Продолжение, начало в 1-ой части.

Виновным по законам военного времени грозило лишение всех прав и состояния и даже смертная казнь. Губернатор Сырдарьинской области издаёт постановление, по которому запрещалось «населению области хождение по площадям и улицам толпою и остановки без дела, а также всякие сборища и сходки. Виновные в неисполнении распоряжения будут разгоняться воинской силой, помимо привлечения к ответственности». Похожее распоряжение 28 июля издаёт и Семиреченский губернатор. [(176), стр. 169]. В крае вводится ограничение на продажу пассажирских билетов туземцам.

Им продажа билетов разрешалась только «благонадёжным», тем, которые предоставят разрешение на проезд от уездных начальников. [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-в, л. 3]. В Семиречье губернатор разделил область на 17 участков. Во главе каждого участка был назначен ответственный комендант, в распоряжении которого находились вооружённые команды. В Беловодском был поставлен конвой участкового начальника. Но всё равно власти Туркестана в этот момент показали свою несостоятельность и неспособность справиться с положением в крае.

22 июля Туркестанским генерал-губернатором, командующим войсками Туркестанского военного округа и Войсковым атаманом Семиреченского казачьего войска был назначен генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин, как более опытный администратор, хорошо знающий Туркестан. Газета «Речь» в номере от 1-го августа писала, что «опыт, приобретённый Куропаткиным в Туркестанском крае, оказался особенно ценным сейчас, когда к обороне страны впервые призвано инородческое население края».

В связи с тем, что волнения в крае принимали затяжной характер, и стало очевидно, что набор на тыловые работы служит существенным фактором, усугубляющим и так напряжённое положение, чреватое опасными политическими, а главное, и экономическими последствиями, представители деловых кругов страны выступили с требованиями приостановить набор рабочих и провести соответствующую подготовку. Несколько членов Государственной Думы 24 июля потребовали у правительства отложить набор рабочих.

Председатель фракции «трудовиков» в Думе А. Ф. Керенский от имени членов Государственной Думы направил начальнику штаба Верховного главнокомандующего М. В. Алексееву телеграмму, в которой говорилось: «Полученные нами сведения относительно проведения призыва рабочих-инородцев в областях Туркестана, указывают на несомненную опасность в экономическом и политическом отношениях. … Экономические изъятия части рабочих и волнения среди остальных в период хлопковой компании грозят гибелью значительной части урожая хлопка, столь необходимого для государства. Убедительно просим отложить проведение призыва до окончания хлопковой компании, т. е. до 1-го ноября».

А. Н. Куропаткин, уже назначенный Туркестанским генерал-губернатором, обратился в Генштаб с письмом, в котором, проанализировав положение с «реквизицией рабочих», для выполнения возложенного на него «повеления Государя Императора» просил отсрочки призыва и предоставления ему возможности определять порядок и сроки призыва по возрасту и роду занятий жителей, местностям их проживания, а также другие права.

На докладе Генштаба по поводу этого письма царь наложил резолюцию: «Согласен. Ставлю на вид спешное и недостаточное обдуманное проведение в жизнь этой меры, вызвавшей на окраине кровавые беспорядки». 28-го июля Высочайшим повелением Командующему восками Туркестанского военного округа и Наместнику на Кавказе в деле призыва инородцев на тыловые работы были предоставлены особые права и полномочия.

Неверие властей сообщениям о готовящемся восстании.

В 1910-1912 гг. Генеральным штабом и Советом государственной обороны были разработаны мобилизационные и оперативные планы на случай возможных осложнений на границах империи, в том числе и для Туркестана при конфликте с «англо-афганцами». При этом план возможной войны с афганцами и поддерживающими их англичанами не рассматривал вопросов безопасности российской власти в Туркестане и возможных восстаний местного населения в поддержку противников.

В плане не было указаний на стратегию и тактику ведения военных действий в случае обострения ситуации внутри Туркестана, хотя было хорошо известно, что местные элиты, особенно бухарские, воспринимали российскую власть, как поработительную. Это свидетельствует о том, что разработанный оперативный план исходил из неверных представлений прочности российской власти в крае, и что она легко справится с любыми возможными внутренними осложнениями. Туркестанский генерал-губернатор в 1913 г. писал начальнику Генштаба:

«Семиреченские киргизы, в 800-тысячную массу коих вкраплено уже 200 тысяч русских крестьян и казаков, отлично сознают своё бессилие и едва ли рискнут на какие бы то ни было выступления, сопряжённые с крупным воздействием и с потерей права на землю». [РГИА, ф. 391, оп. 4, д. 929, л. 13]. Но даже на местах были противоречивые оценки положения в крае. Губернатор Семиреченской области М. А. Фольбаум в связи с войной Турции на Балканах в 1912-1913 гг. писал:

«При ежемесячных донесениях в департамент полиции о настроении населения мне не раз приходилось косвенно касаться этого вопроса. С полицейской точки зрения создавшееся положение не опасно, и если явятся эксцессы, то их нетрудно будет подавить». [(239), стр. 30]. Даже начальник Туркестанского охранного отделения докладывал в Департамент полиции, что в конце июня «никаких признаков … возникновения крупных беспорядков … не замечалось. … Среди туземного населения края агентурой отмечались единичные случаи выражения неудовольствия русской властью». [ГАРФ, ф. 97, оп.4, д. 78, л. 129].

Управляющий канцелярией Туркестанского генерал-губернатора на запрос Департамента духовных дел об отношении мусульман к войне сообщал, что после объявления войны с Турцией «признаков враждебного отношения туземного населения, а также открытого проявления симпатии к Турции … в крае не наблюдалось». И приводил пример, что туземное население г. Верного обратилось к областному начальству с выражением «чувства неизменной преданности и покорности Белому Царю, заверив, что мусульмане не позволят себе нарушить долг верноподданных». [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 603, л. 74об-75].

Убаюканное такими заверениями, руководство области не верило сообщениям о подготовке к восстанию. А. Шавров (книготорговец г. Верного) впоследствии сообщал, что он ещё «до мятежа составил на имя губернатора М. А. Фольбаума доклад, подписанный … несколькими лицами, в котором (были) приведены соображения о возможности мятежа и мерах предупреждения его, в частности,  об организации комитета с участием сельских хозяев. Смысл ответа М. А. Фольбаума на это ходатайство – не ваше дело». [(160), неоф. часть, №153 от 12.07.1917].

В донесении от 02.07.1914 г. Начальнику края М. А. Фольбаум, описывая недостатки в землеустройстве кочевников и их недовольство этим, опять утверждал, что «положение не опасно, бунта или восстания не будет, а если явятся эксцессы, то их нетрудно подавить». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1849, л. 15]. Начальник изысканий в Джумгальской долине 18 июля 1916 г. просил о присылке воинской команды для обеспечения безопасности технического персонала и охраны казенного имущества в связи с волнениями среди туземного населения. На что от губернатора Сырдарьинской области (управление работ находилось в Ташкенте) получил ответ:

«По поступающим данным о настроении населения, никакой опасности не предвидится». [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 422, л. 9]. Пишпекский уездный начальник 3-го августа, за четыре дня до начала восстания в уезде докладывал: «Уведомляю Ваше Высокоблагородие, что среди населения вверенного мне уезда, русского и мусульманского, никаких слухов, возмущающих общественное спокойствие и вызывающих общественное внимание, а также происшествий, возбуждающих толки и волнения, в течение июля месяца не было».  

