г. в Первую мировую войну из горцев Кавказа на добровольных началах была создана из шести полков кавалерийская Кавказская («Дикая») дивизия, проявившая высокую боеспособность и сохранившая её дольше других соединений в предреволюционном развале царских вооружённых сил. В Туркмении из туркмен-текинцев также строго на добровольной основе и на их же средства был сформирован кавалерийский Туркменский полк.

Как видим, различие в вере не мешало мусульманам выступать на защиту государства, в котором они проживали. Были примеры службы в армии и киргизов. Доказательством этому служит прошение запасного нижнего чина Дардаке Кукомбаева, доверенного от 21-ой семьи «запасных нижних чинов киргизского происхождения» о переводе их из мещан г. Пишпека в крестьянское сословие, чтобы получить землю. [РГИА, ф. 391, оп. 3, д. 119, л. 4].

В войну Россия вступила с грузом ряда нерешённых внутренних проблем. Первые признаки кризиса стали заметны уже в 1915 г. Война к концу её второго года привела страну к экономическому упадку. К началу 1916 г. в хозяйстве страны, из-за мобилизации в армию, и на фронте, из-за потерь, стал ощущаться недостаток в людях. На фронте и в тылу под ружьём находилось около 10-и млн. человек. Активизация военных действий в 1916 г. потребовала новой мобилизации.

Проводить её за счёт Центральной России, Урала и Сибири правительство уже почти не могло. С начала войны уже были проведены ряд ужесточений в исполнении воинской повинности. Были призваны ратники 2-го разряда и некоторые категории лиц, имеющих отсрочку от призыва; прошло переосвидетельствование освобождённых от воинской службы; снижены медицинские показатели и сокращён перечень болезней, дающих освобождение от службы. Например, допускаемый рост призываемых был уменьшен до 149 см.

Кроме того, дальнейшая мобилизация создавала опасность несбалансирования между фронтом и тылом, между нуждами армии и возможностями тыла обеспечивать эти нужды. Фронт нуждался не только в солдатах, но и в рабочей силе. На тыловых работах фронтов (строительство тыловых укреплений, дорог и мостов, заготовка топлива, охрана и пастьба войскового скота и др.) в, так называемых, резервных батальонах находилось годных к строевой службе до 1 млн. 175-и тысяч человек. Эта потребность в рабочей силе полностью не удовлетворялась трудовой повинностью, введённой в прифронтовой полосе.  

Поэтому руководство страны обратилось к резервам, которые оставались неиспользованными – к «инородческим» народам, могущими служить пополнением если не в военных операциях, то на тыловых работах. Также долго и всесторонне, как и введение воинской повинности для инородцев, обсуждалась и возможность призыва их на тыловые работы. 13 августа 1915 г. Госсовет предложил Генштабу рассмотреть возможность привлечения на службу инородческого населения окраин государства. После ряда согласований с различными министерствами и ведомствами и рассмотрения других источников пополнения рабочих дружин для тыловых работ, 25 июня 1916 г. издаётся указ о наборе туземных рабочих.

Указ обязывал «привлечь нижепоименованное мужское инородческое население в возрасте от 19 до 43 лет». Далее шло перечисление областей, губерний и местностей, в которых следовало провести призыв. В этом перечне была и Семиреченская область. 30 июня на заседании Совета министров были намечены мероприятия по «реквизиции» инородцев. Министерство внутренних дел в своём письме местным администрациям о «привлечении инородцев к работам в тылу» требовало «неукоснительного исполнения Высочайшего повеления. В случае возникновения беспорядков, таковые должны быть подавлены».

Некоторые исследователи формулировку «реквизиция» считают «грубой, оскорбительной, пропитанной духом расовой дискриминации, приравнивающей мобилизацию людей к реквизиции скота». Но ничего подобного при обсуждении указа не подразумевалось. Министерство внутренних дел, чтобы у населения не возникало ассоциаций с призывом на фронт, взамен определения «воинская повинность» или «мобилизация» предложило формулировку «реквизиция рабочих», надеясь, что это будет менее возбуждающим и вызовет меньшее сопротивление инородцев. Так как предложение соответствовало Закону о реквизициях от 1914 г., то оно было принято. 

В Ташкенте указ был получен 28 июня, обнародован 1-го июля. 2-го июля в Ташкенте состоялось совещание исполняющего обязанности Туркестанского генерал-губернатора М. Р. Ерофеева с руководством областей края. Губернаторы посчитали, что опасаться выступлений и эксцессов против призыва нет оснований. Ферганский губернатор А. И. Гиппиус был единственным из участников, который не разделял оптимизма на предстоящий призыв и внёс несколько предложений по организации набора, исключающих силовые методы.

Предложения А. И. Гиппиуса были направлены на то, чтобы обеспечить спокойствие в крае, но они не были учтены. Совещание практически возложило исполнение призыва на волостную и аульную администрацию и предложило «разъяснить и наиболее усердным пообещать медали». В Семиречье указ о наборе был объявлен Фольбаумом 1-го июля собранным для этого старшинам казахских волостей. Прокричав положенное в таких случаях «ура» его Императорскому Величеству и, обсуждая совершенно новое для них постановление, озабоченные и унылые старшины разъехались. [(160), №146 от 02.07.1916 г.].

Указ был неожиданным для населения потому, что к прежним повинностям прибавилась новая, да ещё и необычная. За 50 лет русской власти мусульмане Туркестана никуда принудительно не призывались. Среди местного населения была очень популярна легенда о том, что свобода от воинской повинности была ему дана, по одной версии, при самом присоединении края; а по другой – «жарым-пашой» (полу-царь) Кауфманом в 1876 г. на 50 лет в обмен за спокойствие местного населения.

Основываясь на этом, противники призыва заявляли, что «их отцы не служили, а потому и они не отпустят своих детей». Так на собрании почётных лиц Джаркентского уезда последние заявили: «При переходе в русское подданство им государь обещал, что их в солдаты брать не будут. Своё слово государь не сдержал, и они поэтому людей на работу не дадут, что к (такой) работе вообще не привыкли и не привыкли далеко отлучаться от родных». [(43), стр. 34].

Объяснения администрации, сознательно или бессознательно, населением принимались с сомнением. Ложное убеждение, что призываемые будут направлены на фронт, в окопы, привилось среди населения быстро и крепко. Разъяснения и переубеждения видимых изменений в настроении кочевников особых результатов не давали. [ЦГА КырР, Ф. И-75, оп.1, д. 46, лл. 5-6].

Началось брожение не только в низах, но и среди верхушки киргизского общества. В своих показаниях следствию старшина Абаильдинской волости Канат Абукин говорил: «При обращении к киргизам о пожертвованиях администрация указывала, что нас не берут на военную службу, что мы не оказываем помощь людьми и что взамен этого мы должны жертвовать деньгами, вещами, скотом. Жертвовали много. Когда объявили о призыве рабочих от киргизов, поняли, что неправильно». [(172), стр. 134].

Активное участие киргизского населения в сборе пожертвований на нужды фронта подтверждал и губернатор Семиреченской области, сообщая летом 1915 г., что «главную часть благотворительных сумм составляют пожертвования туземцев не только богатых, но и бедных». [(160), неоф. часть №197 от 22.07.1915 г.]. Из-за переменчивого обсуждения призыва в верхах указ явился неожиданным не только для населения, но и для администрации края. Кстати, «Правила о порядке использования инородцев, привлекаемых для работ на государственную оборону», были объявлены приказом по военному ведомству только в начале ноября.

В издании указа было несколько упущений, начиная с формулировки: «для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии», что вызывало у населения восприятие с войной, с фронтом. В «Правилах о порядке использования инородцев», утверждённых 29 октября, это было учтено и уже говорилось о работах «внутри империи на государственную оборону», что соответствовало действительности. Большинство призываемых инородцев направлялись не в прифронтовую зону, а для работ в тылу.

Например, Министерство земледелия запрашивало для сельскохозяйственных работ 150 тысяч инородцев, призванных согласно указу. [РГИА, ф. 1276, оп. 11, д. 89, л. 440]. Лесное ведомство просило прислать на лесозаготовки 20 тысяч инородцев. [РГИА, ф. 387, оп. 19, д. 71640]. Надо признать, что момент призыва был крайне неблагоприятным для аграрного района, каким являлся Туркестан. Указ был издан в разгар сельскохозяйственных работ, угрожая срывом уборки урожая.

Особенно в Туркестане, где хозяйство дехканина не обладало никаким капиталом, трудоёмко из-за поливного земледелия, и уход даже одного работника, да ещё в горячую страдную пору, имело тяжёлые последствия для семьи и для хозяйства. Большинство исследователей восстания отмечают этот момент и называют его ошибкой в выборе срока издания указа. В ограниченном отрезке времени, возможно, да: разгар полевых работ, уборка урожая. Но если исходить с позиции защиты Отечества, а инородцы являлись гражданами этого отечества, то почему ошибка?

Значит, русского крестьянина в разгар полевых работ призывать в армию можно, а по отношению к инородцу, такого же гражданина страны – это ошибка. Ошибка была в том, что это решение было запоздалым, и призывать надо было с появлением опасности для страны, с началом войны. Беда была не только в том, что указ был издан без учёта реальностей момента, без соответствующей подготовки и кратких сроков, указанных сверху, для исполнения. Главная  беда в том, что в его исполнении были многочисленные нарушения киргизской администрации и злоупотребления манапов.