Своей оценки положения в области – «бунта или восстания не будет» – М. А. Фольбаум придерживался вплоть до начала восстания. Но помощник генерал-губернатора К. А. Кондратович высказался более тревожно: «Мы сидим в Семиречье на бочке пороха из-за действий переселенческого ведомства». [(239), стр. 39].

Да и в рапортах Туркестанского охранного отделения сообщалось о том, что идёт агитация и распространение воззваний в пользу Турции. Утверждалось, что мусульманское население нельзя считать благонадёжным, несмотря на то, что оно высказывает свою лояльность властям. Учитывая такую обстановку, МВД при подготовке указа о призыве инородцев на тыловые работы 5-го июня 1916 г. обратилось со специальным запросом к Туркестанскому генерал-губернатору:

«Можно ли считать по состоянию полицейской и военной силы подавление могущих возникнуть .беспорядков или волнений обеспеченным». (Большевик Казахстана. 1936, №5, стр. 49). Надо признать, что профессиональный уровень полицейских чиновников в Туркестане оставлял желать лучшего, и поэтому большого доверия к агентурным данным не было, тем более, что с мест поступала противоречивая информация. С одной стороны, говорилось о деятельности вражеских агентов, о росте протурецких настроений с другой, сообщалось о стабильности ситуации.

Вновь назначенный в январе 1916  г. начальник Туркестанского охранного отделения полковник Волков признавал, что о действительном настроении населения охранное отделение осведомлено весьма поверхностно. Поэтому генерал-губернатор и руководство края считало, что донесения с мест о дестабилизации обстановки не соответствуют действительности. Соответствующее настроение было и у властей на местах.

Пристав Загорного участка Н. М. Меньшиков, впоследствии убитый восставшими, на запрос Управления изысканий по устройству водохранилища в верховьях р. Сырдарья об усилении охраны изыскателей в связи с поступившими сведениями о волнениях 26 июля отвечал: «Никаких слухов, носящихся среди киргизов по поводу призыва их на работы, до меня не доходило, работы идут спокойно. … Если среди киргизов и носятся какие-нибудь слухи, то это просто ерунда, и придавать им значения не надо, конечно, если донесутся слухи более справедливые, то будут немедленно приняты меры». [РГИА, ф. 426, оп. 3, д. 205, л. 62].

Восстание в Пишпекском уезде началось 8-го августа, а 6-го августа М. А. Фольбаум докладывал А. Н. Куропаткину: «В Токмаке сарты лично мне изъявили готовность исполнить наряд. Что касается киргизских волостей, то до 4-го августа из всех уездов были ежедневные донесения уездных начальников и начальников гарнизонов, что настроение везде спокойное, за исключением нескольких волостей Лепсинского, Джаркентского уездов и Нарынского участка, где замечено было стремление киргизов идти в Китай». [ЦГВИА, ф. Штаб Туркестанского военного округа, оп. 4, д. 35, л. 121].

В перечне уездов М. А. Фольбаум отдельно отметил Пишпекский уезд: «Имею сведения от 4-го августа, что в Пишпекском уезде явилась новая причина волнений, ибо население вдруг осталось недовольно порядком выбора рабочих по приговорам, хочет просить жеребьёвки». [Там же, с. 122]. Но опять же не с опасениями восстания, а как незначительные недовольства, связанные с порядком выбора рабочих. Русское же население на местах замечало изменение обстановки.

Крестьянин из Токмака Иваненко Григорий Кондратович рассказывал: «Некоторые предвестники киргизского восстания обозначились довольно рано. Ещё в начале июля было замечено, что многие киргизские семьи уезжают из Токмака. Многие рабочие побросали работу у крестьян и ушли. Приблизительно за неделю до восстания базар в Токмаке стал малолюдным. Приезжавшие киргизы держались как-то настороженно и, как будто, что-то высматривали. Когда мне в качестве стражника по сбору опиума приходилось ездить по Каракунузским и Карабулакским участкам, я обратил внимание, что многие аулы ушли». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 27, л. 13об].

Заведующий переселением в Пишпекском подрайоне добавлял: «Слухи о замышляемых киргизами беспорядках с целью нападения на русские посёлки проникали ещё в первых числах августа. Однако никто в справедливость этих слухов верить не хотел, поэтому все крестьяне до самого начала беспорядков оставались в своих посёлках совершенно спокойными, вполне уверенные, что киргизы на выступление против правительства не отважатся». [РГИА, ф. 396, оп. 7, д. 764, л. 56]. Кроме местных слухов, в Семиречье неофициально поступали известия об уже начавшихся волнениях в центре Туркестана.

Начальник Туркестанского почтово-телеграфного округа циркулярной телеграммой 18.07.1916 г. сообщал: «По донесениями некоторых уездных начальников чины почтового и других ведомств начинают обмениваться тревожными телеграммами, без всякого к тому основания, чем крайне волнуют население. Предлагаю всех виновных за распространение неосновательных тревожных слухов привлекать к ответственности». [ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 20076, л. 35].

Но администрация, несмотря на поступающие сведения об угрозах русскому населению, о готовящемся восстании не предполагала такого варианта развития событий. Об этом говорит факт отправки накануне восстания из Верного в Пржевальск транспорта с оружием, практически, без охраны. Другим подтверждающим фактом, что областное руководство не верило в возможность восстания, является то, что в Пишпеке, в связи с начавшимся восстанием, «застряли» отдыхавшие на Иссыкатинских водах дочь губернатора области М. А. Фольбаума и жена с дочерью Верненского уездного начальника, которые были отправлены из Пишпека только 17 августа. [ГАРФ, ф. 1807, оп. 1, д. 296, л. 67об].

Областное руководство не верило даже донесениям официальных органов. Заведующий розыскным пунктом в Семиреченской области (жандармское отделение) ротмистр В. Ф. Железняков докладывал: «Должен сознаться, что моя агентура в киргизской среде была слаба. . . . Но всё же уже 15-го июля я выяснил, что киргизы вооружаются, куют пики и заготавливают оружие, предполагая разрушить телеграф. … 16 июля я донёс Губернатору:

«Киргизы волостей Верненского уезда, сговорились, в случае призыва их, напасть на русские селения и почтовые станции Самсы, Таргап и выселок Бургунь, а также уничтожить телеграф в районе этих станций». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933а, л. 482об]. Всего же, как сообщал В. Ф. Железняков, «по подготовке мятежа мною (было) составлено 47 агентурных записок».  [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933а, л. 489об]. Но, например, Верненский прокурор в своём представлении в Ташкентскую судебную палату утверждал, что «возможность нападений туземцев Семиреченской области на русское население представляется почти невероятной». [РГИА, ф. 1405, оп. 530, д. 1019, л. 93].

Однако, русские жители, кроме собственных наблюдений о тревожной обстановке, получали предупреждения от знакомых киргизов, что «скоро будет резня». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 2, л. 41]. Так, токмакского крестьянина Фёдора Журавлёва знакомый киргиз ещё до начала восстания предупредил, чтобы «он остерегался, так как киргизы собираются бунтовать и перерезать русских» Журавлёв об этом донёс властям, но заявлению не поверили. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 27, л. 14].

О подобном факте сообщал и Карташов Ефрем Родионович из Токмака: «О восстании ходили слухи и на базаре. Один торговец однажды пригрозил двум крестьянам, что киргизы будут резать русских. Об этом факте было заявлено в полицию, но факт остался нерасследованным». [Там же, л. 18об]. О назревающих волнениях докладывали даже представители киргизской администрации. Руководитель восстания в Шамсинской волости Мамбеталы Мураталин сообщал следствию:

«Некоторые из волостных управителей посылали в Токмак приставу и в Пишпек уездному начальнику сообщения о волнениях среди киргизов, однако начальство на это не реагировало». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 15, л. 27]. Всё же, учитывая военное положение, власти старались пресекать эти «панические» слухи. Выносятся постановления о заключении под стражу на несколько суток лиц, «распространяющих ложные слухи».