Во-вторых, в этом вопросе есть один штрих, который заставляет задуматься, засомневаться: было ли это упущением, ошибкой, не было ли здесь сознательного нарушения закона и процедуры принятия указа? По совету императрицы, немки по происхождению, и её окружения Николай II 20 января 1916 г. назначил Председателем Совета министров Б. В. Штюрмера, имевшего репутацию германофила. С 3-го марта 1916 г. он был утверждён Министром внутренних дел, а с 7-го июля стал ещё и Министром иностранных дел.

Б. В. Штюрмер был инициатором Высочайшего повеления о привлечении инородцев для работ в тылу, но повеление не требовало завтра же мобилизовать инородцев на работы. Это было указание министрам проработать данный вопрос. Но Штюрмер срочно, не дожидаясь утверждения указа в Думе и разработки условий набора, используя свои возможности Председателя Совета министров и Министра внутренних дел, потребовал начать неподготовленный призыв, ставший причиной восстания в Туркестане.

Управляющий Третьим политическим отделом МИД В. О. Клемм по поводу призыва инородцев на тыловые работы сообщал дипломатическому чиновнику при Туркестанском генерал-губернаторе о том, что «повинность была введена помимо МИД и даже без ведома Азиатской части Главного штаба». [АВПРИ, ф. 147, оп. 486, д. 247, л. 17]. Не было ли в этом злого умысла? 

Исследователями часто указывается, что набор был объявлен во время священного месяца Рамадана. Это неудачное совпадение, что указ пришёлся на священный у мусульман месяц, использовалось сторонниками восстания, как оскорбление религиозных чувств. Но призыв на тыловые работы не был формой преследования по вероисповеданию.

Для христиан призыв на фронт во время постов или христианских праздников не прекращался. За время с момента объявления войны до 1-го апреля 1917 г. за отказ от исполнения воинской повинности по религиозным соображениям (меннониты, духоборы, евангельские христиане, баптисты и др.) было привлечено несколько тысяч человек, осуждено 837 человек. (Вестник Российского университета дружбы народов, 2011, №3, стр. 53).

Как видим, все эти течения были христианского вероисповедания. А призывающие к неисполнению указа подчёркивали, что Россия воюет и против единоверной Турции. Поставленные сроки призыва не дали местной русской администрации времени для разъяснений и пропаганды указа, подготовки населения к призыву, да и сама она, можно сказать, самоустранилась от участия в выполнении указа. Например, 14 июля 1916 г. М. А. Фольбаум начальникам уездов дал следующее указание об организации работ по набору рабочих на тыловые работы:

«Предъявив волостям число подлежащих наряду рабочих, действуйте через почётных лиц». То есть, сам губернатор своим подчинённым проведение набора предлагал отдать в руки волостной верхушки. А далее уже скрытый намёк выполнить указ любой ценой: «Ведите дело спокойно, но настойчиво, избегая особой педантичности в смысле возраста и прочее». [ИСТАРХ КазССР, фонд Семиреченского областного правления, отд. 4, д. 16602, л. 31].

Передача исполнения призыва на киргизскую волостную администрацию, кроме возможностей для злоупотреблений, имело ряд скрытых препятствий. Ещё Г. А. Колпаковский в одном из своих циркуляров отмечал, что указы и постановления «в большинстве случаев остаются не достигающими цели по совершенным безграмотности и непонятливости в наших делах управителей и их мулл-письмоводителей, которым нескоро втолкуешь, например, циркуляр Министра внутренних дел».

Поэтому на местах малограмотные переводчики, не знающие слов «реквизиция», «военные сообщения», «оборонительные сооружения в районе действующей армии» и другие, переводили населению туманно, неточно и даже неверно, что усиливало страх и недоверие у людей. Например, А. Н. Куропаткин сообщал Начальнику Генштаба:

«Помещённое в депеше МВД выражение «кроме бродячих инородцев» в туземных газетах было переведено «кроме кочевников», что дало повод киргизам считать себя изъятыми от наряда». Из всех этих несуразностей рядовые люди делали только один вывод, что хотят «брать людей на войну», а неясность в остальных вопросах давала хорошую почву для будоражащих слухов.

В результате, как впоследствии отмечал ташкентский прокурор, «население о Высочайшей воле осведомлялось, в лучшем случае, через таких же невежественных людей, а в худшем – через людей, злоумышленно внушавших ложные слухи». Наиболее распространённым был слух, что берут в солдаты, а значит, возможно, придётся погибнуть где-то среди неверных, а это печально по религиозным понятиям ислама да, наверное, и любой религии.