Так, за несколько дней до восстания в Токмакское волостное правление явился киргиз Шамсинской волости Бектурсун Бесалаев (в другом документе Бегалин) и сообщил старшине о предстоящем восстании. Старшина не поверил этому и не стал докладывать приставу. На следующий день Бесалаев снова пришёл к старшине и, узнав, что приставу не сообщили о его донесении, стал ещё усиленнее просить, чтобы доложили приставу о его сообщении.

Старшина доложил приставу А. Г. Байгулову, тот допросил информатора и для проверки полученных сведений выехал в Кегеты. Общим наблюдением ничего особенного не было обнаружено, а манапы подготовку к восстанию отрицали и заявили, что Бесалаев кляузник, клеветник и вор. Пристав поверил манапам, арестовал Бесалаева и 8-го августа утром отправил его в пишпекскую тюрьму, а в 12 часов токмакчане узнали о начавшемся восстании.  [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 48, л. 42].

Обвинения в распространении панических слухов касались не только простых граждан. Заведующий Верненским жандармским отделением докладывал Департаменту полиции: «Уже 15 июля я выяснил, что киргизы вооружаются, куют пики и заготавливают оружие, предполагая разрушить телеграф. Мой доклад об этом областному Начальнику вызвал не только недоверие, но и насмешку и даже обвинение в умышленном преувеличении». [РГИА, ф. 1292, оп. 1, д. 1933-а, л. 482об]. (Речь шла о юго-западных волостях Верненского уезда.)

На съезде Семиреченского казачества, состоявшегося в апреле 1917 г., сообщалось, что подъесаул И. В. Бакуревич за 18 дней до начала восстания сообщал губернатору М. А. Фольбауму о готовящемся выступлении. Однако М. А. Фольбаум никаких дополнительных распоряжений по этому сообщению не сделал. После выступлений в Ферганской долине Начальник Туркестанского почтово-телеграфного округа сообщал:

«Из многих учреждений получают донесения о грозящей опасности (почтовым) учреждениям. Прошу Вашего распоряжения о назначении на каждое учреждение полицейской или военной охраны. Посему предлагаю усилить надзор, особенно ночью, за всеми почтовыми учреждениями уезда мерами полиции, донеся, требуется ли военная охрана». [ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 20076, л. 35]. На что помощник генерал-губернатора утверждал:

«Защита русских железнодорожных посёлков прочно обеспечена. Заканчиваю охрану всех посёлков коренных областей края, исключая пока лишь слишком отдалённые». Но в Чуйской долине и на Иссык-Куле не только отдалённые, но и сёла, расположенные на почтовом тракте, к обороне подготовлены не были, и местные власти не смогли обеспечить безопасность сёл, кроме Токмака. О чём свидетельствуют погромы сёл в восточной части Пишпекского уезда, а особенно на Иссык-Куле и в Загорном участке.

Причинами этих погромов были неверие властей в возможность восстания, запоздалые меры, предпринятые губернатором области, разбросанность сёл, разоружение населения, и ограниченное, в связи с войной, количество войск и мужского населения в области. Да и имеющиеся войска, казачьи сотни и караульные команды были задействованы патрулированием границы и путей сообщения, охраной лошадей и скота, поставленного населением для армии, конвоированием и охраной военнопленных.

Опровержение версии о провокации восстания самим правительством.

Освещая причины восстания, я не назвал одну абсурдную версию. Но, несмотря на её абсурдность, рассказывая о причинах восстания, в некоторых работах о ней снова вспоминают. Суть её заключается в том, что восстание, якобы, спровоцировало само правительство, чтобы истребить или выселить киргизов для освобождения земель под переселение для русских. Для начала я посоветовал бы сторонникам этой версии определиться с характеристикой восстания – национально-освободительное против царизма или спровоцированное правительством.

Иначе получается несуразица: правительство спровоцировало восстание против себя, чтобы Киргизия освободилась от России. Утверждение о провокации восстания правительством не ново. Автором этой версии, высказанной в показаниях ташкентскому прокурору в сентябре 1916 г., является пишпекский адвокат Г. И. Бройдо.  Григорий Исаакович Бройдо (действительное имя Зильберквейт Герш Ицкович) – советский, партийный и государственный деятель. Г. И. Бройдо в своей революционной деятельности – политический «многоженец».

В 1901 г. он член партии БУНД (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России), в 1903 г. меньшевик, с 1918 г. большевик. В биографических очерках упоминается его участие в революции 1905-1907 гг., но среди активистов не известен и репрессиям не подвергался. Наоборот, в 1908 г. спокойно заканчивает юридический факультет Санкт-Петербургского университета и в 1909 г. становится помощником присяжного поверенного в Ташкенте. В 1912 г. за революционную пропаганду среди железнодорожных рабочих был сослан в Пишпек.

В сентябре 1916 г. за сочувствие к восставшим был отправлен нижним чином в штрафную роту 1-го Симбирского запасного полка в Казалинске. После Февральской революции возглавил Ташкентский совет рабочих и солдатских депутатов, а в мае 1917 г. стал заместителем председателя Туркестанского краевого совета. Однако большевики обвинили его в «меньшевистской оборонительной позиции» и он вынужден был уехать в Москву, где занимался «теоретическими изысканиями в области национального вопроса».

За время работы в партийных и государственных органах, побывав на нескольких должностях от первого секретаря ЦК компартии Таджикистана до директора «Медиздата», Г. И. Бройдо был типичным представителем партийной номенклатуры. Он является автором противоречивых работ по национальному вопросу и ряда агитационных брошюр, например, «В атаку против безграмотности и бескультурья», «Долой неграмотность», «За овладение техникой» и т. п.

Стремясь показать своё участие в борьбе с царизмом, он в 1925 г. издал книгу «Восстание киргиз в 1916 г.», которая в Средней Азии является самой известной и самой цитируемой его работой, благодаря критике автором «великорусского шовинизма» и версии, что царские власти сами спровоцировали мятеж для уничтожения киргизов и для «расчистки земли для новых колонизаций». Версия, которую, особенно в последнее время, повторяют некоторые национальные «исследователи», и которую раскритиковали сразу после её публикации в 20-х гг. прошлого века.

Один из критиков этой версии, исследователь восстания А. И. Чеканинский ещё в 1926 г. писал: «Опрометчиво и без достаточных оснований Г. И. Бройдо утверждает, что действия администрации направлены были к тому, «чтобы вырезать киргизское население и очистить землю для дальнейшей колонизационной деятельности правительства. … Логически подходя к данному вопросу, как-то совершенно не вяжется вывод Г. И. Бройдо. Какова могла быть цель массового уничтожения целого народа и, кроме того, путём жестокой резни.

«Неужели киргизы, вполне оформившийся и значительный по численности народ, был бы настолько слеп, что добровольно обрёк бы себя на полное уничтожение только потому, что этого захотело русское правительство». [(184), стр. 103-104]. Обращаю внимание читателя на этот вывод А. И. Чеканинского. Поддерживающие версию провокации восстания самим правительством не уважают киргизский народ, недооценивают его характер и возможности. Исследователь Ю. Феликс в журнале «Большевик Казахстана (1936, №10-11, с. 88-89) отмечал:

«В поисках объяснения причин этого движения (восстания 1916 г. – Б. Ф.) отдельные незадачливые исследователи, как например Г. И. Бройдо, договаривались до такого чудовищного вздора, что восстание будто бы было спровоцировано самим правительством». Да и сегодня, после ста лет исследований восстания, эта версия подтверждения не находит. А. В. Ганин, редактор отдела военной истории журнала «Родина», подчёркивает, что утверждение Г. И. Бройдо о том, что власть специально спровоцировала мятеж, называет «откровенно бредовой концепцией». 

К тому же, сторонники этой версии противоречат самим себе: говоря о колониальном грабеже, об эксплуатации, что требует наличия эксплуатируемой массы, утверждают о намерении правительства уничтожить это эксплуатируемое население. Эту версию можно не принимать всерьёз, исходя уже из того, что Г. И. Бройдо подследственный по подозрению в содействии восставшим, и, естественно, старается оправдать себя.

Востоковед-тюрколог, лидер башкирского национального движения Заки Валиди Тоган в своём письме Мустафе Чокаеву от 27 октября 1927 г. так характеризовал Г. И. Бройдо: «Бройдо сейчас помощник Сталина. Теперь Вам станет ясно, какую Вы совершили ошибку, послав в июле 1917 г. этого человека, как своего друга в Хиву в качестве вали (управляющего областью). Этот Бройдо вместе с другими специалистами ведут политику отделения тюркских народов друг от друга, а также отрыва всех нас от наших собственных корней». (Заки Валиди Тоган. Воспоминания. Уфа. 1998. Кн. 2, стр. 111).

В начале своих показаний Г. И. Бройдо говорит о земельно-экономических причинах восстания, а потом утверждает, что причиной волнений стали слухи, распространяемые администрацией: среди русских, что киргизы собираются резать русских, а среди киргизов, что русские собираются нападать на киргизов. В действительности же было наоборот. С июля месяца публикуются неоднократные постановления губернатора об аресте не только киргизов за подстрекательство к беспорядкам, но и русских за «распространение ложных слухов, возбуждающих общественную тревогу».

В своих путаных показаниях Г. И. Бройдо то говорит о восстании, то отрицает это.  «Когда я 10 (августа) проезжал из Пишпека в Токмак, то от Покровки до Токмака долина была мертва, ни одного киргиза встретить нельзя было». (Бройдо Г. И. Восстание киргизов в 1916 г. М. 1925. Стр. 22). А как же быть с нападениями повстанцев 8-9-го августа на сёла Токмакского участка: Джиль-Арык, Орловку, Быстровку, Белый Пикет, Новороссийское, Самсоновское, на сёла в районе Курдая? Губернатор области М. А. Фольбаум 9-го августа докладывал в Ташкент:

«Считаю положение резко изменившимся, требующем энергичных мер». [РГВИА, ф. 1396, оп. 3, д. 549, л. 194об]. Совсем по-другому обстановку описывает Г. И. Бройдо: «Когда я 16 (августа) выехал из Пишпека, то было в Пишпеке официально сообщено о том, что Токмак окружён и осаждён 10000 киргизами. На утро мы приехали в Токмак: нигде ни души, ни осады, ни киргизов». (Бройдо, с. 23). В действительности же Токмак находился в осаде восставших с 13 числа; из-за нападений на сёла крестьяне боялись выходить в поле для уборки урожая. Начальник уезда 18 августа отправляет в Верный телеграмму:

«В Пишпеке скопилось до 60 человек детей и взрослых, ожидающих проезда в Верный. … Дайте распоряжение начальнику гарнизона нарядить в сопровождение военный конвой до Отара, куда желательно выслать конвой из Верного для дальнейшего сопровождения едущих на протяжных подводах». [ЦГА РКаз, ф. 44, оп. 1, том 4, д. 20076, л. 200]. И только один Г. И. Бройдо спокойно разъезжает по уезду. Тогда возникает вопрос: о провокации какого восстания говорит Г. И. Бройдо – о том, которое, к 16 августа уже закончилось, или 16 августа ещё не началось?

Заключительным аккордом о восстании служит его заявление: «Нападений или осады вообще нигде не удалось установить (при проверке многочисленных о сем слухах) до 28 августа». (Бройдо, стр. 23). Так, может, восстания вообще не было, и тогда о провокации какого восстания заявляет Г. И. Бройдо? Или 92 села, разгромленных повстанцами, – это уже после 28 августа, после прибытия войск, и их направили в Семиречье только по непроверенным слухам о нападениях на русские сёла?

Г. И. Бройдо отрицает грабежи, совершаемые восставшими, и приводит в пример село Краснореченское: ««Село Краснореченское, покинутое жителями, не имевшее баррикад и дружины, не подверглось даже разграблению со стороны киргизов». (Бройдо, стр. 23). Но жители Краснореченского село не покидали, а организовали дружину для защиты от нападений повстанцев и выдержали двухдневную осаду, причём только с помощью отряда из Пишпека.  [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 48, л. 56-57]. Далее он утверждает, что киргизы грабили только лошадей для побега, а остальной скот не трогали. (Бройдо, стр. 21 и 27).

Вообще-то и лошадей воровать нехорошо. Но главное, меня удивляет, что сторонники национально-освободительного характера восстания соглашаются с автором, сводящего восстание к рутинной барымте. А применительно к этому утверждению, я сомневаюсь, что в столь подходящих обстоятельствах кочевник-скотовод пренебрёг бы чужим барашком. Да и свидетели восстания подтверждают, что не грабили только свиней и птицу. Свиней понятно, что по религиозным канонам; а с птицей возни много, а мяса  мало. Курицу сначала поймать надо, да ещё проблема доставить к стойбищу; проще десяток барашков с пастбища угнать.

И уж, тем более, можно не принимать всерьёз версию Г. И. Бройдо из-за его показаний, в которых он отрицает многочисленные убийств мирных жителей восставшими: «2-3 убийства в районе Токмака были ответом на действия Рымшевича и Бакуревича». (Бройдо, стр. 24). То есть, по версии Г. И. Бройдо, рейд отряда Ф. Г. Рымшевича не был вызван погромами и убийствами восставшими, а был, всего-навсего, предупреждающей, устрашающей поездкой, после которой киргизы и совершили «2-3 убийства в районе Токмака».

Почему же тогда были погромы русских сёл вне Токмакского участка, вне района действий отряда Ф. Г. Рымшевича? Дружеской солидарностью? А староста Токмака 25 августа сообщал о 8-и убитых односельчан и 17-и пропавших без вести. [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 27, л. 11 - 12]. И это без учёта убитых и пропавших без вести в соседних сёлах, и не по 2-3 человека в каждом селе. И, наконец, совсем цинично выглядит отрицание Г. И. Бройдо жестокостей, творимых восставшими.

По его словам, ботаник «Фитингоф была ранена ударом топорика в голову. Она пролежала около трёх дней у дороги, по которой ехали киргизы, и её не добили» (Бройдо, стр. 24). По мнению Г. И. Бройдо, ничего особенного, просто женщину, которая собирала гербарий (портит наши пастбища) ударили «топориком» по голове (судя по формулировке маленьким), добивать же не стали. Вот на такой «солидный» и «достоверный» источник ссылаются сторонники версии о провокации восстания самим правительством.