А дальше разгул панической фантазии: что будут забирать всех мужчин в возрасте от 19 до 43 лет; что призываемых при зачислении на службу будут насильно обращать в христианство; что заставят рыть окопы под обстрелом; что будут кормить свининой, что потом оставят в России, обратив в православие. Опубликованное разъяснение губернатора, «в котором говорилось, что туземцы призываются не в солдаты, а для окопных работ», не могло поколебать уже укоренившееся в массах убеждение.

Наоборот, появились новые толки, «что окопы роют впереди цепей войск, … следовательно рабочим угрожает опасность даже больше, чем солдатам». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933а, л. 497]. Это, так сказать, бытовые слухи. Но были и провокационные. Например, что это не набор на тыловые работы, а скрытый призыв на фронт для того, чтобы истребить коренное население Туркестана, а на опустевшие земли переселить русских. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 2, л. 77об].

Что для этого призываемых пошлют впереди наступающих, чтобы было меньше потерь в русских войсках. Печально, но очень часто распространителями таких нелепых слухов были и русские, причём с насмешливым и издевательским смыслом: «Дошла очередь и до вас служить на военной службе». И, наконец, типично российская сказка о добром царе-батюшке. Спустя некоторое время после объявления указа, распространяется молва о его отмене, что набор проводится только по почину местной администрации.

Люди, приученные к самоуправству властей, охотно верили этому. Всё это будоражило население. Появляются постановления губернатора о наказаниях «за распространение ложных тревожащих слухов» как русских, так и киргизов. Указ не мог не вызвать сопротивления со стороны призываемого населения. Неизбежность этого понимали и некоторые высоко стоявшие административные лица.

Так, например, наместник на Кавказе Великий князь Николай Николаевич, добиваясь отмены указа для вверенного ему края, мотивировал это тем, что «всякое мероприятие, касающееся мусульманского населения, до его осуществления требует ряда подготовительных мер, что, в свою очередь, требует времени». Но если отсрочка была признана возможной для Кавказа, находящегося недалеко от фронта, то Туркестан посчитали далёкой, неопасной окраиной.

С началом составления мобилизационных списков в крае начинаются волнения. Однако следует отметить, что главной причиной волнений были не столько сам указ и недостатки в его проведении, сколько злоупотребления местной правящей верхушки в его исполнении. Население многих волостей Семиречья сначала спокойно отнеслось к призыву.

Губернатор области в своём отчёте, говоря о помощи киргизов на нужды войны в виде поставок и добровольных пожертвований, отдельно отмечал, что «не было недостатка и в добровольцах, желающих встать в ряды войск, действующих против неприятеля». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 33, л. 2об]. Общественный деятель Семиречья М. Т. Тынышпаев, говоря о добровольных пожертвованиях киргизов на нужды войны, писал: «Всех туземцев Туркестана превзошли каракиргизы Пржевальского и восточной половины Пишпекского уездов.

(М. Тынышпаев почему-то не сделал оговорку про туркмен-текинцев). "Не ограничиваясь пожертвованиями имуществом и деньгами, они отправили на фронт первых и единственных киргизских добровольцев. Но поразительнее всего то, что добровольцы ушли из тех мест, где в 1916 г. произошли самые серьёзные эксцессы». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 46, л. 134]. Возмущения начались после злоупотреблений, чинимых волостными управителями и манапами в отношении бедняков и неугодных лиц при составлении списков.

Злоупотребления заключались в том, что манапы, пользуясь своим положением, освобождали своих сыновей от призыва, отправляя вместо них бедняков. Участник описываемых событий вспоминал, что влиятельные люди изменяли свои возрасты путём угроз и представлением различных «свидетелей». «Баи и зажиточные люди добивались изменения своих возрастов путём дачи взяток. … Появились 30-илетние старики или 25-илетние мальчики». (Мендешев С. Мои воспоминания о мобилизации казакского населения на тыловые работы в 1916 г. Кзыл-Орда. 1926. Стр. 7).

Беднота возмущалась тем, что местные власти превратили призыв в способ расправы с неугодными. При проведении следствия о беспорядках многие киргизы Беловодского участка заявляли, что они не против призыва на тыловые работы, но с условием, чтобы он проводился по семейным спискам, а не по волостным приговорам, куда волостные управители вносили только бедняков, освобождая сыновей манапов. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 3, д. 33, л. 26]. Абдрахман Чиныков, киргиз Тлеубердинской волости Беловодского участка в показаниях следствию сообщал:.

«Когда вышло распоряжение о наряде рабочих, население приняло объявление спокойно. Собирались уже составить требуемый приговор, как стало известно, что сам старшина (волости) приедет для составления приговора. Старшина приехал, и приговор составлен не был». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 18, л. 54об]. Калдыбай Сарбаев, киргиз аула Токтинский Тлеубердинской волости, добавлял:

«Киргизы были недовольны тем, что (волостным управителям) приказано было составить приговора о наряде рабочих. Такой способ позволял манапам, имеющим влияние, избежать набора. Недовольные этим хотели, чтобы (русское) начальство само выбирало рабочих из всех киргизов» [Там же, л. 58об]. То есть, население было недовольно ни самим призывом, а порядками в его проведении манапами.

Член Совета при Министре внутренних дел Г. В. Кондоиди в своём отчёте о расследовании злоупотреблений и беспорядков в Туркестанском и Степном краях докладывал: «Причины, вызвавшие брожение, непослушание и преступную деятельность киргизов, заключались в следующем: 1. Твёрдо усвоенная киргизами вера в своё право на свободу от рекрутской повинности и в связи с быстро распространившимся ложным слухом о том, что киргизы призываются именно на военную службу, а не для работ за плату». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1956, л. 12].

Неоднократные разъяснения на разных уровнях, что инородцы «привлекаются не в ряды войск, а для нужных для армии работ с платой и продовольствием от казны», успеха не имели. А. Н. Куропаткин, ознакомившись с положением на месте, докладывал: «Население и администрация совершенно не были подготовлены к наряду на работы вне места жительства и при проявленной спешности приведения такой меры в исполнение возникли тяжкие беспорядки, пролилась русская кровь, пришлось прибегнуть к употреблению оружия». (РГВИА, ф. 1396, оп. 3, д. 549, л. 576).

Одновременно с объявлением указа пришло известие о неудачах в Иране корпуса генерала Н. Н. Баратова. С началом Первой мировой войны Персия тоже превратилась в арену боевых действий воюющих держав. Чтобы пресечь попытки Германии и Турции втянуть Персию в войну против стран Антанты и России в октябре 1915 г. в Персию вошли русские войска под командованием генерала Н. Н. Баратова и взяли города Кум и Хамадан. Южную часть Персии оккупировали англичане.

С запада союзникам противостояли турецкие силы. В феврале 1916 г. Н. Н. Баратов занял Керманшах и разогнал прогерманское самопровозглашённое временное правительство Персии. Однако Турция, пользуясь бездействием англичан, проведя перегруппировку, провела контрнаступление, и корпус Н. Н. Баратова в июне 1916 г. вынужден был оставить Керманшах. Несмотря на то, что русские войска по-прежнему контролировали огромные части Северной Турции, Северной и Западной Персии, в Туркестане весть об отступлении протурецкими и прогерманскими сторонниками преподносилась, как слабость русской армии.

Появились слухи, что единоверные турки скоро появятся в Туркестане и освободят мусульман. Что тоже послужило толчком к началу волнений. Отмечая издержки переселенческого дела для кочевого населения, и. д. губернатора Семиреченской области А. И. Алексеев надеялся на улучшение положения: «Бесспорная гибкость характера киргизов и их податливость давали полную надежду, что с течением времени шероховатости эти сгладятся.

«Тем более что при новых условиях киргизы, всё-таки, могли экономически окрепнуть, заменив чисто скотоводческое хозяйство и кочевой уклад жизни хозяйством и бытом полуземледельческим, полускотоводческим». Но началась война, последовал указ о призыве, и началось восстание. Но когда оно началось, протест против мобилизации забылся, манапы использовали его в своих интересах, а муллы призывали уже к войне в русскими, обещая рай погибшим.

Начало восстания в Туркестане и волнений в Семиречье.

Первыми, 4-го июля в Туркестанском крае выступили жители Ходжента Самаркандской области. Туркестанская администрация первоначально расценила эти события, как случайный эпизод. Это мнение было настолько убедительным, что 13 июля в Джизаке уездный начальник П. И. Рукин, получив сообщение о начавшихся беспорядках в старом городе, пошёл туда пешком, не взяв с собой даже шашки, в сопровождении только пристава, переводчика и двух джигитов. Все пятеро были убиты толпой. [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-а, л. 176].

При распространении восстания по уезду были убиты и изуродованы участковый пристав Соболев и жители русского селения Заамин. В прессе и официальных сообщений по этому поводу не было. Житель станицы Большой Алматинской Я. И. Егошкин в описании восстания сообщал: «Про волнения сартов в Туркестане мы, семиреченцы, узнали из частных источников». [ГАРФ, ф. 1807, оп. 1, д. 296, л. 60]. Выступления охватывают один уезд за другим, область за областью и приобретают угрожающий размах.