Говоря о провокации, причём не со стороны власти, а извне и о подстрекательстве со стороны родоправителей, газета «Семиреченская жизнь» по свежим следам, сразу после восстания в октябре 1916 г. писала: «Не является ли преступное выступление киргизов следствием провокации? Ответ на такое предположение может дать лишь объективное исследование бунтовщического движения во всех его деталях.

«Но в настоящий момент уже можно сказать, что во всём переживаемом нами печальном событии одна провокация, если она и была, не могла сыграть доминирующей роли. В возникновении и развитии этого события имели значение многие факторы, а между ними заметное место занимала темнота киргизской массы, находящейся под влиянием племенной обособленности, приправленной религиозным фанатизмом». [(206), №66 от 02.10.1916 г.].

Однако, всё же обсудим версию провокации восстания правительством. Указ не был направлен только против киргизов. Он касался огромной территории империи, включая Кавказ, Среднюю Азию и Сибирь, касался целого ряда больших и малых народов. Вопрос о воинской повинности именно коренных народов Туркестана не был чем-то новым, неожиданным. Ранее, в разделе «Обсуждение воинской повинности инородцев Туркестана» я уже напоминал, что этот вопрос с перерывами обсуждался с 1883 г., и волнения по этому поводу правительством предвиделись.

А. Н. Куропаткин представил царю свои соображения по поводу призыва инородцев Туркестана на тыловые работы: «Потери государства от крутого проведения проектируемой меры были бы громадны; одного хлопка было бы потеряно на сотню миллионов рублей. Потеря скота, так нужного армии, тоже составила бы непоправимый ущерб интересам армии. Вместо спокойной окраины получилась бы окраина возбуждённая, способная при близости Афганистана, под влиянием фанатизма части населения, создать в России, в тыловом Азиатском её районе тяжкие затруднения». [РГВИА, ф. 1396, оп. 3, д. 549, л. 577].

Провокация восстания самим правительством, в принципе, не могло быть по следующим причинам. Идёт Первая мировая война, не приносящая особых успехов России, страна с напряжением всех сил несёт трудности военного положения. Нужны ли правительству ещё и беспорядки в тылу, по сути, четвёртый фронт, кроме существующих фронтов на западе, в Закавказье и в Персии. Фронт, который будет отвлекать  средства от более серьёзных противников – Германии, Австрии и Турции. Причём волнения вблизи границ с государствами, которые нельзя назвать дружественными: Персия, Афганистан и Китай.

Если бы такая операция и планировалась правительством, то зачем нужно было разоружать русское население, реквизировать в Семиречье с началом войны 13.459 винтовок, отправлять в Персию Семиреченский казачий полк? Несерьёзно рассматривать  восстание, как способ или повод для освобождения в Туркестане земель для переселения русских крестьян. Восстание охватило громадную территорию от Каспия до Алтая, от Сибири до границы с Персией, включая районы, которые, как объект для переселения, не только не рассматривались, но и вообще непригодны для земледелия.

Если рассматривать только Семиречье, то совершенно прав исследователь Д. Джунушалиев: «Провоцировать восстание по всему Туркестану только для того, чтобы освободить Пржевальский и  часть Пишпекского уездов – несерьёзно. Да и план Куропаткина (о выселении киргизов – Б. М.), на который ссылаются сторонники версии провокации, был разработан уже после восстания». («Слово Кыргызстана» от 19.10.1991 г.).

Наоборот, постановления правительства этого времени о мобилизации как раз-то опровергают версию о провокации  и показывают, что призыв инородцев на тыловые работы был вынужденной мерой. Одновременно с изданием указа о призыве инородцев на тыловые работы было произведено переосвидетельствование «белобилетников», освобождённых в 1910-1916 гг. от воинской службы по состоянию здоровья. («Омский день» №11 от 03.10.1916 г.).

МВД разослало губернаторам циркуляр, в котором говорилось, что ввиду предполагаемого в начале 1917 года досрочного призыва лиц, подлежащих призыву в 1919 г., немедленно приступить к составлению списков лиц 1898 г. рождения. Указанные призывные списки должны были представлены не позже 25 сентября 1916 г. («Омский день» №2 от 20.09.1916 г.). То есть, правительство готовило снижение призывного возраста на два года. Не подтверждают версию о провокации и уже первые распоряжения местной краевой администрации.

С началом восстания в Семиречье А. Н. Куропаткин посылает М. А. Фольбауму инструкцию, седьмой и восьмой пункты которой гласили: «7. При действиях карательных отрядов, истребляя сопротивляющихся и нападающих, не допускайте излишних жестокостей относительно тех, кто не сопротивляется. 8. Под страхом расстрела не допускайте грабежа войсками и русским населением». И в последующих указаниях из Ташкента предписывалось у мирных киргизов скот не отбирать, а, наоборот, настраивать их против бунтовщиков. Но после нападений на русские сёла тон приказов, конечно, изменился, репрессии ужесточились.

Волнения в Семиречье и отсрочка призыва.

Но действенных, решительных мер по предупреждению восстания принято не было. В стратегическом плане военные власти края предусматривали возможность восстания. Об этом, например, говорил в 1903 г. полковник Генерального штаба Д. Я. Фёдоров. В 1910 г. Генштаб указывал: «На Туркестане отразилось брожение идей на Востоке, которые в мусульманской массе могут создать повод для волнений и нарушений порядка, и следует приготовиться к грядущим событиям».

Помощник Туркестанского генерал-губернатора генерал К. А. Кондратович после ревизии Семиреченской области в 1910 г. писал: «Населяющее этот край каракиргизы пока спокойны, но ручаться за будущее нельзя, тем более что действие чинов Переселенческой организации всё чаще дают повод к недовольству туземного населения (имелось в виду несогласованность действий Переселенческого управления и местных властей при изъятии земель для переселенцев – Б. М.).

«При крайней недостаточности чинов административно-полицейского управления и трудности уследить за тем, что делается среди кочевого населения столь обширной территории, волнения могут возникнуть для нас совершенно неожиданно, и если не будут быстро подавлены, то могут принять такие размеры, что потребуется вторичное завоевание края». Но в данный момент администрация прозевала подготовку восстания, а некоторые администраторы даже проявили беспечность.

Большинство в администрации области, вплоть до губернатора, несмотря на поступающие сведения, не верили в возможность восстания. Даже на совещании у генерал-губернатора по вопросу о призыве инородцев на тыловые работы большинство было уверено в том, что выступлений населения против набора рабочих не будет. Если и высказывались опасения по этому поводу, то с оговорками, что их можно будет предотвратить определёнными контрмерами. Об этом заблуждении более подробно будет рассказано далее в разделе "Неверие властей сообщениям о готовящемся восстании".

Первым сигналом надвигающихся событий был уход с работ работников, направленных на уборку урожая в семьях военнослужащих. В связи с призывом на фронт русского мужского населения на киргизов была возложена ещё одна повинность: выставлять рабочих для работы на полях русских солдаток. Информация об этом в исследованиях ещё один пример одностороннего освещения событий, связанных с восстанием. Из короткой информации создаётся впечатление о безвозмездной для киргизов обязанности и льготой для всех семей, у которых кто-то из её членов был призван на фронт.

Однако, во-первых, работа была оплачиваемая, конечно не по рыночным ценам, и в объёме для семей призванных в составе до 3-х человек – одной убранной десятины урожая, для семей от 3-х до 6-и человек – 2 десятины и свыше 6-и человек – 3 десятины. Во-вторых, в связи с нехваткой рабочих воспользоваться этой льготой было много желающих, поэтому губернатор области в 1915 г. дважды выступал с разъяснением по этой льготе.