Указ явился непосредственным поводом и одной из причин восстания. Однако один этот факт сам по себе не мог вызвать такое серьёзное по своему объёму, экономическим последствиям и политическому значению восстание. Главные причины, толкнувшие коренное население Туркестана на это восстание имели гораздо более серьёзные основания, которые были перечислены ранее. Первые признаки недовольства среди киргизов в Семиречье уезде проявились также в июле. Начальник Джаркентского уезда Н. Н. Ступин 6-го июля сообщал губернатору области:

«Настроение туземцев этому распоряжению правительства враждебное». 7-го июля он дополнительно сообщает: «Настроение туземного населения тревожное, убеждён, что рабочих придётся брать силой». Это подтверждалось и сообщениями из других мест. Загорные волости Пишпекского уезда, расположенные в долине р. Джумгал и её притоков, на своем съезде решили людей не давать, оказать, в случае необходимости, вооружённое сопротивление. Такие съезды в этот период были и в других местах. [(176), стр. 62]. В июле в Пишпекском уезде прошло ряд совещаний манапов, проводившихся втайне от властей.

По донесениям агентов полиции эти встречи проводились «настолько осторожно и тайно, что они ускользнули от внимания не только местного русского населения, но и агентов полиции». 7-го и 8-го июля в Иссык-Ата, под видом приезда на лечение, прошло совещание представителей местной знати некоторых волостей Пишпекского уезда. На нём обсуждался предстоящий набор рабочих. [ЦГА КырР, ф. И-75, д. 35, л. 1об]. 8-го июля указ был опубликован с дополнительными разъяснениями, что в Туркестане призываться будут лица от 19 до 31 года, что они привлекаются не на фронт и не в армию, «а для нужных для армии работ с оплатой и продовольствием от казны». [(175), стр. 4].

Часть волостных управителей Пишпекского уезда собираются на новое совещание, проходившее в ущелье Кегеты, где было решено не посылать людей на работы и приступить к заготовке оружия. С 11 по 13 июля проходили совещания под Пишпеком и в самом Пишпеке, в домах Дардаила Абдулина, Кенджи Суранчина и Чолпонкула Тыналиева. [ЦГА РУз, ф. И-1, оп. 31, д. 1136, л. 67 и ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 20076, л. 58]. В собрании участвовали влиятельные манапы волостей, соседних с Пишпеком.

Опасаясь возмущения населения, участники совещания договорились не отправлять людей на работы и решили распространить слух, что мобилизация отменена. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 35, л. 1об]. Это было сделано с провокационной целью, чтобы преподнести набор, как самоуправство местных властей, и чем дополнительно возбудить людей. Загорные волости расположенные в долине р. Джумгала и её притоков, также решили людей не давать, и в случае необходимости оказать вооружённое сопротивление. [ЦГИА РУз, ф. Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора, д. 1138, л. 2].

15 июля было получено распоряжение губернатора с разъяснением порядка призыва. Срок составления списков был определён к 25 июля. 20-го июля в Беловодском уездный начальник собрал волостных старшин и почётных лиц для разъяснения указа. Собралось около 1000 человек. Как отмечал пристав И. Г. Грибановский, вопросы от киргизов к начальнику уезда были, но особых «выступлений не было; после беседы с начальником уезда киргизы разошлись мирно, и никаких изменений в их поведении и настроении заметно не было». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 18, л. 29 и 29об].

Но киргизы всякими способами уклонялись от составления списков, поэтому срок для составления списков 25 июля не был выполнен. 26 июля срок был перенесён на 5-ое августа, но и к новому сроку список был получен только от Джангарачевской волости. 9-го августа были получены списки из Джамансартовской и Тлеубердинской волостей, кроме 4-х селений Тлеубердинской волости. [Там же, л. 30]. В конце июля – начале августа состоялось новое совещание манапов под Пишпеком.

Оно также проходило строго секретно. В нём участвовали манапы многих волостей Пишпекского уезда. Снова обсуждался набор рабочих. Большинство манапов считало необходимым содействовать набору. Иного мнения придерживались Мокуш Шабданов, Курман и некоторые другие влиятельные манапы. Ссылаясь на усиливающееся народное волнение, они выступили против набора. Участники, хотя и совещались несколько дней, но к единому мнению так и не пришли [(22), стр. 176].

Учитывая прошедшие совещания, принятые на них решения и факты заготовки оружия, оценка восстания, как «стихийное», вызывает сомнение. Заведующий политическим сыском по Семиреченской области В. Ф. Железняков 14 июля сообщал: «В Семиречье настроение сильно повышенное. Туземцы волнуются, отказываются идти. Возможны более крупные осложнения. Разослал по области агентуру и служащих. Получаемые сведения ежедневно докладываю губернатору, который всю распорядительную власть взял в свои руки, арестовывая своими постановлениями по сведениям моим и полиции, предполагая этих лиц отправить в первую очередь». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-б, л. 289].

Увеличилось количество жалоб на местных чиновников. Из приграничных волостей отдельные аилы пытались откочевать в Китай. Помощник Туркестанского генерал-губернатора М. Р. Ерофеев 20 июля 1916 г. докладывал Военному министру: «Из Нарынского участка готовится массовый побег киргизов в Китай. Меры к предупреждению этого приняты». [РГВИА, ф. 400, оп. 1, д. 4546, ч. 1, л. 59]. Составление списков призываемых было возложено на волостных управителей, которые чинили множество злоупотреблений.

Отсутствие у киргизов метрических книг и свидетельств о рождении дало повод местным властям для дополнительного мздоимства. Начались поборы и торги за понижение (для молодых) и повышение (для зрелых) возраста призываемых. За взятку они освобождали от призыва сынов баев и манапов, а вместо них вносили в списки бедняков даже непризывного возраста, по несколько человек из одной семьи. Межведомственное совещание по вопросу обмундирования призываемых инородцев отмечало, что среди призываемых инородцев до 70% бедняки, которые, «кроме одного халата на голом теле, не имеют другой одежды». [РГИА, ф. 1276, оп. 12, д. 1186, л. 2].

Такие нарушения вызвали со стороны призываемых ещё одно недовольство и послужили дополнительной, если не главной причиной восстания. Помощник начальника Пишпекского уезда Ф. Г. Рымшевич отмечал, что поводом к восстанию послужил не столько сам указ о призыве мусульман на тыловые работы, а «то обстоятельство, что при составлении приговоров назначали в рабочие лишь бедных киргизов, совершенно не трогая влиятельных и богатых лиц». [ЦГА РКыр, Ф. И-75, оп. 1, д. 34, л. 16]. Призываемые стали требовать, чтобы в списки были включены и члены манапских семей, а затем вообще начали отказываться от призыва.

Местные власти стали просить отсрочки призыва для составления новых, «правильных» списков. Интересно, что сторонниками этого требования были и богатые киргизы. Дело в том, что родовая знать, прежде подготавливая требуемый при выборах на общественные должности возрастной ценз, умышленно записывали своих сыновей более старшими по возрасту. Теперь же, чтобы освободить своих сыновей от призыва, они стали требовать записать их истинный возраст и даже заниженный.

Временно исполняющий обязанности генерал-губернатора М. Р. Ерофеев 15 июля сообщал, что небольшие беспорядки были в Семиречье. О беспорядках 15 июля в Верненском уезде в связи с призывом на тыловые работы сообщал Министру юстиции и прокурор Ташкентской судебной палаты. [РГИА, ф. 1405, оп, 530, д. 1020, л. 79]. Стали раздаваться призывы к неповиновению властям. 17 июля издаётся постановление губернатора о заключении в тюрьму на три месяца 35-и казахов нескольких волостей Верненского уезда за подстрекательство к беспорядкам по поводу призыва на тыловые работы. [(160), №60 от 26.07.1916 г.].

События в Пишпекском уезде перед восстанием.

Заведующий Семиреченским переселенческим районом в докладе Главному переселенческому управлению в декабре 1915 г. сообщал: «Со времени мобилизации население отдалённых мелких посёлков стало бояться туземцев, так как, по словам переселенцев, киргизы стали вести себя более дерзко и прибегали к запугиванию». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1786, л. 19об]. Полицмейстер гор. Верного 20.07.1916 г. докладывал губернатору Семиреченской области:

«По имеющимся сведениям, киргиз Тынаевской волости Пишпекского уезда Муслин Таниев, служивший ранее переводчиком и ташкентский сарт Исмаилджан Ибаимбаев, проживающие в селении Токмак, распространяют среди туземного населения ложные слухи по поводу призыва мусульман на военные работы, чем возбуждают среди такового волнение к подаче разных прошений и телеграмм. Причем за приличную плату составляют им же разнородные прошения и телеграммы. Донося о вышеизложенном прошу ваше превосходительство если будет признано возможным, сделать распоряжение о наложении на вышеназванных лиц взыскания в порядке охраны». [ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 20076, л. 60].

Затем появляются новые постановления об арестах не только за подстрекательство, но и за распространение ложных слухов. Так, постановлением начальника Пишпекского уезда №105 от 09.08.1916 г. был арестован киргиз Шамсинской волости Бектурсун Бегалинов за «распространение ложных слухов о выступлении киргизов против русских и хранение двух ружей». [ЦГА КырР, ф. И-6, оп. 1, д. 2, л. 31]. Недовольство особенно активно проявлялось среди молодёжи. Стихийно проходили собрания, на которых обсуждалась мобилизация, и принимались решения не подчиняться указу.