Призывая киргизов, таранчей (уйгуры – Б. М.) и дунган помочь семьям лиц, призванных в армию, в обработке полей, губернатор подчёркивал, что бесплатная помощь может оказываться только «наибеднейшим». Согласно приказу губернатора от 22.06.1916 г. «киргизы должны работать бесплатно только там, где ими об этом составлены приговоры. Где же таких приговоров нет, там киргизов (и вообще туземцев) надлежит приглашать за плату». Этим же приказом устанавливались и расценки за выполненные работы. Например, за жатву десятины хлебов 7-8 руб. [(160), №53 от 01.07.1916 г.].

Настроения среди этих рабочих после объявления указа явно изменились. Жительница села Сазановки Пржевальского уезда сообщала: «Когда война лишила край лучшей части мужского населения, и женщинам самим приходилось исполнять с помощью киргизов-наёмников полевые работы, то зачастую от хозяек слышались жалобы на неисполнительность, дерзкое обращение, отказы от работы, несмотря на выданные задатки, и даже изнасилования». [ЦГА КырР, ф. 34, оп. 2, д. 5, л. 67].

В июле эти рабочие-киргизы стали массово уходить с работ, заявляя, что им надо идти домой, так как скоро им предстоит уход на войну, и им самим надо управиться в своих хозяйствах. Причём, уходили не только призываемые на тыловые работы, но и те, которые не призывались. «Рабочие киргизы убегали от русских, воруя лошадей и скот». [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 69, л. 51]. Батраки уходили с работ, даже не получив расчёта. Это вызвало беспокойство хозяев за уборку созревающего урожая и недовольство солдаток.

В станице Самсоновской они даже обратились к администрации с заявлением, что киргизы устроили бунт, и требовали вернуть их принудительно [(48), стр. 19]. Губернатор области приказал из киргизов и казахов, которые освобождены от призыва, организовывать артели и отправлять на уборку урожая за плату. Но эта принудительная мера успеха не имела. Уходили не только батраки из хозяйств, но и рабочие организаций. В отчёте Гидротехнического комитета Семиреченсклй области за 1916 г. сообщалось:

«На многих постах наблюдателями были киргизы. Во время начавшихся в августе киргизских беспорядков киргизы-наблюдатели оставили посты, некоторые даже не получив заслуженного жалованья». [РГИА, ф. 391. оп. 6, д. 765, л. 1]. Уходили ямщики почтовой службы. Почему губернатор области и внёс ямщиков в перечень освобождаемых от призыва. Учитывая сложившееся положение, уездная администрация 23 июля собирает волостных управителей, которые информируют её, что народ недоволен призывом.

Администрация всё же подтвердила, что списки призываемых должны быть составлены. В ответ, как сообщал заведующий Пржевальским оброчным подрайоном, «киргизские представители давали (одобрительные – Б. М.) «общественные приговора» и обещали на словах о полной готовности, но всё это был обман, восточная политика». [РГИА, ф. 396, оп. 7, д. 764, л. 63]. На этом собрании произошло необычное.

В то время как все волостные управители верноподданнически заявили уездному начальству, что «они готовы идти, куда им повелено будет Государём императором», управитель дунганской Николаевской волости Булар Магуев заявил, что он от составления списков отказывается. О происшествии сообщили генерал-губернатору, в ответ было получено распоряжение: волостного управителя арестовать [(48), стр. 21]. 28 июля вышло постановление губернатора области:

«Волостного управителя Николаевской дунганской волости Пишпекского уезда Булара Магуева за подстрекательство не только дунган своей волости, но и киргизов Пишпекского и Верненского уездов к беспорядкам на почве призыва туземцев на работы в тылу армии, заключить в Верненскую тюрьму на три месяца, считая срок наказания со дня задержания – 23 июля». Несмотря на начавшиеся волнения и объявление чрезвычайного положения в крае, официальная пресса продолжала сообщать о добровольном и даже патриотическом наборе инородцев на тыловые работы.

Подоплёку этого «патриотизма» разъяснила газета «Туркестанский голос»: «Из разных городов края идут вести о, так называемом, «добровольческом» движении. Сообщают о сотнях и даже тысячах добровольцев, записавшихся в рабочие отряды. «Добровольчество» – это не что иное, как натуральная повинность тех слоёв населения, какие не имеют возможности откупиться. Туземной администрации предоставлено право изыскивать способы осуществления набора. Во многих местах эта администрация решила так: каждому из туземцев предоставлено право вместо себя выставлять «добровольца». Понятно, что беднота и составляет кадры этих добровольцев». [(294), №27 от 02.08.1916 г.].

Сообщая о возобновившейся в сентябре отправке рабочих, «Семиреченские ведомости» писали, что «среди рабочих немало охотников, заместивших состоятельных туземцев». Так как такса откупных доходила до 700 рублей (для сравнения, стоимость быка в это время была от 100 до 170 рублей), то среди «добровольцев» обнаружились даже иностранные граждане – китайцы и персы. Прокурор Ташкентской судебной палаты сообщал:

«Все внешние проявления, будто бы, патриотических чувств и выражений готовности жертвовать всем на пользу России находятся в полном противоречии с усиленными стараниями всех, для кого это только возможно, избавиться от возложенной на них повинности (призыва на тыловые работы – Б. М.). Вследствие этого проводится усиленная деятельность по замене надлежащих повинности лиц наёмниками из самых бедных классов населения. Цена найма во многих местах достигла 4-х-5-и тысяч рублей. Лица, служащие посредниками и ходатаями в этом направлении, успели нажить большие деньги». [РГИА, ф. 1405, оп. 530, д. 1020, л. 81]. Конечно, если из 4-х тысяч отдавать наёмнику только 700 рублей.

Вопреки этому «патриотическому порыву» 1-го августа вдруг появляется указ об отсрочке призыва до 15-го сентября. Интересна формулировка указа: «Ввиду поступивших от инородцев верноподданнейших ходатайств, Государю Императору, во внимание к нуждам туземного населения Империи, благоугодно было Всемилостивейше соизволить начало призыва инородцев к работам в тылу армии, согласно Высочайшему повелению 25 июля сего года, отсрочить повсеместно до 15 сентября текущего года.

«Означенное Высочайшее повеление подлежит возвещению инородческому населению в виде особой царской милости, данной в день рождения Наследника Цесаревича Великого Князя Алексея Николаевича во внимание к указанным выше причинам». Новым царским указом призыв инородцев на тыловые работы был отсрочен до 15 сентября с дополнением, что в последующем набор «будет производиться … постепенно, на протяжении нескольких месяцев». Ещё не отправленные инородцы, «но собранные уже на приёмных пунктах» подлежали немедленному возвращению домой. [АВПРИ, ф. Среднеазиатский стол, оп. 486, д. 340-б, л. 37].

Понятно, что день рождения наследника был использован в пропагандистских и идеологических целях. Истинными причинами отсрочки призыва были промахи и неподготовленность в издании и проведении указа в жизнь. На местах администрация не была готова к призыву; железная дорога, не имея плана перевозок, также не могла сразу организовать доставку такого количества людей; да и в местах назначения призываемых  тоже ещё не успели подготовиться к приёму необычного контингента.

Не просьбы населения, а неготовность к проведению призыва и ходатайства губернаторов об отсрочке призыва для уборки урожая, чтобы население зимой не осталось без продовольствия, послужили толчком к принятию решения об отсрочке. Сыграли роль и ходатайства ведомств, лишающихся работников, просьбы национальной и требования русской буржуазии. А главное, народные волнения и восстания в крае заставили правительство прибегнуть к тактике лавирования.

Был найден повод исправить ошибки, сбить накал обстановки, дать себе время для подготовки подавления беспорядков, собрать разбежавшихся батраков для уборки урожая. Последнее ясно выразил М. А. Фольбаум. Объявляя указ, губернатор области рекомендовал данную отсрочку «употребить с пользой для себя и всего родного Семиречья, главным образом, усердно заниматься уборкой урожая, как на своих полях, так и на полях русского населения». [(179), стр. 89]. 

Но, возбуждённые уже всевозможными слухами, люди ничему не верили. Заведующий Верненским розыскным пунктом 1-го августа сообщал: «Из Ферганской и Самаркандской областей поступают слухи о волнениях туземцев. В Пишпеке многие сарты-торговцы покидают город и уезжают, оставшиеся сарты выжидают». В Пишпекском уезде прошло ряд собраний. Киргизы Чирикчинской волости Загорного участка на собрании 29 июля у перевала Боронду (Джумгальская долина) решили рабочих не давать, а если будут брать силой, то уходить в Китай. [РГИА, ф. 432, оп. 1, д. 422, л. 40].

Не везде собрания были протестными. Например, 1-го августа на Красной речке состоялось собрание почётных лиц Тынаевской волости для обсуждения порядка составления списков призываемых на тыловые работы. На собрании было решено выбирать рабочих по семейным спискам. Кроме этого, предложили просить руководство Васильевской партии принять призываемых на строительство Чуйской оросительной системы. 3-го августа в урочище Кара-Тюбе состоялось второе собрание киргизов Тынаевской волости.

На этом собрании часть аилов представили списки, а шесть аилов сообщили, что они выберут рабочих к 6-му августа. 7-го августа волостным управлением было созвано новое собрание, на котором эти шесть аулов просили ещё два дня отсрочки для составления списков. Как сообщал волостной управитель Дюр Саурамбаев, он на этих собраниях не протестовал против призыва рабочих и «не возбуждал других к протесту». [ЦГА КырР, ф. И-75, оп. 1, д. 25, л. 2об]. Но и полного единодушия в Тынаевской волости не было.

5-го августа в урочище Ортотокой, в 30-и верстах от Токмака, собралась молодёжь под предводительством Джунуса Мурзабаева и решила отобрать у старшин и пятидесятников именные печати, чтобы они не могли оформить приговоры о наборе рабочих. [Там же, л. 3]. 2-го августа губернатор дал распоряжение о формировании дружин во всех уездах.

Но исполнить его полностью не удалось, так как не только в сёлах, но и в городах не было оружия, требуемого для вооружения этих дружин, несмотря даже на то, что для этого были использованы все запасы казённых складов и реквизировано всё оружие и боевые припасы в охотничьих магазинах и у частных лиц. 3-го августа 300 волостных управителей, манапов и почётных лиц снова собираются в Пишпеке и сообщают, что они опасаются за свою жизнь.

За составление списков им угрожают расправой, что у многих из них были отняты печати, чтобы они не могли скреплять приговор. «Мы являемся сюда, – говорили они, – вы угрожаете нам военным судом, если мы не представим списки. Являемся в волость – нам угрожают смертью, если мы списки будем составлять. Как нам быть?» Посоветовавшись, волостные управители предложили, что приемлемым способом является явка всех киргиз призывного возраста в волостное присутствие, где вопрос должен быть решён путём медицинского осмотра и жеребьёвки.

Отправили телеграмму М. А. Фольбауму с этим вариантом и остались ждать ответа в Пишпеке. Телеграмма была послана 3-го августа, 6-го получили отрицательный ответ. Это вызвало разочарование, и волостные управители заявили, что в таком случае для сохранения порядка они требуют присылки стражников уездного управления [(48), стр. 21]. Особенно настойчиво требовал посылки войск Хисамутдин Шабданов [(167), стр. 24]. Это как раз совпадало с желаниями администрации.

Пожар восстания уже полыхал в Туркестане, но ещё не докатился до Семиречья. Нужна была сила для защиты. 9-го августа в Ташкент прибыл вновь назначенный генерал-губернатор края А. Н. Куропаткин. Перед новым начальником края стояли проблемы подавления восстания и проведение необходимых изменений в организации призыва. А. Н. Куропаткин, наделённый широкими полномочиями, издаёт приказ, по которому количество призываемых сокращалось с 250-и до 220-и тысяч человек. Начало мобилизации в связи с новым указом переносилось на 15-ое сентября.

К ранее объявленным льготным категориям добавлялись, что интересно, учащиеся средних и высших учебных заведений. [(275), стр. 310]. Приказ рекомендовал учитывать семейное положение призываемых. Но эти меры не снизили накал обстановки в крае. У возбуждённой молодёжи сформировалось стойкое убеждение в том, что их призывают на войну. Так, один из активистов Атекинской волости Алимкул Таубалдин, который  вёл агитацию среди молодёжи, что их призывают не на работы, а именно на передовые позиции, выступил с лозунгом: «На войну не идти, лучше умереть в борьбе с русскими». [ЦГА КР, Ф. И-75, оп. 1, д. 48, л. 11.].

1-ая и 2-ая причины восстания в Семиречье.

В Семиречье восстание началось 3-го августа в юго-западной части Верненского уезда. Кроме общих причин для всего Туркестана в Семиречье были свои местные причины восстания и своя особенность. Первая причина также земельная. Со времён управления краем Кауфманом, понимая, что в оседлых районах края свободных поливных земель нет, основной поток переселенцев направляли в Семиреченскую область, на земли кочевников.

Военное министерство в 1908 г. в письме в Совет Министров отмечало: «Наибольшей остроты переселенческий вопрос в данное время достиг в Семиреченской области. Область эта издавна привлекала к себе переселенцев отличными свойствами климата и большим количеством земель, пригодных для земледелия». В результате, в Семиречье было почти треть (223 тыс.) из 750-и тыс. русскоязычного населения, проживающего в Туркестанском крае.

Такое же первенство было и в процентном отношении. В Семиреченской области 17% населения составляли русские. Следующая по этому показателю  Закаспийская область – 8,7%, а в Ферганской – всего 1,7%. Более высокий процент был только в Сыр-Дарьинской области. А именно в Семиречье, в этом отношении, первенствовал Пишпекский уезд. Большинство переселенцев стремились именно сюда. К 1-му января 1915 г. в области было зарегистрировано 4405 семей неустроенных переселенцев, из них 3629 семей состояли на учёте в Пишпекском уезде. [РГИА, ф. 1284, оп. 194, д. 18, л. 6].

Кроме того, в Семиречье находились земли Семиреченского казачьего войска, а казакам земли выделялись по повышенным нормам. Всё это вместе привело к тому, что в Семиречье у местного населения земли изъяли больше, чем в других областях края. В отчёте о работе Семиреченского переселенческого управления в 1913 г. сообщалось: «Земельными изъятиями затронуты все уезды области и даже почти все киргизские волости». Более того, в Семиречье изъятие земель у кочевников происходило по более жестоким правилам.

Хотя Семиреченская область и входила в Туркестанский край, но по землепользованию в ней действовало Степное положение. Статья 120 этого положения об изъятии земель у кочевников была снабжена примечанием, по которому правительство имело право изымать из пользования кочевого населения земли свыше установленных норм землепользования. Были созданы Переселенческие управления, которые подчинялись центральным властям, и которые не всегда учитывали интересы обеих сторон, поэтому у местных властей с Переселенческими управлениями были частые разногласия.