Молодёжь призывного возраста стала уходить из аилов, скрываясь неизвестно где. Пряталась не только молодёжь. Некоторые аилы откочёвывали в отдалённые, труднодоступные места, подальше от администрации, иногда даже оставляя свои созревающие поля. Против нарастающего недовольства власти начинают принимать меры, причём, не только силовые, но и политические. Если в первоначальной формулировке указа мобилизации подлежали все «туземцы от 19 до 43 лет», то, чтобы привлечь на свою сторону родовую знать и верхушку общества, внести раскол в ряды недовольных, 11 июля последовало дополнение к указу.

По этому распоряжению от призыва освобождались: 1) должностные лица; 2) полицейские чины; 3) служители культа; 4) занимающие классные должности по табелю о рангах; 5) пользующиеся правом дворян и почётные граждане; 6) допускалось нанимать вместо себя другого. Особенно сильное возмутило простых людей последняя льгота. Ею стали широко пользоваться имущие, и призыв, в конечном счёте, ложился на бедноту, причём не только находившуюся в  кабале  у  манапов, но и нуждавшуюся в материальном отношении.

Предоставляя такую льготу при проведении набора, администрация рассчитывала на поддержку состоятельных людей, имеющих, как правило, влияние в ауле. Как обычно в таких случаях, распространился даже слух, что состоятельным вообще будет предоставлена возможность сделать денежный взнос вместо призыва. Всё это вместе, наоборот, обострило обстановку.

Получив возможность, одни волостные управители, руководствуясь межродовой борьбой и пользуясь призывом, пытались свести счёты со своими партийными врагами. Они стали включать в списки призываемых всех своих противников призывных возрастов. Другие, стремясь нанести своим врагам верный удар, объявляли их противниками призыва и заявляли об этом властям. Третьи стали торговать списками, предлагая за деньги изменить возраст призываемых.

В приказе А. Н. Куропаткина от 19 сентября отмечалось, что вымогательства при выполнении нарядов на тыловые работы доходили до ареста некоторых лиц, подлежавших призыву, но не желавших давать взятку, чтобы откупиться от набора. [(44), стр.75]. Не столько нежелание отправится на тыловые работы (и в Пишпекском, и в Пржевальском уездах были добровольцы из киргизов, отправившиеся на фонт), а вот эти массовые нарушения справедливости, творимые волостными управителями при проведении набора, стали едва ли не основной причиной восстания киргизов.

Эта масса бедняков, «которая не имела средств и возможности воспользоваться услугами своих продажных управителей, главных при составлении списков лиц, подлежащих реквизиции, составила затем кадры бунтовщиков». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1956, л. 12]. Губернатор Семиреченской области к перечню освобождаемых от набора, установленному начальником края, добавил ещё две категории: 1) единственный работник в семье и 2) туземцы-ямщики на всех трактах области. Приказом А. Н. Куропаткина №220 от 23 августа 1916 г. дополнительно разъяснялись порядок оплаты призываемым на тыловые работы:

«Работы, возлагаемые на туземцев, будут оплачиваться в размере одного рубля в день, кроме продовольствия за счёт казны». [ЦГА РУз, ф. 1, оп. 31, д. 1196]. А царский золотой рубль в то время стоил очень дорого. Но из-за воровства местных волостных управителей люди не верили этому, зная по собственному опыту, что когда выделялись деньги за поставляемое для нужд армии имущество, они получали гораздо меньше против цен, объявленных властями, или не получали вообще ничего, потому что волостные управители присваивали деньги себе.

Уже одно это было виной киргизской администрации и одной из причин восстания. Но принятые меры не уменьшили накал возмущения. Восстание разгоралось.17 июля весь Туркестанский край был объявлен на особом положении, а Туркестанский генерал-губернатор получил чрезвычайные полномочия [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-б, л. 3]. По этому положению оставались в силе все постановления, ранее изданные по краю о порядке усиленной охраны.

Дополнительно приказом командующего войсками округа были запрещены всякие сборы, сходки и демонстрации на улицах и площадях с предупреждением, что указанные мероприятия будут разгоняться воинской силой. Были отменены все увольнения и отпуска военнослужащих. Также указывалось, что «жители Туркестанского края отныне подлежат военному суду и наказанию по законам военного времени:

1) за бунт против Верховной власти и государственную измену; 2) за порчу воинского снаряжения, уничтожение запасов продовольствия и фуража; 3) за повреждение водопроводов, мостов и дорог; 4) за повреждение железнодорожного пути, подвижного состава, телеграфа и телефона; 5) за нападение на часового или военный караул, а также вооружённое сопротивление караулу или полицейским чинам».
Продолжение в 9-ой части.