В «Плане работ Семиреченской переселенческой партии на 1911 год» отмечалось: «Подгорные волости Пишпекского уезда, расположенные на север от Александровского хребта (Киргизский Ала-Тоо – Б. М.), по левому берегу реки Чу и пересекаемые почтовым трактом, уже с конца 60-х годов XIX века привлекали русских переселенцев. В настоящее время почтовая дорога от Пишпека до Кара-Балтов, на протяжении 70-и вёрст, представляет собой почти сплошное поселение. Кроме того, много селений и хуторов разбросано по среднему течению реки Чу и в предгорьях Александровского хребта.

«Только часть этих русских поселений устроено в земельном отношении, остальные сидят на арендованных у киргиз землях в качестве самовольцев. Сами киргизы в этих волостях давнишние земледельцы, почти переставшие кочевать. Вследствие этого здесь создались самые сложные и запутанные в Семиреченской области земельные отношения». [РГИА, ф. 391. оп. 4, д. 874, л. 6]. В частности, в Чуйской долине положение усугублялось ошибочной стратегией создания русских поселений в XIX в.

Русская колонизация в Туркестане первоначально осуществлялась по путям наступающих войск. После окончательного присоединения края русские поселения обосновывались на новых жизненных артериях края – вдоль почтовых трактов. Такая практика не обеспечивала равномерность расселения переселенцев по краю, а в Чуйской долине перерезала пути перекочёвок, что было ошибкой тогдашней администрации.

При обилии земель в степи и в горах, цепочка почти непрерывных русских селений вдоль почтового тракта Ташкент – Верный, занимая в процентном отношении небольшую площадь Чуйской долины, лишала кочевников важной полосы между степью и горами. Здесь у них было большинство зимовок, пахотных полей и здесь же был их главный рынок торговли продуктами скотоводства. К тому же, полоса русских поселений перерезала кочевые пути с зимних пастбищ в степи на летние пастбища в горах. В XX в. ошибку начинают исправлять: создают поселения в низовьях реки Чу и в горах (Сусамыр, Кочкорка), но тракт уже был заселён.

Поэтому в донесении от 02.07.1914 г. генерал-губернатору М. А. Фольбаум, констатировал, что «без землеустройства киргизов вверенная мне область ещё надолго обрекается на роль арены неудовольствия и беспокойства кочевников». [РГИА, ф. 391, оп. 5, д. 1849, л. 15]. Вторая причина. По развёрстке Туркестан должен был мобилизовать 220 тыс. человек. По областям они были распределены неравномерно: Семиреченская область – 43 тыс. человек (в том числе из Пишпекского уезда 18.522 чел.). Тогда как, например, Закаспийская область – всего 13 тыс.

Больше было только в Сыр-Дарьинской области – 60 тысяч и в Ферганской области – 51.283 человека. Произошло это потому, что в целях «охраны» интересов местностей, производящих хлопок, первоначальное распределение было пересмотрено, и количество призываемых из хлопкосеющих областей было уменьшено на 40 тыс. человек. Вместе с тем, эти 40 тыс. были переложены на области преимущественно с кочевым населением, в которых хлопок не производился, в том числе и на Семиреченскую область [(175), стр. 9)]. Следовательно, в Семиречье было больше недовольных призывом.

3-ья причина восстания в Семиречье, опиумная.

Среди проблем в российско-китайских отношениях была борьба с преступностью и контрабандой. На границе с Синьцзяном, кроме контрабанды, это были барымта; переходы через границу подданных Китая, дунган и уйгуров; укрывательство преступников на другой стороне; попытки перейти в китайское подданство некоторых казахских и киргизских родов и другие виды нарушений пограничного режима. Особенно осложняла отношения контрабанда опиума и анаши (гашиш).

Во время 1-ой Опиумной войны Китая с западными державами в 1840-1842 гг. Николай I издал указ о запрещении ввоза и вывоза опиума через российско-китайскую границу. Опиум ввозился в Россию, главным образом, китайцами, но изредка отмечались случаи и со стороны российских граждан. На границе с Синьцзяном первое время больше, чем с опиумом, была проблема с анашой. В Кашгарской провинции Китая было распространено выращивание конопли, из цветочной пыльцы которой изготавливается наркотическое вещество гашиш, в Средней Азии именуемый «анаша».

Анаша поставлялась в Индию и Афганистан. Контрабандным путём она доставлялась и в Туркестан. Помощник управляющего Нарынским таможенным участком в 1897 г. отмечал: «Среди товаров, контрабандно вывозимых из Кашгара в русские пределы через границы Пржевальского и Ферганского таможенных участков, первое место занимает анаша». Производители анаши на месте продавали её оптовым покупателям по 1,5-1,8 руб. за чарен (24 фунта). В Туркестане стоимость анаши достигала 50-и руб. за пуд (40 фунтов), то есть, стоимость возрастала в 20 раз, что способствовало процветанию контрабанды.

Отмечались случаи участия в контрабанде местных китайских властей, от начальников пограничных постов до начальника провинции. В 1894 г. российское посольство поставило перед Пекином и добилось решения в свою пользу вопроса «по предмету вредного характера деятельности начальника киргизской лянзы (военный гарнизон - Б. М.) в Улугчате (административный округ в Синьцзяне – Б. М.) Хуана-Дарина, занимающегося контрабандным ввозом в российские пределы анаши».

Были случаи убийства контрабандистами русских пограничников, препятствовавших проходу транспортов с наркотиками. Так, при расследовании убийства контрабандистами шести стражников Иркештамского поста (Ферганский участок) выяснилось, что начальник сопряжённого китайского поста сам являлся организатором поставки анаши, принадлежащей влиятельному китайскому чиновнику. В 1895 г. в Ошской области также был убит таможенный стражник. [Дацышен В. Г. История русско-китайских отношений (1618-1917). Красноярск. 2004, стр. 99].

Поэтому борьба с контрабандой целиком и полностью лежала на российских пограничниках. В Семиреченской области основными путями поставки анаши были следующие направления. 1. На Нарынском участке чрез перевалы Таш-Рабат и Чар-Маш, затем мимо Чатыр-Куля чаще в Токмак, реже в Андижан. 2. Из Кашгара в Уч-Турфан, затем через перевал Бедель в Верный или Токмак. 3. Из Кашгара в Кульджу, а оттуда в Джаркент. Первые два пути были неудобными для контрабандистов, поэтому они чаще пользовались направлением Кульджа – Джаркент.

Газета «Новое время» (г. Санкт-Петербург) №11148 от 26.03.1907 г. в заметке из Джаркента сообщала: «Мешает правильной торговле существование, так называемой, 50-ивёрстной льготной приграничной полосы, установленной в 1881 г. трактатом с Китаем. Китайские товары (преимущественно чай) беспошлинно ввозятся в наши пределы «для обращения в льготной полосе», а оттуда уже контрабандой идут внутрь империи.

"Таможенный надзор поставлен настолько неудовлетворительно (в Джаркентском уезде 20 всадников на 40.000 кв. вёрст), что о действительной борьбе с контрабандой не может быть и речи. Кроме того вся граница открыта для контрабанды, которая идёт внутрь края в порядочном количестве, причиняя казне убыток в пошлине до 200 тысяч рублей в год, не говоря уже о подрыве торговли». В отчёте о ревизии в 1908-1909 гг. Туркестанского края сенатором К. К. Паленом при обзоре таможенных пошлин отмечалась недостаточность охраны границы с Китаем:
Продолжение в 10-ой части.